Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон

Вообще-то Патрик не предполагал прямо сегодня или завтра делать предложение Энн Герберт. Кажется, здешние прелаты своим высшим духовным авторитетом настойчиво требуют брака. Патрик густо покраснел.

— Простите меня, дорогой мой мистер Батлер, я пригласил вас не из любопытства к вашим личным делам, тем более не для вмешательства в них. Простите, если у меня вырвалось что-то лишнее. Мы здесь, вы знаете, очень привязаны к Энн Герберт и от души желаем ей счастья. Но довольно об этом. Позвольте изложить причины, побудившие меня к вам обратиться.

Епископ поднялся и достал красную папку, где бережно хранилась найденная в склепе рукопись.

— Возможно, это будет интересно для ваших читателей. Тут, мистер Батлер, рукописные бумаги, они были обнаружены при реставрации соборной крипты.

— Старинные, лорд? Очень ценные? — хищно блеснули глаза редактора, в чьей голове тотчас замелькали варианты: «Тайна церковного подземелья», «Бесценный манускрипт под плитами собора»…

Епископ улыбнулся:

— Старинные безусловно, мистер Батлер, но сочтут ли записи очень ценными, я сомневаюсь. Должен оговориться: мое мнение о документе абсолютно субъективно. Точных экспертных выводов пока нет. Лично я полагаю это неким дневником одного из монахов, хроникой событий накануне исторического упразднения монастырей.

— События тысяча пятьсот тридцать восьмого года? — спросил Патрик, еще на школьных уроках истории буквально завороженный эпохой Реформации. В его воображении легко возникали картинки с продырявленными аббатами и грохочущими мортирами.

— Браво, молодой человек. У вас прекрасные познания. Если мое мнение о найденных записях справедливо, мы получили уникальное свидетельство последних дней существовавшей здесь когда-то монастырской обители.

— Рукопись на английском, лорд?

— Нет, на латыни, мистер Батлер, и, боюсь, не слишком грамотной латыни. В учении наш монах, по-видимому, не блистал.

— А можно мне взглянуть на этот манускрипт? Читателям наверняка захочется узнать, как же он выглядит.

Открыв красную папку, епископ показал Патрику первый лист.

— «Взглянуть», мистер Батлер, пожалуйста, однако лишь взглянуть. Столь ветхих, хрупких документов, извините, нельзя касаться руками без перчаток.

(«Навеки неприкосновенные»… — пронеслось в голове редактора.)

— С вашего разрешения, лорд-епископ, хорошо бы дать этот материал волнующим и драматичным сериалом.

— Как? «Сериалом»? Прошу прощения, что имеется в виду?

— Еженедельно публиковать частями с продолжением.

Ответ, однако, не рассеял сомнений епископа.

— Но не возникнет ли у вас проблем при работе с таким текстом?

— Да почему же? Публикация будет иметь огромный, потрясающий успех!

— Не сочтите мои слова каким-либо неуважением к вашей аудитории, мистер Батлер, но будет ли это в достаточной мере воспринято?

Патрик озадачился.

— Признаться, лорд, я не улавливаю, что именно вас смущает. Конечно, если вы считаете серийность публикации неприемлемой, редакция от такой формы подачи материала откажется. Хотя, по правде говоря, обидно.

Епископ пожевал губами.

— О, разумеется, даже в столь отдаленных уголках страны, как Комптон, образовательный уровень неуклонно повышается, и все-таки я не совсем уверен, что большинству читателей будет легко понять латынь средневекового монаха.

Журналист наконец уразумел, о чем ему толкуют.

— Простите мою недогадливость, лорд, я сразу не понял суть ваших опасений. Естественно, предполагается печатать записи монаха на английском. Быть может, даже вы лично и согласитесь перевести текст или поручите это достойному, с вашей точки зрения, специалисту. Но несомненно, для наших читателей был бы особенно дорог и интересен перевод, сделанный самим епископом родного Комптона. Газета тогда пошла бы нарасхват.

(В рамке посреди текста крупным жирным шрифтом: «Перевод его преосвященства Джарвиса Бентли Мортона, доктора богословия, епископа Комптонского кафедрального собора». Не каждый день сотрудником твоей газеты выступает сам епископ. Вряд ли подобным сотрудничеством часто может похвастаться даже «Таймс»!)

— Прекрасная идея, мистер Батлер, — оценил епископ возможность обращения к широкой аудитории графства. — Я немедленно и с огромным удовольствием возьмусь за перевод, который предоставлю вам в ближайшее же время. Во избежание каких-либо недоразумений вы можете также упомянуть, что я намерен использовать этот исторический документ в своей проповеди на праздновании тысячелетнего юбилея христианских богослужений в наших краях. Думаю, это будет очень уместно.

От епископа Патрик Батлер вылетел как на крыльях. Полдень еще не наступил, а у него уже две громкие и свежайшие сенсации! Рано утром знакомый каноник рассказал о ночной катастрофе: с лесов под башней собора обрушились приготовленные для реставрации каменные плиты; счастье, что в храме никого не было. Не намекнуть ли дорогим читателям на возвращение комптонского призрака — бледного монаха в черной рясе, десятки лет назад пронзенного мечом фанатика пуританина? Надо бы заглянуть в городскую библиотеку: помнится, где-то попадалось весьма красочное описание витавшей над хорами светящейся фигуры католического священника, стенающего о бегстве Якова II[28]. И еще предсмертные записи монаха, найденные через три с половиной столетия после его гибели! И в переводе самого епископа! Спешившего в собор на встречу с Пауэрскортом редактора переполнял восторг.

— Здравствуйте, лорд Пауэрскорт. Боже, что с вами? Вы не пострадали?

Бледный, с белой повязкой на черных кудрях, друг Патрика Батлера сидел, опираясь на посох-фляжку и созерцая оконный витраж.

— Доброе утро, Патрик. Спасибо, что пришли. Я расскажу вам, что со мной случилось, только прошу не сообщать ни слова об этом в вашей газете.

Осторожно поднявшись, Пауэрскорт, прихрамывая, пошел к выходу. Стук его трости гулко отдавался под сводами исполинского храма.

— Как-то не хочется говорить здесь, — пояснил он редактору. — Пойдемте в Зал капитула. Этот старинный штаб бенедиктинцев стоит на отшибе и как раз предназначен для секретных совещаний.

При встрече журналист заметил на коленях детектива большой — гораздо больше репортерского — блокнот, которого прежде не наблюдалось.

— Присядем тут, — сказал Пауэрскорт, опускаясь на массивную каменную скамью напротив входа в Зал капитула. Стройная колонна посреди двойной входной арки изящным зонтом раскинула полукружия под круглым тимпаном с изображением «Христа во славе» и четырех евангелистов: Матфея, Марка, Луки, Иоанна. Резные композиции на стенах представляли эпизоды библейской Книги Бытия: Каин, убивающий брата Авеля; праотец Ной, уснувший во хмелю; обвал высокомерно возведенной Вавилонской башни; Авраам, приносящий в жертву первенца Исаака. Нога у Пауэрскорта так болела, что захотелось отхлебнуть из посоха; лишь грозившая слева «Кара превращения в соляной столп» заставила отринуть греховный помысел.

— Я полагаю, — тихо сказал Батлеру сэр Фрэнсис, — вы уже осведомлены о деталях ночного происшествия в соборе?

— Обо всем, кроме времени аварии, — подтвердил Патрик конспиративным шепотом.

— Что ж, время я могу вам уточнить, — усмехнулся Пауэрскорт. — Плиты рухнули после вечерни, перед самым закрытием собора, то есть примерно без двадцати шесть.

— Но откуда у вас такие точные сведения, лорд Пауэрскорт? Никто ж не знает, когда именно… — Редактор взглянул на перевязанную голову детектива, на его трость. — Не хотите ли вы сказать…

— Вы, Патрик, сегодня на удивление проницательны. Да, я был там во время катастрофы и едва успел спастись на хорах, слегка разбив голову о карниз. Заодно получил растяжение связок. Кто-то пытался меня убить.

— Кошмар! — ужаснулся Патрик. — Как же вам удалось выбраться, дверь ведь наверняка заперли?

— Заперли, — кивнул Пауэрскорт и помолчал, глядя на Адама с Евой в райском саду. — Впрочем, неясно, сделал ли это убийца или церковный служитель, невинно закрывший собор в положенный час. А выручила меня моя жена, Люси, которая после одиннадцати кинулась меня искать. Но это уже не столь важно.

— Не важно, что вас пытались убить, лорд Пауэрскорт? — Патрик переждал, пока фигура какого-то направлявшегося к собору священника не исчезла вдали под аркой главного портала. — Нет, это чрезвычайно важно! И меня гложет вина, так как не напечатай я, что вы расследуете смерть Артура Рада, на вас не покушались бы. Достигни убийца своей цели, я никогда бы себе не простил!

— Ну полно, Патрик, вы известили читателей с моего разрешения. Я сам, отступив от обычных своих правил, сказал «печатайте». Припоминаете?