Черные Земли - Белинда Бауэр

Запах мокрого от росы вереска и воспоминания о детском теле на его руках заставили Эйвери остановиться. Он согнулся, упершись ладонями в колени, и постоял так, восстанавливая дыхание.

Терять бдительность было нельзя. Эйвери не питал иллюзий по поводу своего будущего. Он понимал, что не сможет долго оставаться в бегах, — особенно если его план удастся. Он так долго и так старательно готовился к легальному освобождению, что не мог и не хотел жить беглецом. Осуществив задуманное, он готов был умереть.

Единственная его цель сейчас — контролировать ситуацию, чтобы использовать недолгую свободу с толком.

Напряжение отступало, самообладание постепенно возвращалось. Эйвери знал, что должен постоянно держаться начеку: здешний воздух вкупе с воспоминаниями о прошлом и мыслями о предстоящем слишком уж сильно действовали на него. Эйвери даже вспотел, стараясь сохранить самообладание. Рука болела, голова слегка кружилась, но он не обращал на это внимания. Он знал, что такие мелочи не в силах помешать ему. Ничто не в силах ему помешать.

Он начал взбираться на холм. Мысли роились в голове тявкающими щенками, старающимися выбраться наружу. Эйвери оглушал этот шум. Он сделал глубокий вдох и попытался считать от тысячи в обратном порядке.

Девятьсот восемьдесят два… Девятьсот восемьдесят один… Девятьсот семьдесят…

Он остановился и завел отсчет заново.

Так, сосредоточившись на назывании чисел в правильном порядке, Эйвери добрался до Черных Земель.

Он без труда нашел курган.

Туман скрывал Шипкотт, но наверху воздух был чист и обещал вскоре стать прозрачным.

Ночь отступила, оставив бледное ясное небо, на которое из-за горизонта лениво выползало солнце.

Эйвери поднялся на вершину кургана и прилег.

Возбуждение кипело в нем, он стиснул кулаки так, что побелели суставы, прижал их к бедрам. Он должен сохранить рассудок еще на какое-то время.

Он не был уверен, что ему это удастся.

Он застонал и прикусил губу. Дыхание было прерывистым, стук сердца отдавался в ушах.

Здесь. Он здесь. Там, где уже не мечтал оказаться снова. Игра стоила свеч. Даже если бы сейчас его поймали, стащили с холма и бросили в костер — игра стоила свеч. Стоять здесь, чувствовать запах мокрого вереска и мокрой земли.

Эйвери ощутил на губе кровь. Он не знал, как остановить это бурление внутри, но понимал, что должен это сделать. Ему хотелось продлить это ощущение. Если ему очень, очень повезет, то потом все будет еще лучше.

Однако сейчас следовало взять себя в руки.

Он зажмурился, чтобы отгородиться хотя бы от внешнего раздражителя.

Удержаться.

Удержаться.

Удержаться.

Содрогаясь от усилия, Эйвери медленно, со стоном взял верх над плато и собственным телом.

Подавив стон, он задышал спокойнее, кулаки разжались, на ладонях остались следы-полумесяцы, точно стигматы.

Утренний воздух наполнял его жизнью и уверенностью в себе. Восходящее солнце заставляло вздрагивать в ожидании. Первый жаворонок возносил свои молитвы.

Когда Эйвери снова открыл глаза, он чувствовал себя богом.

Спокойным. Терпеливым. Сдержанным.

Могущественным. Воздающим.

Он расстелил на вереске пластиковый пакет и присел на него. Плато обнимало его, словно давняя любовница.

Спустя час, когда мальчишки стали подниматься из тумана ему навстречу, взор Эйвери затуманился от абсолютной красоты.

Они были точно ангелы, возникшие из облака. И он приглашал их на небеса.

37

— Здрасьте, — сказал Льюис.

— Здравствуй, — сказал Арнольд Эйвери, маньяк-убийца.

Стивен промолчал. А что ему было делать? Сказать: «Льюис, не разговаривай с ним, это он убил дядю Билли…»

Любые слова потребуют объяснений, вызовут кучу вопросов, лишат его всякой способности соображать. А эта способность — Стивен чувствовал — сейчас нужна ему как никогда.

Он едва не выдал себя, но вовремя отвел взгляд к кустам вереска. Нельзя показывать свой страх.

Стивен глядел на плато, но перед глазами стояли газетные снимки мертвых детей. Разум его описывал бесплодные круги, один за другим, — эйлеровы круги отчаяния. Как это произошло? Очевидное было за гранью возможного. Эйвери в тюрьме. Здесь, на плато, должен быть Стивен, а вовсе не Эйвери. Стивену приходили в голову варианты гораздо более фантастические, чем просто побег. Он видит сон; у него галлюцинации; Эйвери поменялся с кем-то телами, как в «Красном карлике»; они с Льюисом попали в телешоу, и там проверяют, как реагируют мальчики его возраста на воплотившийся в жизнь ночной кошмар. Спустя полсекунды, показавшиеся половиной жизни, Стивен все же пришел к мысли о побеге и с трудом смирился с ней. Это был худший из возможных вариантов.

Количество адреналина в крови постепенно опустилось до приемлемой нормы. Дыхание по-прежнему оставалось неровным, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Стивен снова взглянул на Эйвери. Вне всякого сомнения, это он. Стивен бросал на него взгляд снова и снова, мечтая о том, чтобы это оказалось ошибкой, но ему пришлось признать, что сомневаться не приходится.

И все-таки у него было преимущество, ведь Эйвери не представлял, как Стивен выглядит, так с чего бы ему заметить, что Стивен его узнал? Значит, чтобы сохранить это преимущество, надо вести себя как ни в чем не бывало.

Стивен поглубже вдохнул, заставил себя повернуть голову и даже заморгал. Неужто действительно человек, несколько месяцев занимавший все его мысли, сейчас в самой что ни на есть реальности сидит рядом на подушке из белого вереска? Руки на коленях, а джинсы натянуты так, что над краем высоких черных ботинок виднеются голубые хлопчатобумажные носки.

Стивен таращился на эти дешевые носки со странным чувством удивления.

Носки были такими обычными. Такими человеческими. Как может человек натягивать по утрам носки и одновременно быть маньяком? В носках нет ничего тревожного или опасного. Носки — это забавно. Перчатки для ног — вот что такое носки. Они смешно вытягиваются на пальцах, как куклы-марионетки. Ну конечно же, человек в носках не может представлять угрозы ни для него, ни для остальных!

Стивен осознал, что Льиюс и Эйвери смотрят на него, — видимо, он уже достаточно долго любовался носками. Льюис был озадачен, а Эйвери так насмешливо изогнул бровь, точно у них со Стивеном есть общая тайна.

Впрочем, так оно и было.

Стивен покраснел. Надо вести себя как ни в чем не бывало! Если Эйвери подозревает, кто он…

Об этом было страшно даже подумать.

Между ними висела физически ощутимая тишина. Эйвери был привычен к ней, а Стивен не хотел нарушать ее до того, как придумает, как себя вести.

Поэтому инициативу проявил Льюис — как и всегда.

— Отличный день. — Бессменная фраза случайного прохожего.

— Пока что, — медленно кивнул Эйвери.

Стивен вздрогнул, и Льюис взглянул на него неодобрительно, точно он подвел их обоих.

— А мы тут копаем, — Льюис указал на челюсть рядом с лопатой.

— Ах вот оно что, — холодно произнес Эйвери. — А зачем?

Льюис понял, что попал впросак. В какой-нибудь другой день — Стивен знал — он бы рассказал незнакомцу правду. Выболтал бы все, а потом посмотрел на реакцию. Окажись то страх, Льюис приписал бы заслугу себе; будь то отвращение, он округлил бы глаза и пренебрежительно показал средний палец.

Но поскольку они впервые за долгое время были вместе на плато — а еще потому, что в их отношениях произошел странный сдвиг, о котором они даже не говорили, — Льюис колебался, стоит ли раскрывать их настоящую задачу.

Льюис взглянул на Стивена с удивлением: друг был бледнее обычного. Стивен казался совершенно больным. Но он тем не менее принял у Льюиса эстафетную палочку.

— Ищем орхидеи.

Эйвери лишь снова приподнял бровь. Льюис готов был сделать то же самое. Стивену было все равно.

— А потом продаем их в цветочный магазин.

Эйвери внимательно изучал его:

— Это ведь незаконно?

— Незаконно.

Льюис бросил тревожный взгляд на Стивена, а затем на незнакомца, но это открытие, похоже, того не особенно взволновало. Он пожал плечами и почти улыбнулся — на мгновение показались выступающие передние зубы, тут же снова скрывшиеся за ярко-красными губами.

— Вот оно как, — сказал он.

Снова повисла неуклюжая тишина.

— А что, они здесь есть?

— Кто «они»? — не понял Льюис.

— Ну, — Эйвери аккуратно прокашлялся, прикрывая кулаком рот, — эти ваши… орхидеи.

Льюис бросил на Стивена косой взгляд, означавший: «Ты придумал — ты и выпутывайся».

— Нет, — ответил Стивен, глядя в землю. — Ладно, нам пора идти.

— Не уходите.

Оба взглянули на незнакомца. Льюис подумал, что в этом «не уходите» есть нечто странное. Обычно люди, которых встречаешь вот так на плато, ждут не дождутся, когда же ты наконец уйдешь, исчезнешь и позволишь им вернуться к своей иллюзии уединения. А этот сказал «не уходите» таким тоном, будто и в самом деле хотел, чтобы они остались.