Старинные гербы российских городов - Надежда Александровна Соболева

таковый, по медведь. И паки, медведь лют ногти (похты) драти; сице и человек, аще подобных себе такую же братию дерет, неси человек, но медведь». В приведенных примерах дается резко отрицательная характеристика животных, стоящих по обеим сторонам царскою трона. По-видимому, речь идет о людях, наделенных подобными отрицательными качествами. Однако в других произведениях традиционной письмен пос ги описание медведя не соответствует вышеприведенному. Рысь же ассоциируется с человеком, который обладает способностью зорко видеть, предвидеть, ясно представлять то, что не видят остальные. Полярность символики, таким образом, ведет к прямо противоположной трактовке этих эмблем.

При объяснении символики эмблем, с которыми нас знакомит печать Ивана IV, бросается в глаза их своеобразный «набор»: звери, птица, рыбы. К ним присоединяются некоторые «вещевые» символы — лук со стрелой, меч, жезл, престол. В комплексе — это понятия, зафиксированные в наиболее популярной из читаемых книг древности-Псалтири. Они были «приняты на вооружение» не только на Руси, но и в Западной Европе и не случайно почти все включены в перечень эмблем с исчерпывающей расшифровкой, используемых в качестве символов в искусстве Западной Европы середины XV — начала XVII в. «На Западе и на Руси, — пишет академик Д. С. Лихачев, — сущность средневекового символизма была в основном одинакова; одинаковы же были в огромном большинстве и самые символы, традиционно сохранявшиеся в течение веков…»

Итак, «картинное» выражение понятий, которые встречаются на печати Ивана IV, — не только зримый образ (фигуры животных, рыбы, птица и т. д.), наделенный характерными физическими признаками. Это — своеобразные идеограммы, сутью которых мог быть или какой-то христианский догмат, или ассоциация с определенными нравственными качествами человека, а возможно, то и другое одновременно. Поэтому эмблемы печати Ивана IV являются, скорее, символами идей, а не символами территорий, которыми отдельные эмблемы становятся впоследствии. Это не значит, что при создании таких эмблем не использовались местные традиции. Как показывает пример казанской эмблемы, местные традиции могли способствовать формированию связанной с ними символики.

Отдельные художественные образы, используемые в XVI в. для обозначения определенных территорий, не являясь ими по сути дела, в XVII в. уже выступают как территориальные, создаются в этом качестве, стабилизируются, приобретают законченность в своем художественном выражении, значительно вырастает их количество. Городскими символами становится впоследствии лишь часть эмблем, помещенных в известном труде, созданном при дворе Алексея Михайловича, — Титулярнике 1672 г. (см. о нем в гл. II). Происхождение территориальных эмблем Титулярника различно. Некоторые, как, например, ярославская, имеют, возможно, литературную основу. Часть эмблем — более ранние, по дополнены атрибутами, вернее, переделаны в стиле западноевропейских эмблем-пиков. К таким эмблемникам можно отнести «Иконологию» Ч. Рипа, «Эмблемата» А. Альчиати, «Эмблемы» Ф. Кварлея, «Иероглифику» П. Валериано, книги Д. Сааведры Факсардо, И. Камерария, II. Коссино, С. Петрасанкты и др. Эти книги в XVI–XVII вв. привлекли к себе внимание европейскою общества, переводились в различных европейских странах, на основе их составлялись и компилятивные труды такого же рода. Отражая вкусы эпохи, подобные произведения стали поистине всеевропейскими. Книги по эмблемам имелись в библиотеках видных русских и украинских деятелей XVII — начала XVIII в., например у Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и др. Имелись ли подобные издания в Посольском приказе, где рисовались эмблемы Титулярника? Вероятно, да. Известно, например, что для справок там хранился знаменитый польский гербовник Ш. Окольского. Но более веское доказательство— изображение ряда эмблем Титулярника в стиле, характерном для западноевропейских эмблемников и гербовников, названных выше. Некоторые эмблемы просто копировались из подобных эмблемников. В соответствии с этим неправильно было бы рассматривать эмблемы Титулярника под тем же углом зрения, что и эмблемы печати Ивана IV, искать в них скрытый богословский или морально-этический смысл. Возникшие как элемент украшательства, помпезности, в соответствии с требованиями моды, эмблемы Титулярника вряд ли могли нести глубокую смысловую нагрузку, выражать специфику, отражать процессы и явления, т. е. служить в полном смысле слова символами территорий. Хотя нельзя отрицать в них традиционности, которая доказывается соответствием ряда эмблем изображениям на существующих печатях этих территорий.

Если для территориальных эмблем XVII в. наблюдается употребление в основном лишь отдельных элементов, иногда сюжетных композиций, аналогичных изображенным в западноевропейских гербовниках и эмблемниках, то в начале XVIII в. эмблемы из подобных изданий непосредственно перекочевывают в русскую практику. Роль основополагающею справочного издания, безусловно, сыграна книга «Символы и емблемата», вышедшая в 1705 г. г. Амстердаме и привезенная в Россию. Она была изготовлена по специальному заданию Петра I. Прототипом ее являлся ряд эмблематических сборников, содержащих эмблемы, заимствованные из еще более ранних изданий. Таким образом, книга «Символы и емблемата», содержащая более 800 эмблем, в обобщенном виде представляла эмблематическое творчество Западной Европы. В пей содержались в виде девизов подписи к эмблемам и на русском языке, что в значительной степени облегчало пользование этим эмблемником. Во всяком случае, составители знаменного гербовника 1712 г., без сомнения, пользовались книгой «Символы и емблемата». Из нее для знамен полков взяты следующие эмблемы: новотроицкая, троицкая, ингерманландская, вологодская, белогородская (правда, петуха здесь заменил орел), воронежская, симбирская, каргопольская, тобольская, шлиссельбургская, невская, нарвская, санкт-петербургская, луцкая, галицкая, ямбургская, копорская, выборгская, олонецкая, лейб-регимента. При составлении знаменного гербовника 1729–1730 гг. отсюда использованы эмблемы для гербов Великого Устюга, Мурома (впоследствии герб Мурома изменился), Севска, Тамбова. Уфы (впоследствии изменился).

Почему избирались одни эмблемы и отвергались другие? Не последнюю роль в этом «выборе», по крайней мере при Петре I, сыграло, по-видимому, то, какой девиз ее сопровождал. К примеру, белгородскую эмблему (лев, над ним петух), в которой петух заменен орлом, сопровождают фразы: «Приключаю и сильнейшему трясение», «Приехал, видел п победил». В последующих аллегорических изображениях (фейерверки, украшения триумфальных ворот) лев — всегда Швеция, над которым берет верх русский орел. К эмблеме, помещенной на знаменах Тобольского полка, относится изречение: «Труды мои превозвысят мя»; к эмблеме, выбранной для воронежских полков (орел, сидящий на пушке, вокруг которого стрелы молний): «Ни того, ни другого не боится»; для Санкт-Петербургских полков: «Тебе дан ключ»; для Симбирского (колонна под короной): «Подперта честимо и т. д. Девизы, как видим, соответствуют официальной политике, прославлению деяний и личности царя. Вспомним: Петр I и сам не был равнодушен к эмблемам, пробовал свои силы в эмблематическом творчестве. По книге, которой он дал жизнь, царь всегда мог справиться, правильно ли выбраны эмблемы для знамен. Возможно, так думали составители первого знаменного гербовника в России…

Таким образом, эти эмблемы, а основная их часть затем фигурировала как старые гербы, возникшие в начале XVIII в., при всей кажущейся их надуманности, абстрактности, несвязанности с традициями и действительностью вряд ли можно квалифицировать как простое заимствование, слепое следование западноевропейской моде. В соответствии с общим направлением пропаганды деяний царя, его личных качеств, успехов русского оружия и прославления военных побед России выбранные для военных знамен эмблемы, впоследствии ставшие городскими