Ревность волхвов - Анна и Сергей Литвиновы

Я считал своим долгом рассказать Лесе о результатах опознания. Слава богу, для этого мне не пришлось заходить в ее коттедж — и, значит, видеть тех, кого я видеть решительно не хотел: Женю и Петра.

Я встретил частную сыщицу по дороге. Она на лыжах возвращалась домой после прогулки. Леся уже сошла с лыжни и по заснеженной обочине поднималась в сторону наших домиков. Я увидел ее со спины, издалека. В горушку, без лыжни, она шла неуверенно. И даже не глядя ей в лицо, по одной только фигуре, было заметно, что она расстроена, растеряна, одинока. Меня кольнула жалость.

Я притормозил рядом с девушкой — Леся обернулась на звук мотора. Я опустил стекло.

— Садись, подвезу.

— Спасибо, не надо.

— Да ладно тебе.

— Нет, я дойду сама.

— Мне надо кое-что тебе рассказать. Что-то важное. И весьма секретное.

Тут она заколебалась, однако ответила:

— Езжай потихоньку рядом, вот и расскажешь.

Все время, пока мы вели сей содержательный диалог, она не останавливались, скользила, как и раньше, своим не слишком уверенным коньковым ходом. Мне приходилось следовать за ней на первой передаче.

— Нет уж. Надоело машину мучить.

— Тогда поговорим позже.

— Приходи к нашему коттеджу.

— О’кей.

И я нажал на акселератор, обдав упрямицу облаком выхлопных газов. Слишком уж непоколебимый у девушки характер, подумал я. Бескомпромиссный. Трудно ей будет в жизни.

…Я ждал ее, выйдя из машины и покуривая, метрах в пятидесяти от нашего дома. Леся наконец подъехала ко мне на своих лыжах. Лицо ее хоть и было раскрасневшимся после прогулки, но глаза смотрели уныло, как она ни старалась выглядеть бодрой и независимой.

Я рассказал ей о результатах опознания — все это время она не смотрела на меня: отстегивала лыжи, отряхивала их от снега, складывала вместе с палками.

— Значит, Стелла… — прошептала она. — Странно…

В ее глазах опять вспыхнул огонек азарта. Лицо преобразилось. Оно словно засияло. Надо же, до чего заводит Леську работа! И ведь видно, что деньги для нее, конечно, важны, но главный движок — интерес. Я даже позавидовал ей. Сроду меня так моя работа не увлекала. Разве что дневник свой я готов писать с такой же заинтересованностью. Но за него мне гонорары в евро не платят…

Тут из нашего домика вышел Саня и направился к нам. Одет он был по-прежнему цивильно — так же, как во время разговора с Петром в поселке. Я глянул на него с неприязнью — не знаю, сумел ли я ее скрыть. Выходит, Санька — по меньшей мере шантажист. А может, он ведет какую-то еще более сложную и подлую игру?

Игнорируя меня, сосед хмуро обратился к Лесе:

— Леся, раз ты по делу об убийстве вроде как главная, я хочу, чтобы ты собрала всех наших.

— Зачем?

— Я хочу сделать важное заявление.

— Важное правительственное заявление, — низким голосом проговорил я, пародируя дикторов советских времен.

Сашка метнул на меня недовольный взгляд. Интересно, чего он хочет? Чего добивается, созывая собрание? Собирается прилюдно поспорить с Гореловым? Или напрямик объявить его убийцей? Или требование всеобщего митинга — продолжение давления на Петю? Расчет на то, что тот, узнав, что объявлен общий сбор, дрогнет и пойдет на попятный? Удовлетворит требования шантажиста?

— Я постараюсь, — сказала Леся. — Может, сегодня за обедом? А ты можешь сказать, зачем?

— Нет.

— Или намекнуть?

— Нет. Ты узнаешь вместе со всеми. Вот тебе и стимул — все поскорее устроить.

…То ли стимул, то ли исследовательский азарт подействовал, но Леся собрала всех наших. Через два часа мы — одиннадцать оставшихся в живых — расположились за обеденным столом в коттедже номер два, где жили Гореловы.

Женя и Петя, вместе с Настей, по праву старших уселись во главе стола. Напротив них, между Стеллой и Родионом, втиснулась Леся. Мне показалось, что она специально не оставила подле себя места — для того, чтобы я не смог сесть рядом. Но я и не собирался. Да, я чувствовал себя слегка виноватым, но ни в коем случае не планировал прогибаться перед нею и тем более оправдываться.

Я исподволь окинул всех взглядом. Женя в мою сторону даже не смотрела. Петя тоже отводил глаза. Хотя я на его месте, скорее, засветил бы мне в глаз (простите за дешевый каламбур). Или он не догадывается, с кем и зачем ездила вчера ночью его жена?

Проклятый секс! Как от него все становится сложно!

Обед проходил в молчании — не считать же разговором обмен краткими репликами типа: «Передай мне соль». Никакого сравнения с весельем, царившим в нашей компании в первые дни по приезде. Ни шуток, ни непринужденного разговора, ни, упаси бог, флирта. Казалось, что каждый осознает, что убийца находится рядом, он — один из нас, и это осознание тяжко давит на наши плечи. Мой друг (друг ли?) Сашка сидел на противоположном конце стола. Время от времени он бросал высокомерно-испытующие взоры в сторону, где сидел Петя. А тот даже не поднимал взора… Я ждал, что с минуты на минуту Саня выступит со своим разоблачением. Или они все-таки с Гореловым сумели договориться? И тот согласился заплатить моему соседу по комнате отступные?

Я подумал, что по канонам детектива во время нынешнего принужденного обеда кого-то должны отравить. Но кого? По законам жанра, того, кто может изобличить преступника. Значит, Саню? Да, он, пожалуй, кандидат номер один… Но как, спрашивается, его отравишь? Вряд ли кто-то из путешественников был столь предусмотрителен, что захватил из Москвы мышьяк, стрихнин или цианид. А в финских аптеках сии медикаменты скорее всего не отпускаются без рецептов…

После того, как в полном молчании съели суп, Стелла со Светой разложили по тарелкам второе. И тут со своего места вдруг поднялся Петр. В руке он держал рюмку с водкой. «Петя, тебе же нельзя…» — отчетливо расслышал я, как прошептала его супруга.

Не поднимая глаз, Горелов провозгласил:

— Я хочу помянуть моего близкого друга… Товарища, партнера… Человека, без которого всем нам так тяжело… Одним словом, за Вадика…

Петр махнул рюмку, но на место не сел. Он продолжил:

— И еще я хочу сказать, что я знаю, кто совершил убийство.

В столовой воцарилась гробовая тишина. Все устремили взоры на Горелова.

— Я не хотел говорить раньше времени, но обстоятельства вынуждают меня… Итак… Вернусь к событиям второго января, когда был убит Вадим… Как я рассказывал, после обеда мы с супругой улеглись вздремнуть. Однако мне не спалось. Чтобы не мешать жене, я встал, оделся, вышел на крыльцо. Решил прогуляться. Я отправился в сторону того коттеджа, где лежал Вадим. Я подумал, что было бы неплохо навестить его.

Я непроизвольно бросил взор на Саню. На его лице мешались удивление и негодование. Он выглядел, как игрок в покер, чье каре тузов перебивают флеш-роялем. А Горелов продолжал — ему молча внимали все, не сводя с него глаз.

— Время было около трех. Как раз в тот час, когда, как нам сказали, был убит Вадим. И тут я увидел — совершенно отчетливо! — как из коттеджа, где находился мой партнер, выходит… ОН!

Петя нацелил обвиняющий перст в Саню.

— Он, Сашка! — повторил Горелов.

Мой друг бешено вскочил. Опрокинулась и полетела на пол тарелка.

— Он все врет! — завопил Сашка. — Это он, он, а не я! Он выходил тогда из коттеджа!

Петя стоял, скрестив руки на груди, и ухмылялся.

— Сволочь! — взвыл Саня. — Убийца! — И бросился на Горелова.

Наземь полетели и разбились бокалы. Девушки ахнули. Кто-то завизжал. Однако добраться до Пети моему другу не удалось. Между ними находился длинный стол, между ними сидели Родион и бухгалтер. Оба вскочили, схватили Саню за руки и оттащили от стола. Он легко стряхнул со своей руки Иннокентия. Тот отлетел и ударился о косяк. Однако Родион умело завернул руку Сашки за спину и вытащил его на улицу.

Петя с торжествующим видом сел на свое место.

В окно я видел, как Родион отпустил свои железные объятия. Саня оттолкнул его и, не одевшись, в одном свитере, порысил в сторону нашего домика.

Валентина бросилась причитать над упавшим Иннокентием. Тот сидел на полу и морщился, держась за руку.

Стелла кинулась собирать с пола разбитые тарелки и бокалы.

Родион вернулся в столовую и застыл у двери в позе Чайльд Гарольда.

И тут я — впервые за весь день — поймал взгляд своей случайной возлюбленной Жени. На ее лице были написаны удивление и растерянность. А Петя, кажется, торжествовал.

…Больше сегодня ничего особо интересного не случилось.

За исключением того, что поздним вечером, когда я, накатавшись на борде, возвращался с горы домой, меня по дороге перехватила Леся. Глядя в сторону и покусывая от смущения губу, она попросила:

— Ты не мог бы дать мне свой ноутбук?

— Семь восемьдесят.

— Что?!

— Прокат ноутбука стоит семь евро восемьдесят центов.