Кто посеял ветер - Heлe Нойхаус

— Как так?

Боденштайн вздохнул.

— Тело обнаружил мой отец. Он был лучшим другом покойного и поэтому позвонил его детям. К сожалению, я не мог воспрепятствовать этому.

— Ты уже проверил их алиби?

Доктор Энгель указала ему на стул. Неизбежная фаза демонстрации власти подошла к концу.

— Нам еще неизвестно точное время наступления смерти, так что пока в этом нет смысла. По крайней мере, дочь весь вечер, предшествовавший убийству, провела в усадьбе отца. Правда, она сказала мне об этом только тогда, когда узнала, что ее там видели. Якобы она хотела навести там порядок. И якобы она его не видела, а заметила незнакомый автомобиль, который в течение нескольких минут стоял перед воротами с включенным двигателем.

— Якобы?

— Мне известно, что она и ее братья многие годы находились в ссоре со своим отцом. В тот вечер они хотели убедить его продать участок принадлежавшей ему земли за три миллиона евро. Хиртрайтер не хотел ни в коем случае продавать участок, а его дети хотели во что бы то ни стало вынудить его сделать это. Кроме того, Фрауке умеет обращаться с оружием. Людей убивали и за гораздо меньшие деньги.

Доктор Николя Энгель задумчиво смотрела на него.

— Хорошо, — сказала она в конце концов. — Что ты собираешься предпринять в дальнейшем?

— Между гибелью Людвига Хиртрайтера и гибелью Рольфа Гроссмана существует связь, поскольку в обоих этих преступлениях подозревается один и тот же человек. До сих пор нам не удалось допросить его, но сегодня вечером мы с ним встретимся. Получив из отделения судебной медицины результаты вскрытия и узнав время наступления смерти, мы сможем проверить алиби троих детей Хиртрайтера и другого подозреваемого.

— Какое отношение имеет к этому делу твой отец?

— Никакого. — Боденштайн удивленно поднял брови. — Хиртрайтер был его другом. Они договорились встретиться сегодня утром, и когда Хиртрайтер не появился, мой отец отправился на его поиски. И, к сожалению, нашел.

На столе советника уголовной полиции зазвонил телефон. Она взглянула сначала на дисплей, потом на Боденштайна.

— Спасибо. Для начала неплохо, — сказала она. — Держи меня в курсе расследования.

— Обязательно. — Он понял, что свободен, и поднялся со стула. Доктор Энгель подняла трубку и ответила звонившему абоненту.

— Подожди, Оливер.

Боденштайн обернулся. Она улыбалась, зажав ладонью микрофон телефонной трубки.

— Будет лучше, если пресса не узнает о причастности твоего отца к этому делу.

Он уже было открыл рот, чтобы сказать, что его отец совершенно не причастен к этому делу и что ему нечего сказать прессе, но она вновь поднесла трубку к уху. Боденштайну не оставалось ничего иного, кроме как кивнуть и покинуть офис.

Его желудок жалобно заурчал. У Оливера с утра не было во рту ни крошки. Он отказался от донер-кебаба, когда они остановились по просьбе Пии возле закусочной по дороге в комиссариат, как потом отказался от куска торта, предложенного ему секретаршей доктора Энгель, которая праздновала свой день рождения. Прежде он этого не замечал, но теперь, казалось, люди постоянно и всюду только и делали, что ели. Когда он вошел в кабинет Остерманна, тот грыз плитку шоколада, а Катрин Фахингер сидела, прислонившись к кофеварке с тарелкой в руке, и жевала кусок праздничного торта. У Боденштайна потекли слюнки. Катрин Фахингер заметила его жадный взгляд.

— Шеф, в холодильнике есть еще два куска, — сказала она. — Принести вам?

— Нет, не нужно, — отказался он. — Когда закончите есть, я всех вас жду в совещательной комнате.

Недавно он прочитал в газете об одном индусе, который ничего не ел в течение тридцати лет. Значит, каких-нибудь две недели и он вполне сможет продержаться без пищи. Все зависит исключительно от силы воли.

— Шеф! — крикнул ему вслед Остерманн с набитым ртом. — Я только что получил весьма интересную информацию.

— В совещательной комнате! — бросил Боденштайн через плечо и вышел из офиса.

«Даттенбаххалле» в Эльхальтене был заполнен до отказа, но потоки людей продолжали вливаться через раскрытые двери, и распорядители направляли их на галерку. Интерес общественности к планам создания парка ветрогенераторов и без того был велик, а теперь он еще больше подогревался известием о смерти Хиртрайтера, которое уже давно распространилось в Эльхальтене.

Боденштайн, Пия, Катрин Фахингер и Кем Алтунай расположились в фойе и принялись высматривать Яниса Теодоракиса, который как сквозь землю провалился. Его не нашли ни по месту жительства, ни на работе, в отделе информационных технологий крупного франкфуртского банка, ни в зоомагазине, принадлежавшем его возлюбленной, и никто не имел понятия, где он может находиться. Однако Боденштайн был твердо убежден в том, что на собрании он непременно появится.

На больших стендах были вывешены впечатляющие снимки, представлявшие собой фотомонтаж: горные хребты Таунуса, на которых высилось десять уродливых ветротурбин. Вокруг столов общественного инициативного комитета «Нет ветрякам в Таунусе» толпились люди. Они разбирали информационные брошюры и ставили подписи в протестных списках, которые должны были быть переданы начальнику окружного управления в Дармштадте. На одном из столов стояла фотография Людвига Хиртрайтера в черной рамке, и рядом с ней лежал букет цветов.

— А вот и Тейссен, — сказал Кем Алтунай. — Довольно смелый шаг с его стороны.

Глава «ВиндПро» вошел в фойе вместе с бургомистром Эпштайна и был встречен ослепительными вспышками камер и свистом.

— А вот и Теодоракис, — добавила Пия.

— Он даже привел с собой свою уборщицу, — с удивлением произнес Кем.

— Черта с два, уборщицу… — проворчала Пия. — Она нас обманула.

Боденштайн преградил путь черноволосому мужчине, который поспешно направлялся к дверям зала.

— Добрый вечер, — сказал он, предъявляя удостоверение. — Вас труднее разыскать, чем папу римского. Боденштайн, уголовная полиция Хофхайма.

Мнимая уборщица прошла, опустив голову, дальше, а Теодоракис и его спутница жизни, владелица зоомагазина в Кенигштайне, остановились. Пия и Кем заезжали к ней по дороге из Рабенхофа в комиссариат. Теперь вместо розового платья она была одета во все черное, словно собралась на похороны.

— Добрый вечер, — ответил Теодоракис, слегка напрягшись. На нем были джинсы, серый пиджак, белая рубашка и черный галстук — единственный траурный предмет одежды. Под мышкой у него была папка с документами. Он бросил нервный взгляд на открытые двери зала. — Я пришел бы к вам завтра утром, сегодня у меня было очень много хлопот по организации собрания.

— Завтра утром — слишком поздно. Мы хотели бы поговорить с вами сейчас.

Лицо Боденштайна было непроницаемым. Он не собирался задерживать Теодоракиса до окончания собрания, но хотел немного поиграть у него на нервах. На лбу у Яниса выступила испарина.

— Нельзя ли отложить разговор на час? Собрание уже начинается.

— Час — это слишком много, — холодно произнес Боденштайн, с любопытством наблюдая за тем, как его оппонент пытается выпутаться из сложившейся ситуации.

— Это действительно очень важно, чтобы Янис выступил сегодня от нашего имени, — вмешалась его подруга. — Именно сейчас, когда… когда Людвига… больше нет.

Ее голос дрожал, глаза наполнились слезами.

— Вы полагаете, наше дело менее важно? — спросил Бодентштайн. — Мы здесь не ради развлечения.

— Прошу вас! — На лице Теодоракиса появилась выражение отчаяния. — Мы несколько месяцев работали, готовясь к этому собранию. После него я буду в полном вашем распоряжении и отвечу на все ваши вопросы.

Боденштайн нахмурился и сделал вид, будто размышляет.

— Ладно, — милостиво согласился он в конце концов. — Но после мероприятия вы сразу же явитесь ко мне.

— Разумеется, я так и сделаю. — Теодоракис явно испытывал облегчение. — Благодарю вас за понимание. Пошли, Рики.

Женщина в черном кивнула Боденштайну и последовала за своим другом.

— Давайте-ка тоже зайдем. — Оливер двинулся вперед, но стоявший у дверей распорядитель покачал головой.

— Зал переполнен. Только на галерку.

Боденштайн показал ему свое удостоверение.

— Ну, хорошо. Но только двое, не больше. Иначе мне влетит.

Кем и Катрин отправились на галерку, а Оливер и Пия с трудом протиснулись в битком набитый зал.

Бургомистр и Штефан Тейссен уже заняли места на сцене, рядом с ними сидела представительница министерства охраны окружающей среды. Теодоракис медленно поднялся по ступенькам, взглянул на Тейссена, кивнул бургомистру, обменялся рукопожатием с женщиной из министерства и сел рядом с другим членом общественного инициативного комитета.