Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков

молодец, — говорит Вачнадзе, раздеваясь. — Посмотрим. Но пусть он учтет, что и мы стали умнее. Так и напиши ему, Рая, — стали умнее. Вот видишь? — И Вачнадзе пальцами постукивает по твердой коже папки. — Тут кое-что есть. Дай я поцелую тебя…

…И потом, немного позднее, в домашнем кабинете директора конторы бурения вспыхнула настольная лампа под желтым абажуром и горела почти всю долгую зимнюю ночь…

На другой день, освободившись от очередных дел, накопившихся за ночь, Вачнадзе позвонил по внутреннему телефону Гурьеву:

— Свободен, кацо?

— Более или менее, — ответил сдержанно главинж.

— Не понимаю, дорогой, — раскатисто закричал Вачнадзе в трубку, и в голосе его звучали озорные нотки. — Говори что-нибудь одно: или свободен, или занят.

— Если нужно, я могу прийти, — ответил Гурьев все так же неопределенно и сдержанно. — Это будет лучше, наверное, чем рисковать ухом…

— Хо-хо, дорогой! Одна нога там, другая — здесь…

Потом он вызвал кабинет главного геолога. Сельдин ответил быстрым напористым говорком:

— Да, да, Сельдин у телефона.

— Роман Иванович? Вачнадзе. Хотелось, чтоб вы зашли.

— Время? — быстро спросил геолог.

— Сейчас же.

— Прекрасно. Иду. Сию же минуту.

«Ну, держись, Алеша, начинается самое страшное. Сейчас соберутся главные и будет решаться твоя судьба, — подумал Вачнадзе, опуская трубку телефона. — Уж они покажут тебе, Аника-воин, как самочинствовать!..»

И вот они сидят втроем, каждый на своем излюбленном месте: Вачнадзе за столом, Сельдин, круглый, животастый, с большой чернокудрявой головой, порывистый и стремительный — в громоздком мягком кресле у окна; Гурьев — на кожаном диване. Когда Гурьев шевелится, то слышно, как жалобно гудят и стонут диванные пружины. Вачнадзе уже прочитал записку Кедрина и попросил «главных» высказать свое мнение. Гурьев и Сельдин помолчали, несколько растерянно глядя на директора и друг на друга. Их взгляды, казалось, спрашивали: «Шутишь или серьезно?». Но Вачнадзе упорно ждал, не подавая голоса. Он знал, сейчас разгорятся страсти, и знал, почему именно они разгорятся, — ночь не прошла для него даром. И отзвуки этих страстей он сразу же уловил в голосе Гурьева, когда тот заговорил.

— Я не думаю, — тщательно подбирая слова, медленно и даже вяло начал Гурьев, — что вы, Лазарь Ильич, вызвали нас для того, чтобы мы занимались этой… этой, извините, мальчишеской выходкой нашего уважаемого Алексея Константиновича. Кедрин растущий и подающий большие надежды мастер. Он будет, несомненно, крупным специалистом в производстве горных работ. Но это — в будущем. До этого еще нужно много учиться, расти…

Гурьев передохнул, облизнул кончиком языка губы и, внимательно посмотрев на Сельдина и Вачнадзе, более решительно продолжал:

— Прошу понять меня правильно. Свое мнение я высказываю совершенно беспристрастно. Для меня все равно, кто бы ни подал мысль применить на практике новый метод бурения. Я позволю себе напомнить вам, Лазарь Ильич, и вам, уважаемый Роман Иванович, приказ, некогда подписанный директором конторы бурения, в котором в категорической форме требовалось пресекать все нарушения технологического режима бурения, а виновных строго наказывать. До сего дня мы придерживались этого приказа и, смею надеяться, что только благодаря ему избежали ряда аварий и осложнений на буровых…

— Их и сейчас не меньше, аварий и осложнений, — заерзав от нетерпения в кресле, буркнул горячий по натуре Сельдин.

Гурьев с осуждением покачал головой и, не ответив на реплику геолога, продолжал:

— Я сам лично неоднократно наказывал бурильщиков, вопреки геолого-техническому наряду ведущих бурение с помощью воды. Вы, наверное, помните случай с бурильщиком Климовым? Мне было жаль его. Климов считается в коллективе одним из опытнейших бурильщиков, но я не посмотрел даже и на это — я честно выполнил приказ, подписанный директором… И вот нам советуют внедрить в производство то, против чего мы боролись… Если бы, так сказать, это касалось лично меня, моего авторитета и так далее, я нашел бы в себе достаточно ума не обратить на это внимания, но когда дело касается государственных интересов, я не могу подобное предложение принять серьезно…

— Фр-р, — фыркнул тихо главный геолог. Гурьев нахмурился, но упрямо не замечая выходок Романа, продолжал высказываться:

— Поэтому считаю, метод бурения, предложенный Кедриным, заслуживает самого сурового порицания. Что же касается Кедрина, то мое мнение таково — отстранить его от руководства работами на новой площади.

— Ну, знаете ли, Гурьев, — воинственно выпрямился в глубоком кресле Сельдин. — Я прощаю вам вашу манеру вести деловые разговоры на таком… э-э… салонном языке, но никогда не прощу того, что вы сейчас сказали… Да, вы знаете на кого замахиваетесь?! На Кедрина! На Кедрина, клянусь душой! Я не говорю о его личной жизни — там он пусть хоть на голове ходит, меня это только поразвлечет, не больше, — но я говорю о Кедрине — мастере… Клянусь душой, меня редко, кто может поправить, если я решу очередную геологическую задачу, ибо я твердо убежден, что задача решена правильно и другого решения нет, но Кедрин меня поправляет! Молча поправляет, на практике!.. Вы извините, что я так кричу, не могу не кричать — характер у меня такой… Предложение, на мой взгляд, очень перспективное. В нем есть риск — не спорю, много риска, но не рисковать, значит, не искать, значит стоять на месте. Кедрин, может быть, недостаточно аргументированно обосновал свое предложение, может быть, даже не сумел выразить эти аргументы, но ведь мы с вами, Гурьев, только потому и называемся «главными», чтобы увидеть эти аргументы, в конце концов отыскать их, проследив весь процесс бурения от начала до конца… Мы часто говорим о резервах. «Резервы, резервы, резервы!» Некогда новое в русском языке французское слово до того набило нам оскомину, что мы забыли первоначальное его значение, повторяем его так, мимоходом, не вникая в смысл, заложенный в него… А ведь предложение Кедрина это и есть огромный резерв нашего производства. В чем он выражается? Я не ошибусь, если скажу, что у нас в резерве десятки сверхплановых скважин с суточным дебитом горючего в семьдесят — восемьдесят тонн каждая… Что это такое по вашему, Гурьев, не государственные интересы?..

— По тому, как вы смотрите на предложение Кедрина, — ответил Гурьев, — можно согласиться, что это поистине гениальное предложение. Но посмотрите с узкотехнической точки зрения — ведь это сплошные аварии: заклинивание инструмента, размыв скважин, а отсюда, как следствие, обвалы, газовые выбросы…

Сельдин даже подскочил при этих словах. Тыкая в сторону Гурьева пухлым указательным пальцем, он торопливо заговорил:

— Будем, будем смотреть с технической точки зрения!.. Вы начали за здравие, а кончили за упокой… Зачем так нелогично рассуждать, Гурьев? В воде вы видите только воду, в породах — только глину, песок и ракушечник, но зачем же забывать о их свойствах? Ведь вы прекрасно знаете, что так называемая