Евангелие – атеисту - Борис Григорьевич Ягупьев

Потом были непонятные станции, наподобие, Приедайне, Лиелупе, Булдури, Дзинтари… И мы прибыли!

Крохотный посёлочек из нескольких деревянных домиков-дачек под высокими соснами, под ногами серый песок, у домов и до близкого совсем холодного стального моря — «дюны», всё это обнесено столбами с натянутой на них колючей проволокой, столбы-сваи уходили в море далеко… За колючей проволокой = вне территории лагеря — хмурые пожилые солдаты с винтовки со штыками трёхгранными. Кто-то тихо обмолвился из вожатых-воспитателей: «Зверинец»… Уставшие с дороги и от обилия впечатлений, мы уснули, а на рассвете стали просыпаться от холода, ветер гудит-ревёт-свистит, море гремит прибоем — шторм! Песок мелкий и в окна-двери проник, завтракали — скрипел песочек солоноватый на зубах! Шторм был весь день и ещё ночь — на улицу нас не выпускали. Наутро шторм утих, но ветер был ещё холодный, низко по небу неслись плотные серые тучи. Велели нам одеться потеплее и повели к морю — янтарь собирать. Берег был в лужах — заливчиках, плавали-бились там рыбёшки и иная морская живность, выброшенная штормом на берег. Много медузок студенисто-прозрачных, порванных волнами. Мы живое ловили, разглядывали и бросали в залив. На берегу валялись космы водорослей, много всяких деревяшек, мусора какого-то… Солдат крикнул вожатым: «Присматривайте! Иногда море приносит мины, боеприпасы! Пусть дети ничего такого не подбирают, не трогают! А увидит кто рогульку- шар чёрный — все бегом по домам, а мы сапёров вызовем!» Предупреждение не испугало никого. Все были возбуждены. Кто-то уже нашёл янтарь, и другим тоже хотелось найти драгоценный камень. На обед шли мокрые по уши, усталые, радостные — карманы были полны находок: камешки необычайно красивые, кусочки золотистого янтаря, разные пуговицы с военных и морских мундиров — наших со звёздочками и нерусских… Один мальчик постарше нашёл медаль или орден — крест… Это забрал старший вожатый — не без применения силы и власти.

Странно, почему-то совершенно не помню девочек? Или они были по правилу тех лет отделены в свой лагерь «зверинец»?

В обед на второе дали какую-то странную рассыпчатую совсем безвкусную кашу — сорго. Мы попробовали и есть её отказались. Дети мы были закормленные, сытенькие и привередливые. Солдаты сторожа называли нас «толстопопиками». Вожатые с нами спорить не стали, выгребли из наших тарелок аккуратненько кашу, поделили и съели. Нам в компенсацию отдали свои галеты. У нас ещё домашних вкусностей у каждого было полно. Все остались довольны.

Так мы и зажили в «зоне». Мачта, подъём флага, гимн, салют, рапорт сдан, рапорт принят, салют, сон, завтрак, обед, дневной сон, полдник, ужин. Берег залива. Солдаты за колючей проволокой. Море холодное. Дворцы из сырого песка. Патриотические песни, и жалобные всякие, про войну, раны, казаков, партизан. Один лишь раз всего пустили искупаться. Вожатые и воспитатели зашли в воду по колено, а залив был мелководный, и мы в том заливе «плавали» руками и пузами по песчаному дну. Кое-кто умел уже плавать, но тут не вышло. Я не умел. Сдружиться я ни с кем не сдружился. Все были москвичи и меня своим не посчитали. Я по говору отличался, говорил «Г» с придыханием, как на Украине. Это у меня с Ростова, окал и чтокал при этом — это у меня осталось с Урала, с Шадринска. Все дети были из «приличных» министерских семей: умненькие, дисциплинированные, послушные. Об «курнуть» или в «пьяницу» сыграть и не заикнись! Колода пухлая старых карт была у меня с собой. Так её в первый же день вожатый изъял и изорвал в клочья! По ночам я плакал, тоскуя не столько по дому — дом у нас был «холодный», неуютный, скандальный. Родители из батраков в начальники выбились. Плакал я по Красково, по друзьям Саше и Вале, сыновьях сторожа дач зам. Министров. Эти мальчишки, небось, рассказывают друг дружке страшные сказки, ходят на болото за малаховским кладбищем, в лес по ягоды, купаются в прудиках лесных, в быстрой Пехорке! Воля! Писал в Москву слёзные письма каждый день, как Ванька Жуков: «Возьмите меня отсюда, родненькие!» Случилось так — родители приехали! Был у папы сотрудник по имени «Сущий», так он жил в Москве, но имел частную дачку на Рижском взморье, как раз по близости от лагеря. Дал на неделю ключи. И попросил взаймы четыреста рублей. Разумеется, не отдал. А деньги эти очень большими были.

Приехали, я обрадовался! Стал реветь белугой: «Забе-рии-теее!» Выпустили меня из «зверинца» ненадолго, матушка закормила клубникой, пирожными, пампушечкам сладкими. Я рассказал ей о колоде карт. Фыркнула. Купила в местном магазине невинные детские карты — «Чёрный пепка» и в «пьяницу» со мной сыграла! Кончилось всё тем, что через неделю я уехал в Москву. «Заграница» мне тогда не понравилась. Море штормило, я похудел. Но запомнился и понравился тот порядок, что я увидел в Латвии, понравились мне и латыши, которых я увидел за эту вольную неделю. Осталась влюблённость. Вот ведь причуды детской психики!

А взрослым уже подолгу бывал в Литве. Наезжал и в Латвию, Эстонию. Служебные командировки, турпоездки. И так и остались для меня эти приморские республики «заграницей», Европой.

Так вот, поехал я в Тарту. Поездом, в купе, с попутчиками. Супруги: женщина- продавец, а мужчина — школьный учитель математики. Чудо! Хмуро, но отвечали на вопросы. И вспомнил я двух парней — эстонцев в учебном отряде на Рыбачьем-Среднем: они тоже общались только между собой, по-русски «не говорили», однако команды выполняли сразу и чётко.

Пришлось мне около вокзала взять за рукава пожилого эстонца, долго многословно извиняться, попросить научить нескольким словам: «здравствуйте», «пожалуйста, скажите, как пройти, добраться», «спасибо», «очень благодарю», «до свидания». Получив урок, увидел, что стоим под большой схемой маленького городка, а на нём — надписи по-эстонски и по русски. Сориентировался легко, выбрал направление к искомой улице и пошагал. Промежуточной вехой выбрал автостанцию межгоравтобусов — и вышел к ней точно! Увидел гостиничку — зашёл. По эстонски поприветствовал администраторшу, а она русская, да бывшая москвичка! Мгновенно поместила меня на неделю в двухкоечный номерок. Сказала, что сосед мешать не будет. Он и не мешал, сосед. Когда я вошёл в номер-долговязый этот парень, рыжий, очень общительный, сказал, что он — шахтёр, в отпуске, на недельку заехал в Тарту — догулять отпуск, до этого был в Таллине. Приглашал за компанию в ресторан, с девочками познакомиться. Узнав, что я приехал к сыну-солдату, сказал, что ночевать в гостинице не собирается, а потому вторая койка