Смена - Светлана Павлова

ей все про себя рассказать – про Вадика, Антона, мои к ней противоречивые чувства. Без страха зависти и упреков с ее стороны. Поэтому той ночью после отбоя мы проигнорировали общий поход в «Акварель» и устроили свою собственную вечеринку на море с красненьким. Я разливала его по украденным из столовой кружкам для чая и вспоминала: а когда мы с ней в последний раз вот так просто, без цели, незачем? Непростительно давно.

Красненькое быстро развязало Люсе язык: всадив полбутылки, она грустила о том, что смена перевалила за экватор, а с ней так и не случилось ни одного любовного приключения.

– И на хера я сюда вообще приехала?

– Как на хера? Детей воспитывать.

– Ой, я тебя умоляю.

– Ну окей. Практику закрыть.

– Практику закрыть я и в библиотеке с книжками вонючими могла.

– А чего вонючими-то?

– Хуенючими! – предсказуемо ответила Люся. – Да какая разница! Короче. Мне срочно надо с кем-то замутить, – сказала она и утерла нос совсем по-детски.

«Замутить» было любимым Люськиным словом. Она все время мутила, подмучивала, примучивала.

– Тут не с кем, – мрачно отозвалась я.

– Это да, – ответила Люся и в качестве подтверждения рассказала, что узнала о мужской части взрослого состава «Чайки».

Досье выходило не самым радужным: парни в «Чайке» были сплошь неликвид. Игорь из четвертого отряда был уже занят кем-то из вожаток, фельдшер Серго – «вечно с кислыми щами», у Андрея из шестого пахло изо рта, а Володя из десятого «одевался как обсос». Ему, кстати, был подарен шанс, которым он весьма неэффективно распорядился: пришел на свидание с букетом свежесодранных зонтиков борщевика, от которых у Люси руки пошли волдырями.

Вердикт был таков: не надеяться на «Чайку» и попытать счастья в «Буревестнике», соседствующем с нами спортивном лагере.

– Погоди, а этот с кухни? Как его там… Никита.

– Ви, ты че? У тебя глаза где? Он ж по Нике сохнет.

– Да?

Люся ответила известной рифмой.

– У тебя там радар, что ли, встроен?

– Никакого радара не надо, если увидишь, как он на нее на дискотеке пялится.

– А Антон? – спросила я наконец самым безразличным голосом, на который была способна.

– Да, вроде ровный тип. А че?

– Ну, видишь, есть же нормальные.

– Здрасьте, приехали. Он же женатый.

– Откуда знаешь? – уже настоящим, искренним голосом спросила я.

– Да девки говорят.

Девки, значит, говорят.

– Ну допустим. А вот чисто теоретически. Ты что, не можешь замутить с женатым?

– Во-первых, на хер мне это надо? Во-вторых, правило трех «ж» – жирный, жестокий, женатый, сто раз ведь обсуждали. В-третьих…

Она замолчала, словно все-таки немного боролась с собой, но потом сказала:

– Фу, нет, конечно!

– Почему «фу»?

– Ну блин. Это неправильно.

– И что?

– Ну как «и что»? Он же от жены все равно не уйдет.

– Откуда ты знаешь?

– Блин, Ви, че пристала, знаю, и все.

– Представляешь, в Средние века Священный синод не разводил мужей и жен в случае, если они друг другу изменяли, – сказала я в попытке сменить тему, но, кажется, сделала только хуже.

– И че?

– Да не, ниче.

Распереживавшись, что проявила чрезмерный интерес к вопросу, я замолчала и подняла глаза на Люсю. Море явно пошло ей на пользу. Стала еще острее, свежее. Даже загорела благородно – цветом пергамента, а не курицей гриль.

– Ты такая красивая, – сказала я, кажется, впервые в жизни.

– Да это я схуднула тут просто. Вчера в медпункт зашла и взвесилась. Минус три килограмма, – отмахнулась Люська.

Раньше подобная новость могла выбить меня из колеи на пару дней. Раньше. Но не сейчас.

Я думала о другом. Люсины суждения меня успокаивали и ужасали одновременно. Успокаивали, потому что она явно не претендовала на Антона. Ужасали, потому что, раскрой я правду, она наверняка меня бы осудила.

– Слушай, я тут давно собиралась, но что-то все никак…

Глаза Люси вспыхнули в предвкушении, как лампочки перед антрактом. Я выдохнула и произнесла наконец:

– Скажи честно, ты че, торчишь, что ли?

Не знаю, как это вышло, не спрашивайте, но эти слова про найденный в чемодане зиплок вытолкнулись подсознанием куда быстрее и опередили признание в порочной связи.

– Не поняла…

– Ну, травку куришь?

– Э-э-э-э… чего? Какую травку?

– Да я у тебя в вещах увидела… ну это… пакетик с серой штукой какой-то, маленький.

Люся совсем не фальшиво нахмурила лоб, пытаясь вспомнить. А спустя минуту расхохоталась:

– Вет, ты реально подумала, что это гаш?

– Ну да.

– Ну я с тебя выпадаю, конечно!

Она еще долго истерически смеялась, прежде чем отдышаться и уже по-человечески сказать:

– Это камень из почек, который я выссала три месяца назад!

Я ахнула. Люся продолжала ржать.

– Господи, ты зачем его хранишь-то?

– Врач сказал для исследования оставить, – ответила она. А потом, прищурившись, добавила: – Ты мне лучше скажи, зачем в чемодан мой залезла? М?

Я подумала тогда: ну все, теперь отступать некуда, точно расскажу. И показала на пустой стакан, мол, налей сначала, объясню. Однако на второй бутылке металлически сверкнувший в Люськиных неумелых руках штопор не выдержал, жалобно напоследок звякнув. Тогда мы пошли в «Акварель» к нашим – попросить другой. Встретивший нас Антон изъявил желание открыть сам. И не просто так, а ботинком. Больше чтобы повеселить народ, чем открыть, на самом деле, я это уже про него понимала. Ну че, камеры протерли? Сторисы снимаете? Не преуспев в открытии вина собственной обувью, но уже войдя в раж, он отказывался признавать поражение. Любивший внимание публики Антон решил-таки довести представление до конца и сделать все по старинке – ручкой или карандашом. Письменных принадлежностей, ясное дело, ни у кого из присутствующих не оказалось, и он обратился к нам с Люсей:

– Так, ну сейчас-то мы и узнаем, кто из вас настоящий журналист. Ручка есть с собой?

Люська с такой готовностью заорала: «Да! Да! У меня!» – что я чуть не оглохла. Естественно, это совпадение не могло не обратить на себя внимание, и я моментально почувствовала укол ревности, будто наличие ручки в сумке и вправду делало человека настоящим журналистом. Хотелось по-детски обидеться, но словно было не на кого и не за что – в общем, хотелось по инерции.

Вино открылось. Оно оказалось кислым, с легкой горечью.

Люське я так ничего и не рассказала.

Ни тогда, ни потом.

Буревестник

Лагерь «Буревестник» находился от «Чайки» совсем недалеко, метрах в двухстах. Потерявшие краски вывески часто ставили людей в тупик и заставляли путать два лагеря, хотя, кроме птичьих названий, общего в них не наблюдалось. «Чайка» была вся из себя отремонтированная, сверкающая новым пластиком, с