«ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ - Евгений Додолев

– А я не знал, что ты у нас «голубой».

Все прыснули. Костя, имевший гусарскую репутацию ловеласа и мутивший тайные романы с юными певичками, взбледнул лицом, но тему форсировать не стал.

Тогда шла война. Информационная. A la guerre comme а lа guerre. Решался вопрос, кому на Руси будет жить хорошо. К власти мог прийти тандем Лужков-Примаков. Поэтому Борис Березовский подключил весь свой медиаресурс, чтобы не допустить отката назад. Война. Но даже для тогдашнего накала страстей, даже как ответ на антилужковские эскапады Сергея Доренко тональность той заметки в «МК» была за гранью добра и зла. Цитировать не решусь.

Очевидно, что способная и напористая Элина Николаева без всякого репортёрского вдохновения выполняла «волю партии и правительства». Получилось так себе. С одной стороны, на Эрнста в тексте накатили за то, что, дескать, неисправимый бабник. Тут же, парой абзацев выше, обзывали «голубым» на основании дружбы с Примадонной и растолковывали изумлённому читателю, что культовый кинокритик перестроечной эпохи Сергей Шолохов получил эфир на Первом через койку. «В коридорах ОРТ видели, как Эрнст расцеловывался с очень большими членами нетрадиционной ориентации из правительства». Какой-то бред. Таким же навороченным стилем писали в НКВД признания под пытками сломленные большевики: мол, да, не только работал на иранскую разведку, но и планировал прорыть тоннель от Ленинграда до Нью-Йорка через земное ядро, напрямую. Чтобы у людей со здравым смыслом хватило ресурса «догнать», что исполнено из-под палки. Я же говорю. Война. Пленных не брали, сдавали своих.

И Элину Николаеву на телевидение я привёл буквально за руку. Познакомил с Андреем Разбашом; они пытались замутить какую-нибудь богемную передачу в рамках компании «BИD». Эрнста она знала лично, очень даже им интересовалась и через меня пробивала – как можно бы с «матадором» познакомиться поближе, в койку его уронить.

Я ей сразу сказал, что она не вписывается в Костин типаж.

А он у него, по моим наблюдением, был такой.

Ему нравились девушки, внешность которых в двух словах можно было описать как «антипод матери».

Костина мама не любила, кстати, его товарищей. Во всяком случае, я помню, что здоровалась она всегда подчёркнуто сухо.

Интересная, дородная блондинка в теле с тяжёлым взглядом.

Маленькая деталь

Как-то я брал с собой Эрнста и Любимова в гости к Юлиану Семёнову, в его крымскую усадьбу на горе, в Мухаладке. Помимо прочего, писатель рассказал об убийстве Семёна Цвигуна, который был женат на сестре генсека Брежнева.

На обратном пути Константин рассказал, что из-за книги этого генерала у него испорчены отношения с матерью. У них в классе все зачитывались шедевром, одним из соавторов которого был контрразведчик Цвигун. Книжка переходила из рук в руки как почётное красное знамя ударника комтруда. Давали её всего на один день строго: хочешь – ночь не спи, но следующим днём верни на первом же уроке. Костя не вернул. Его избили в физкультурном зале. Серьёзно избили, решив, что ловкач решил зажать раритет. Потом мальчик узнал, что книгу взяла его мама, «на почитать». В тот же день потеряла, забыв в автобусе. Сыну ни слова при этом не сказала. Такая история.

Возвращаясь к типажу. Косте не нравились самоуверенные, рослые, спортивные, грудастые шатенки вроде Элины Николаевой. Его всегда привлекали миниатюрные брюнетки. С горящими живыми оливами вместо холодных серых очей. В эту категорию, по мне, вписывается и мать дочери – Александры Константиновны Эрнст, театровед Анна Селюнас, которая после родов (1995) работала у «видовского» директора Саши Горожанкина главредом журнала «МузОБОЗ». Такой же субтильной брюнеткой была и «Маленькая» Макаревич. Та, которая познакомила меня с перспективным биохимиком из Ленинграда.

Глава 15. ПРОЕКТ. ЭПИЗОД ПЯТЫЙ. ЗАПРЕТ «ВЗГЛЯДА» (1991 год)

Заграница нам поможет?

Лысенко вспоминал: «Каждый выпуск сопровождался двумя – тремя часами истерик в кабинете зам. председателя Гостелерадио Петра Николаевича Решетова и швырянием бумаг с криками «Запрещайте передачу!» – «Нет, запрещать не буду, сокращайте». – «Сокращать не буду». Это вообще отдельная история: передача ведь шла два раза: утром для Камчатки и Восточной Сибири – её смотрело начальство и требовало вырезать какие-нибудь самые острые репортажи, по нескольку часов шла дикая война по поводу сокращений. У нас была очень хитрая технология: в каждой передаче для Камчатки были заранее заготовленные «собачки». Вот так Коровин на каждой картине рисовал собачку. А зачем «собачка»? Чтобы, если кому-то что-то не нравилось, убрать её, а остальное не трогать, наоборот, вставить вместо «собачки» то, что нужно. Но ещё всегда на столе стоял телефон – это была связь со мной. Как только неудачно что-то говорили или мелькала опасная фраза, я нажимал на кнопку, и телефон начинал моргать. Камера немедленно отодвигалась в сторону, ребята брали трубку, и я говорил: скажи то-то и то-то, и острые моменты отыгрывались».

Проект всё-таки закрыли, хотя, казалось бы, должен был выработаться иммунитет к запретам: насколько помню, почти из каждого выпуска вырезали какой-нибудь сюжет (напомню шутку: лучшее во «Взгляде», как в говядине, – вырезка). Помню, что в 1988 году Сагалаев запретил выдавать в эфир интервью Киры Прошутинской с Владимиром Васильевым, который зачитал открытое письмо Григоровичу. Таким примеров – дюжины.

Дмитрий Захаров вспоминал: «Зимой 1990 года, когда в последнюю предновогоднюю пятницу накануне выхода в эфир очередного «Взгляда» в студии появились несколько человек в штатском и арестовали весь смонтированный для передачи видеоматериал, я написал в «Огонёк» статью «Под надзором». Речь шла о том, что старая партноменклатурная гвардия начала наступление на демократическую прессу, в частности на нашу передачу. Это был крик души, был момент, когда от действий телечиновников у «взглядовцев» просто опустились руки. Статья появилась как раз вовремя: в редакции газет и журналов приходили мешки писем, все спрашивали: «Где «Взгляд»?». Люди тогда очень активно реагировали не только на выход, но и на невыход передачи. Чиновники дали обратный ход: спустя неделю «Взгляд» опять был в эфире».

Но! 26 декабря 1990 года руководство Гостелерадио СССР запретило выход в эфир новогоднего выпуска легендарной программы «Взгляд».

Сперва накат носил негласный характер. Мотивирован был тем, что в студию пригласили министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе, выступившего накануне с невнятной, но пламенной речью, предвещавшей скорое наступление некой диктатуры. Чьей? Почему? Когда? Никто ничего не понял, но все желали знать, отчего «в знак протеста против надвигающейся диктатуры» близкий соратник тогдашнего президента державы Михаила Горбачёва – Горби вдруг подал в отставку и покинул ряды компартии.

Последовавший за этим невыход в предновогоднюю пятницу (28 января 1990 года) культовой передачи и вовсе потряс общественность. Этим вечером Игорь Кириллов, который был модератором всего блока программ телекомпании «BИD», нокаутировал «взглядовских» фанатов сдержанным сообщением. Ведущий по-домашнему тепло сказал: «Взгляда» сегодня не будет. И пояснил: по политическим, мол, мотивам.

Всё это, по-моему, смахивало на грамотно сработанный вход в новый уже сюрреализм. Мне всегда нравился ветеран нашего ТВ. Но особенно в контексте «молодёжки». Это во-первых. А во-вторых, всё, что произносится шикарным кирилловским тембром, ассоциировалось (не только у меня, предполагаю) с чем-то официозно непререкаемым. Как гранит Мавзолея. Как первая страница «Правды». Как танковый ход по пражским мостам 68-го года. То есть так, а не иначе. И поэтому, когда модератор «ВИDа» говорит, что сегодня будет то-то и то-то, я знаю – будет. А когда говорит – нет…

Ровно через две недели (11 января 1991 года) в так называемый «последней студии» Кириллов без тени иронии красиво пройдётся насчёт погоды:

– Оттепель закончилась. Наступают крещенские морозы.

И наезд камеры на «шапку» «МК»: «ВЗГЛЯД – ЗАКРЫТ!» Не надо быть сверхпроницательным, чтобы расшифровать кирилловскую реплику. Там, «где блестят за иконой ножи, где в грязи обручилась с весенним дождём стужа», – слово «оттепель» не просто ностальгическое понятие; это уже всё больше смахивало на пущенную по кругу невесту.

Первый зампред Гостелерадио СССР П. Решетов, который вскоре подпишет распоряжение о едва ли не полном разгроме программы, по поводу 28 декабря 1990 года заметил:

– Решение это было общим. Мы – руководители ЦТ – не могли отказаться от своих позиций. Они – авторы «Взгляда» – от своих.

Председатель высказался менее определённо:

– Мы говорили с Любимовым и о деликатности ситуации, и о том, что вряд ли сам Шеварднадзе придёт в телестудию. И меня удивляет, что этот, в общем-то, спокойный разговор теперь столь странно препарируется.