Любить Джона: Нерассказанная история - Мэй Пэнг

Джон долго смотрел на Тони, а затем рухнул ему в руки и заплакал. Тони взял его на руки и стал покачивать. Он похлопывал его и старался успокоить словами. «Никто не любит меня… всем наплевать на меня», — в отчаянии выкрикивал Джон.

«Мы любим тебя, мы заботимся о тебе», — продолжал повторять Тони. Джон стал вырываться из его рук, но Тони был достаточно силен, чтобы удерживать его. Как неистово не рвался Джон, Тони держал его. В конце концов Джон успокоился настолько, что можно было вести его домой. Я была ужасно расстроена и не могла туда идти. Наконец вышла Арлин и сказала: «Джон спрашивает тебя».

Я пошла в дом. Джон снес все платиновые пластинки, висевшие на стенах у Лу Адлера. На полу лежал смятый альбом «Гобелен» Кэрол Кинг. Старинный стул был выброшен в окно. С потолка сорвана люстра. Медная кровать помята.

«Джон, все в порядке?» — мягко спросила я.

«Мне нужен этот еврейский ублюдок». Он начал ругать Спектора, настаивая, чтобы я дозвонилась до него. Он так возбудился, что я набрала номер Спектора и разбудила его секретаршу. «Джон хочет говорить с Филом», — сказала я. Спектор не подошел к телефону. «Джон, ты разделаешься с ним утром», — «Мы едем домой утром. Все кончено, хватит.» Затем он снова стал гнать на Спектора.

Наконец Джон уснул. Надо признать, что я все еще боялась его, но все равно легла спать рядом с ним, потому что я любила его.

В течение всей ночи Джон мирно спал. Я же совсем не могла уснуть.

Утром я почувствовала, как зашевелился Джон. Моим первым побуждением было — бежать. Он открыл глаза и, прищурившись, посмотрел на меня. «Привет», — мягко сказал он.

«Ты в порядке?» — спросила я.

«Да. А что?» Джон поцеловал меня и обнял одной рукой. Он ничего не помнил.

Я встала и сделала кофе. Когда он окончательно проснулся, я смягчая краски, рассказала, что произошло ночью.

«Я напугал тебя? — спросил он. — Мне не хотелось тебя пугать». Он крепко обнял меня. Я видела, что он искренне смущен, что был передо мной в таком виде, и искренне раскаивается.

Мы встали, и я показала ему, что он натворил в доме. Джон сказал, что все будет немедленно восстановлено. Мы вернулись в спальню и растянулись на кровати. «По — моему, тебе больше не следует пить вовремя записи», — сказала я.

«Небольшая порция всегда помогает мне расслабиться. Я знаю, что если напьюсь, становлюсь буйным.» Джон выпрямился и посмотрел на меня. «Фанг Йи, я просто смертельно устал от того, что все слишком много от меня ждут. А я всего лишь простой человек, как любой другой.»

«Джон, я очень люблю тебя. Я не могу приказать тебе не пить. Я хотела бы, чтобы ты не пил, но не могу указывать, что тебе делать.»

Джон ничего не ответил. Он просто сидел, глядя на меня прищуренными глазами, и думал. Я знала, как страшна для него мысль о том, чтобы контролировать себя самому. Мне не трудно было допустить, что в глубине души он желал, чтобы кто — нибудь вошел и взял его под свою ответственность. Может, он хотел, чтобы Йоко приказала ему вернуться в Дакоту, потому что без нее он не может вести себя правильно? Я думала, как быть. Может, мне начать прятать от него спиртное? Может, Джон будет настаивать, чтобы я играла роль матери? Я не хотела становиться Йоко. Мне хотелось, чтобы Джон сам стоял на ногах, и я стремилась к собственной независимости.

Джон лег, и я лежала рядом с ним. Он обхватил меня и крепко прижал к себе. Так мы и лежали, прижавшись друг к другу, когда зазвонил телефон. Мы оба знали, что это Йоко. Новый день официально начался.

«Слушай, Мэй, — сказала Йоко, едва услышав мой голос. — Я уже слышала о том, что произошло. Ты же знаешь, что ты не должна давать ему спиртное.»

«Я ничего ему не давала!» — воскликнула я.

«Это твоя работа — следить за ним. Если бы ты следила за ним, в доме не было бы спиртного. Почему ты не следишь за ним?»

«Я слежу за ним.»

«Если бы ты следила, он бы не напился в студии. Ты меня удивляешь. Я не думала, что ты халатно относишься к своим обязанностям.»

Что бы я ни говорила, ничто не могло разубедить Йоко от того, чтобы винить меня за проступок Джона. На все у нее был свой ответ. И, в конце концов, в раздражении, я передала трубку Джону.

«Я в порядке, я в порядке», — сказал он ей. Потом он сказал: «Я сам знаю об этом». Когда Джон отошел от телефона, он как — то трусливо посмотрел на меня. — «Йоко предостерегла меня насчет Фила», — тихо сказал он.

Весь день Йоко звонила и звонила. С каждым разом ее озабоченность росла. Она беспокоилась, в какой форме Джон, как я слежу за ним и что его альбом отражал тот факт, что они со Спектором оба неуправляемы.

Между ее звонками были также звонки от других. Джон отвечал сам и убеждал звонивших, что чувствует себя отлично. Это был дурной сон, который прошел, сказал он.

Когда мы готовились к очередной записи в тот вечер, Джон сказал, что как только он выпьет сколько — нибудь спиртного, в его теле происходит химическое изменение. После пары стаканов он обычно впадает в буйство и потом ничего не помнит, что было. Джон высказал предположение, что все те психологические наркотики, которые он принимал в 60–е годы, расшатали его нервную систему.

«Ты говоришь, что пьешь потому, что нервничаешь, — ответила я спокойно. — Из — за выпивки твое озлобление выходит наружу. Когда ты трезв, ты всегда избегаешь конфликтов. Ты ко всему подходишь однобоко. Джон, я помогу тебе. Давай относиться к вещам так, как есть.»

Он наклонил голову, немного подумал, но не ответил. «Пора идти» — резко сказал он.

Когда Джон входил в студию, все музыканты уставились на него. Они все уже знали о том, что произошло, и с любопытством ждали, как Джон поведет себя со Спектором. Когда Спектор прибыл, у него был огромный синяк под глазом. Джон очень извинялся. Спектор все время возился со своим синяком и напоминал Джону, что это его рук дело. Он еще некоторое время продолжал свой розыгрыш, а потом сказал нам, что нанял одного из лучших голливудских гримеров, чтобы сделать этот синяк. Джон расхохотался, и запись, хоть и лихорадочно, прошла без инцидентов.

На октябрь были запланированы еще четыре записи. На первой из них Спектор появился в фирменной одежде каратиста. Когда он вошел, музыканты разразились хохотом и аплодисментами. Спектор достал бутылку бренди и сделал большой глоток, запись началась.

Когда объявлялся перерыв, все ломились в контрольную кабину. Там они поочередно прикладывались к спиртному, и в конце перерыва студийному ассистенту приходилось вытирать пролитую на аппаратуру выпивку. По Голливуду ходила молва, что эти записи — лучшие вечеринки в городе. В Лос — Анджелесе обычно все закрывается к полуночи, и после полуночи знаменитости, скучающие от безделья, всегда не прочь отправиться в какое — нибудь местечко. Наши записи стали этим местом. На первую из четырех явилась Джони Митчел на руках с Джеком Николсоном.