Стихотворения и поэмы - Аветик Исаакян

273. Вечная любовь

Перевод В. Державина

Светозарен Тадмора дворец. Средь песковОн, как марево, путника взоры манит.На семьсот беломраморных стройных столбовОпираясь, возносится башня в зенит.

А вокруг него — пальм легковейная тень,Где, на вайях качаясь, печально поютЧудо-птицы; журчат водометы весь день,И цветы, все в росе, над бассейном цветут.

Эл Саман там на троне с царицей своей,Стан царицы его обвивает рука.На груди его косы ее, что пышнейНунуфара-цветка на струях родника.

Бирюзовый прибой, что ласкает волнойГолубого Ливана скалистую круть,Не сверкал, не сверкал еще пеной такой,Снежно-белой такой, как царицына грудь.

Вкруг высокого трона веселой толпойЗлатокудрых прислужниц и слуг хороводВ стройной пляске плывет под прохладой ночнойДо зари и весь день. И всю ночь напролет.

Гаснут свечи. Дворец опочил в тишине.Как серебряный лебедь, в бассейн сквозь туманМесяц канул, плескаясь, ласкаясь в волне,И шептать начинает тогда Эл Саман.

Шепчет он светлолицей царице своейНа ушко — и так нежно и ласково так,Что едва ли колонны ласкает нежнейЛуч луны, проникая в немой полумрак:

«Небеса высоки, о царица моя!Но любовь моя выше высоких небес.Корни гор глубоки, о царица моя!Но любовь моя глубже их огненных бездн.

И прекрасный мой замок в обломках падет,Их завеет пустынь налетающий прах,И бездонное море Сидона придетИ затопит пустыню и скроет в волнах.

И к исходу времен подойдут времена,Солнце дня почернеет, погаснет луна,Лишь любовь моя — неугасима одна,Бесконечна, безбрежна и вечна она».

Очарованный царь поцелуями пьян.Негу черпая словно в волшебном вине,Млеет, тает, горит и живет Эл Саман.Время — вечность и миг и течет как во сне.

А из черных узорных дворцовых воротСладко пахнут алоэ и мускус. И тамЮных слуг и прислужниц идет хороводИ певцы прижимают свирели к устам.

Но разорвана смерти крылом тишина,Одиноко и грустно лампада горит.Умирает царица, кротка и бледна,Голова на груди Эл Самана лежит.

Умирает она, как роса в лепестках,Как дитя на святых материнских руках,И беззвучно рыдает над ней Эл Саман,Шепчет он ей сквозь благоуханный туман:

«Я разрушу, низвергну небесную твердь,Но не дам, но не дам я тебе умереть.Прогоню, одолею угрюмую смерть,Но не дам, но не дам я тебе умереть».

Только час отвоюет у смерти — и вновьГонит он ее силой меча и щитаИ вдыхает дыханье свое и любовьВ помертвело-холодные милой уста.

Заходила луна, восходила луна.И, обняв погруженную в сон гробовой,Шепчет на ухо ей Эл Саман. И нежнаЕго речь, как мерцанье колонн под луной.

И покинули в ужасе замок егоСонмы слуг и прислужниц. И стали пустыЗалы замка. Безмолвно вокруг и мертво.Вайи падают с пальм, умирают цветы.

Тихо плачет и всхлипывает водомет,Меж колонн паутина густая висит.Только ветер пустынный в пролетах поет,Пыль над троном взметая, злорадно свистит.

И холодной блестящей своей чешуейПрах стирает змея с пожелтевших костей,Но мертвец Эл Саман костяною рукойОбнимает еще стан царицы своей.

Он склоняется к ней и, беззвучно почти,Что-то шепчет оскалом из мертвой кости,Шепчет вечно, беззвучно в ночной тишине,Как седые колонны холодной луне.

И зачахли и высохли пальмы садов,И обрушились своды, и свет их померк,И руины завеял песчаный покров,Только башни высокой не скрыл, не поверг.

Над унылой могилой в пустыне, одна,Как свидетель, свой купол возносит она,Чтобы дальние звезды узнали о ней,О любви Эл Самана, что смерти сильней.

Чтоб поведали миру о давней любви,О могучей, бессмертной и славной любви,Караваны и путники, что из далиВ даль безвестную благоговейно прошли.

274. Любовь рыцаря

Перевод М. Петровых

Девушка — солнце в дворце золотом —В давние годы жила и ждалаДруга души и о счастье вдвоемТайно мечтала, тиха и светла.

С войском несметным неведомый князьМимо дворца проезжал на коне.Бросив поводья, он замер, дивясьДевушке той, что стояла в окне.

«Светлое солнце! Полмира в борьбеЗавоевал я в подарок царю.Лишь прикажи — и полмира тебеЯ за любовь покорю, подарю».

— «Дар твой велик, — отвечает она, —Только любовью его не зови.Сердцу иная отрада нужна.Мир покорив — не докажешь любви».

— «Как же мне, солнце, уверить тебя?Грудь лишь рассечь — остается одно,Я тебе под ноги брошу, любя,Сердце мое, что тобою полно».

— «Дар твой огромен, — ответ прозвенел,—Всё же любовью его не зови.Даже и трус от отчаянья смел, —Смертью своей не докажешь любви».

Рыцарь в смятенье — он милой не мил.Смотрит на девушку, боль затая.«В мире никто горячей не любил.Всё, что прикажешь ты, — выполню я».

— «Если ты любишь меня — уходи.Жди — я приду, как исполнится срок…»Девушка юноше розу с грудиБросила, будто свиданья залог.

Юноша розу, что жарче огня,К сердцу прижал, и, взглядом однимС милой простясь, он пришпорил коняИ улетел, будто ветром гоним.

В замке своем, от людей отдалясь,Тайных надежд не открыв никому,Ждет, и мечтает, и слушает князь —Не постучится ли счастье к нему.

Сквозь золотистый туман вдалекеМилой улыбку он видит всегда.В страстном безмолвии, в жгучей тоскеЖдет он, и мчатся на крыльях года.

Мчатся года, и потерян им счет.Пламенный юноша стал стариком.Всё еще ждет он и верит, и вотВ дверь его смерть постучалась тайком

Будто запели в душе соловьи —Гостью он встретил, восторг затая.Розою веки прикрыл в забытьи…Кончилась грустная сказка моя.

275. Родная земля

Перевод С. Шервинского

Жил некогда в пышных пределах ВостокаВоитель, защитник родимой страны.Врага не повергнув, бывало, до срокаМеча боевого не вложит в ножны.

О том, что копье знаменитого мужаДалече вонзается, знали кругом,—И року подобный, неслыханный ужасИ денно и нощно висел над врагом.

И вскоре правдивая лира народаШироко прославила имя его,Воспела победы счастливых походов,Отчизны святой над врагом торжество.

Но царь, малодушный и слабый владыка,Хвалами воителю был уязвлен.Себя при лучах его славы великойНичтожным, униженным чувствовал он.

И, завистью мучим жестокой, бессонной,Однажды в палатах за пиром своимК безвестному воину он благосклонноСнисходит, беседует ласково с ним,

Потом — полководца минуя коварно —Близ трона сажает, улыбкой даря,И, видя столь черную неблагодарность,Все молча дивились поступку царя.

Наутро любимец и вовсе прославлен,Владыка его опоясал мечом,Начальником он над войсками поставлен,Герой же — лишь телохранитель при нем.

Тогда возмутилась душа полководцаИ войско разгневал царя произвол, —И с теми, кто верным в беде остается,Отважный воитель в изгнанье ушел.

Он взялся за меч, и пошли они следом —С мечом неразлучен отважных удел,Он вскоре сразился с тираном-соседомИ княжьим престолом его овладел.

И недруги злобные слышат, ликуя,Что славный воитель, любимец побед,Уже не вернется на землю родную,Что буйным набегам препятствия нет.

Забыты страданья и ужас былого,Труба протрубила тревожную весть,—И недруг в пределы врага вековогоСтремится — насытить кровавую месть.

Рубеж перешел он и вторгся глубоко,Сжигая деревни, паля города,—А царский любимец, воитель убогий,Сбежал, бросив войско, исчез без следа.

На площади, словно вода в половодье,Народ собирался густою толпой,Кричали: «Где доблестный наш полководец.Защитник, спаситель отчизны святой?»

Прочитан царю и его нахарарамСуровый наказ, чтобы с просьбою шлиВ соседний предел за воителем храбрымИ с честью и славой домой привели.

И царь по совету своих приближенныхПослов избирает из тайных палат —Почтить полководца державным поклономИ слезно просить возвратиться назад.

Путь долог и труден. Но вот к спарапетуВошли и, почтительно с ним говоря,Ласкают изгнанника царским приветом,Ему сообщают о просьбе царя.

А князь пировал в беломраморном зале,С дружиною верной делил он досуг,Вином изумрудные чаши пылали,Красавицы девы плясали вокруг.

И вот протянул он торжественно руку —И музыка смолкла, затихла гульба.Послы повествуют про горечь и муку,Что родине бедной послала судьба.

Внимая печально, за родину мучась,Всё ж тайную радость испытывал князь,Что ныне царя унизительна участь, —И в знак несогласья рука поднялась.

Смех, музыка залу наполнили снова,И девы пустились в пленительный пляс.Послы поднялись, не промолвив ни слова,И тихо ушли, головами склонясь.

А царство зачахло от лязга оружья,Носились там кони, посевы топча.Народ, потрясенный, повергнутый в ужас,Бежал перед блеском чужого меча.

И вновь собралась нахараров палата.Трех чтимых старейшин решили избратьИ общую просьбу вельмож и сенатаИзгнаннику храброму вновь передать.

Путь долог и труден. Но вот к спарапетуЯвились послы и, не прошены сесть,Желанье совета с учтивым приветомЕму сообщили, подбавивши лесть.

В то время, пируя, отрадные речиС друзьями походными вел спарапет,—В словах оживали минувшие сечиИ громкая слава их общих побед.

И вновь протянул он торжественно руку —И пышный дворец погружен в тишину.Послы рассказали про горечь и муку,Про ужас, объявший родную страну.

С глубокою скорбью внимая рассказу,В душе колебался взволнованный князь.Но месть лишь дремала и вспыхнула сразу —И в знак несогласья рука поднялась.

Всё глубже вторгались, как лютые звери,Враги, рассевая грабеж и раздор.Несчастный народ, оглушен и растерян,Не ведал, как сбросить беду и позор.

Прислушалась родина к мудрым селянам.Сказал старый пахарь: «Мужайтесь! ПойдемМы двое с любимцем народа гусаномИ прежнего друга домой приведем!»

И вот снаряжают, собравшись толпою,Гусана и пахаря в дальний поход.«Несите любовь и привет наш герою,Забыть он не может свой верный народ!»

Отправились. Пахарь у самой границыВзял горстку земли и насыпал в кошель.Горячие кони помчались как птицы,—И вот показалась желанная цель.

Уж поздний был вечер. С узорчатых сводовСтруилось сияние паникадил.Охвачен тоскою, сидел полководец,За пиром товарищей мрачно следил.

И, сбросив с плеча звонкозвучную лируИ взором окинув торжественный зал,Ударил гусан с вдохновенною силойИ струн золотых языки развязал.

Напевы старинные родины древнейЖурчали, как вешних ручьев разговор,Гусан вдохновенный запел задушевноО вечном величье сияющих гор,

О зове орла на вершине утеса,О ярком смарагде волнистых хлебов,О скоке газелей по горным откосам,О мирных стадах на просторе лугов,

О ржанье лихом на дорогах знакомых,На пыльных дорогах родной стороны,О золоте гроздьев, о пенистых жомах,О дымах над кровлями в час тишины,

О девушках-розах, так любящих кротко,Его призывающих в горькой тоске,О славе воителя, — слишком короткой! —Сияющей солнцем, увы, вдалеке!

И, с дрожью в руках, с омрачившимся духом,Со взором, вперенным в видения грез,Он песню впивал очарованным слухом,И вдаль уносился, а пенье лилось.

Он слушал, и с думою дума боролась.Был родины скорбен и ласков язык,Он звал… И покойницы матери голосНемыслимой сладостью в сердце проник.

И влажные веки отер он ладонью, —А старый крестьянин неспешной стопойК престолу подходит и молча, спокойноКладет перед князем мешочек с землей.

И, пристальный взор устремив, не мигая,На землю родную изгнанник глядит, —И с сердцем земля говорит дорогая,И сердце с землей дорогой говорит.

И так упоительно, неодолимоИ манит, и тянет родная земля, —Беседует с ним об отчизне любимой,Безоблачным детством мечту веселя,

Земля, что его родила и вскормила,Где стали землею и мать и отец.Народа бессмертного, родины милойИ предков — начало она и конец.

И мнится, он слушать вовек не устанетНарода взывающий голос вдали.Как страстно влечет, как властительно манитГлубинная сила родимой земли!

И руки простерлись, и благоговейноОн поднял кошель со слезами в очахИ подлинно верил, что в это мгновеньеСокровище мира он держит в руках!

Он плачет, и сердце набухло слезою,Склоняет могучую голову князь —И трижды подряд с беспредельной тоскоюРодимую землю целует, склонясь.

И на ноги встал. Огнегривого вскореПодводят ему, — и, не помня о зле,С друзьями, с кем ведал и славу и горе,Он мчится к священной родимой земле.

276. Сыновняя любовь