Ловкость рук - Хуан Гойтисоло

Голос юноши прозвучал хрипло и глухо:

— Как вам будет угодно.

Гуарнер повернулся к нему спиной и принялся искать копию на столе в груде беспорядочно сваленных бумаг. «Какие у него глаза». Внезапно у депутата вспыхнуло подозрение, но он не хотел поверить в него. Это было чудовищно.

— Помню, положил где-то здесь, но в этой куче будет трудно ее отыскать.

Юноша ничего не ответил. Депутат часто дышал, он почти задыхался и едва сдерживал себя, чтобы не оглянуться. Ему все ясе удалось это.

— Наконец-то, кажется, это она...

Гуарнер обернулся. Юноша встал и смотрел на него исподлобья. Его синие глаза моргали, точно их ранил слишком яркий свет, а его правая рука что-то сядшала в кармане. Гуарнер невольно отпрянул.

— Что с вами?

Ответа не последовало. Юноша смотрел на него так пристально, что депутат невольно отвернулся. Объятый состраданием, Гуарнер бросился к нему.

— Вам плохо?

Депутат схватил юношу за руку, которая не была в кармане, и попытался отвести его к дивану.

Но тот словно одеревенел, тело его напряглось, руку, казалось, свело. Гуйрнеру не удалось стронуть его с места. Напряженный, неподвижный, он походил на гипсовую статую.

Схватив юношу за лацканы пиджака, Гуарнер с силой встряхнул его и тут же почувствовал на своем лице его горячее дыхание. И вдруг взгляд депутата упал на засунутую в карман руку юноши, сжимавшую какой-то темный предмет. Сердце Гуарнера тоскливо екнуло.

— Сын мой,—пробормотал он.

Тело обмякло. Точно исполняя запоздалый приказ, сократились мускулы век, задвигались, захлопали ресницы. Лицо вытя^ нулось, покрывшись множеством морщинок. Гуарнеру на миг даже показалось, будто он сжимает в руках старика.

Юноша покорно позволил усадить себя. Яркий свет снова падал ему на лицо, и кожа, казалось, впитывала его, точно губка.

— Ну, ну, отдохните, ничего не случилось.

Так же послушно он принял стакан воды от Гуарнера и машинально выпил его мелкими глотками.

— Вам уже лучше? Хотите, я вам что-нибудь принесу?

Сам не сознавая почему, Гуарнер чувствовал себя бессильным перед этим юношей и словно виноватым за то, что еще оставался в живых. Как странно! Страха он не испытывал и был необыкновенно спокоен.

Юноша его не слушал. Как видно, мысли его были очень далеко. Он позволил взять себя за руки и вытереть платком слюну, которая стекала у него изо рта.

— Ну, ну, сын мой, успокойтесь.

Юноша, казалось, прислушался к словам Гуарнера. Глаза его встретились с глазами депутата и вспыхнули паническим ужасом. Он сделал попытку встать, но у него подогнулись колени. Он был еще очень слаб.

— Вы... Вы...— забормотал од.

Рукоятка револьвера торчала из кармана его пиджака. Заметив это, юноша рванулся спрятать ее, но тут же прочел во взгляде Гуарнера, что тот уже давно обо всем догадался.

Ощутив ласково опустившуюся ему на плечо руку, он грубо сбросил ее..

— Оставьте меня.

На этот раз ему удалось встать на ноги. Космы волос падали ему на лоб, глаза сверкали, как стеклышки на солнце. Он плакал. Гуарнер кинулся к нему, еще никогда он так не презирал свою жалкую жизнь.

— Сын мой...

Его остановило искаженное бешенством лицо.

— Замолчите! Вы не имеете права называть меня так.

Рука юноши судорожно и, казалось, невольно потянулась

к оружию. Гуарнер не тронулся с места.

— Трус! Вы даже не способны защититься и позвать полицию. Скорее соглашайтесь, чтобы вас убили. О, даже здесь... Проклятая жалость.

Он повернулся спиной и выбежал из комнаты.

Гуарнер стоял потрясенный. Невыносимая боль, прозвучавшая в словах юноши, так ошэломила его, что он едва понимал случившееся. И он бросился вслед за ним.

— Ради бога... Не уходите так... В таком состоянии вам нельзя выходить на улицу...

Громко хлопнула дверь, и он не успел досказать. Юноша уже ушел.

Когда в кабинет, привлеченная громкими голосами, вошла

горничная, старик, закрыв руками лпцо, рыдал как ребенок.

Четырехместный автомобиль, взятый Луисом напрокат, стоял на углу с включенным мотором, готовый отъехать в любую минуту. Со своего наблюдательного поста, посреди квартала, Ривера и Кортесар прекрасно видели и дверь, из которой должен был выйти их товарищ, и кузов дожидавшегося автомобиля. Они вели наблюдение. Только в случае крайней опасности им надлежало ввязаться и помочь Давиду.

Они уже ждали более получаса и усеяли весь тротуар окурками. Ривера прохаживался в сдвинутой назад шляпе, куря сигарету за сигаретой. Кортесар, стоявший ^оодаль, внимательно изучал витрину лавочки, уставленную оптическими товарами. Соседний магазинчик торговал дамским бельем, в дверях стояла продавщица и с увлечением смотрела на уличную толчею; под пепельно-сизым небом куда-то спешили парочки и одинокие прохожие.

В конце квартала у деревянной скамейки остановились два жандарма. Один — могучего сложения детина с пышными черными усами. Другой — низенького роста, коренастый. Послюнявив самокрутку, маленький жандарм наклонился к огню, который прикрывал ладонями великан.

— Думаешь, они будут здесь торчать? — тихо спросил Кортесар.

Рауль ничего не ответил. Испуганный вид приятеля, говорившего очень тихо, хотя поблизости никого не было, разозлил его. Он чуть было не обругал Кортесара, но сдержался.

Рауль посмотрел на часы. Секундная стрелка двигалась нестерпимо медленно: невероятно долго она обходила круг, и это значило, что прошла всего одна минута. Это было невыносимо.

«Свет распространяется со скоростью трехсот тысяч километров в секунду; а в одной минуте шестьдесят секунд... Триста помножить на шестьдесят». Уфф! Он никогда не был мастером решать задачи.

Жандармы продолжали курить, стоя у деревянной Скамьи. Они разговаривали с молодой женщиной, вышедшей погулять с малышом, на которого она смотрела влюбленными глазами.

— По всему видно,— сказал Кортесар,— они и не думают убираться отсюда.

Если Давида накроют при выходе из дома, жандармы окажутся некстати, и тогда придется стрелять.

— Да, торчат черти как вкопанные.

— Вот свиньи, покуривают себе, и хоть бы хны.

— Видно, устали.

— Гляди. Детина играет с малышом.

— Теперь только не хватает, чтоб начал кривляться: «Тю-тю, маленький, как ты поживаешь? Я полицейский. Смотри, какой я большой»,— засюсюкал Ривера тонким писклявым голосом.

— Вот увидишь, они еще усядутся рядом с этой кралей,— буркнул Кортесар.

— Погляди на нее. Как она ухмыляется: «Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на малютку, ему так нравится играть с полицейскими».

— А эти пистолеты настоящие? Да, пиф-паф, и мальчик готов.

— Теперь он уцепился полицейскому за ноги. Какая прелесть. Этот тип расставил ножищи, чтобы малыш мог пройти. Какой умненький мальчик. Бум. Бум. Еще раз.

— Ты только погляди на эту идиотку. «Я мама молодая. Мне только двадцать два года. В субботу мы водили его в кино, и он так разволновался. Теперь как увидит полицейского, хочет стрелять в него».

— Ха-ха! Я умираю. Ай! Малыш убил дядю. Пиф-паф!

— Взгляните, как смеется ребенок.

— Дерьмо, а не ребенок!

— Сукин сын!

Мрачно насупившись, смотрели они, как улыбалась мамаша и жандарм поднимал на руках ребенка.

— Если он промахнется, тогда мы влепим,—процедил Рауль.

— Влепим этому ангелочку.

— А влетит жандарму.

— Так ему и надо.

— Представляешь, как завопит мамаша? «Убийцы, убийцы, вы убили моего сыночка! Караул! Спасите! На помощь! Полиция!»

— Полиция перед вами, сеньора, и нечего вам орать, мы не глухие. Кроме того, мы никого не убивали. Этот паршивый мальчишка сам скапутился.

— А она, представляешь: «Мой сын паршивый?! Да вы сами паршивцы. Вот вам! Вот вам!»

— Ах, как больно, ах, как больно!

Они нервно рассмеялись, и проходившая мимо женщина недоуменно посмотрела на них. «Где Давид?» Они снова взглянули на часы. Было без пяти двенадцать.

— Он уже полчаса торчит там,— сказал Кортесар.— Непонятно, что он там делает.

— Может быть, к старикану пришел еще кто-нибудь. Не волнуйся раньше времени.

— Старикану немного осталось... В конце концов он уже пожил свое. Не так ли?

Рауль подавил нервный зевок. Рука в кармане судорожно сдавила рукоятку револьвера.

— Все старики эгоисты. Не убрать их вовремя, сами никогда не уступят дороги.

— Страной правят одни старикашки. Они эксплуатируют нас.

«— Мы могли бы заставить их работать.

— Киркой и лопатой. *

— Если мы разделаемся с ними, наследники будут нам благодарны.

— Вот именно. Мы даже могли бы потребовать у них участия в прибылях.

— Послушайте, сеньора! Мы только что отправили на тот свет вашего дедушку. Вы нас за это отблагодарите?

— Разумеется! Все, что вам будет угодно. По правде сказать, вы нам оказали большую услугу. Бедняжка уже становился нам в тягость!