Ригодон - Луи-Фердинанд Селин

Ни малейшего ветерка, я уже сказал… густой дым поднимается вертикально… однако же море совсем близко… я встречаюсь с вами там, где вас покинул… перед Гамбургом… словом, перед его развалинами… я тоже, не правда ли, иногда, отлучаюсь… самое время для маленького резюме, взывания к теням, аспектам… в общем, инвентаризация; я вас не спрашиваю, где вы находились… принимаю вас таким, как есть… я вам сказал, что море совсем рядом… чайки планируют над нами… любопытно, что же такое мы?… И улетают к дымам, к руинам… я узнал потом, что они выискивали… им хотелось узнать, живы ли мы, не умираем ли… агонизирующим они выклевывают глаза, выдалбливают глаза, глотают конъюнктиву, соединительную оболочку глаза, сетчатку… следует напомнить, что акулы, спруты, миноги имеют право только на нижние части тела, торс… ноги… вот, знаете ли, привычка быть педантичным! Я же, не будучи ни акулой, ни чайкой, стараюсь дать малышам чего-нибудь поклевать… и малышам необычным… Лили тоже хочет пойти с нами… хорошо!.. Одиль останется, она не может двигаться… ее маленькие кретины способны еще маршировать, кое-как, более или менее… а нет ли среди них агрессивных?… О, им не удастся раздуть пожар!.. Одиль уверяет меня, что они миролюбивые, спокойные! Вовсе не злые, скорее даже ласковые… у нее было время их изучить… но она больше не хочет с ними знаться! Она снова показывает мне кровь на платке, которую сплюнула… просит обследовать ее!.. Ну, с этим можно подождать! Сначала главное… эти маленькие идиоты не видели молока после Лейпцига, если бы они прибыли вовремя, я имею в виду Оддорт, они бы не нуждались больше ни в чем!.. Одиль не отдавала себе отчета… я не собирался ей объяснять… итак, вперед!

– Следуйте за мной!.. Следуйте за моими палками!

Эти палки Фелипе изготовил для меня из грубой белой деревяшки… о, ничего лучшего малышам и не надо, даже самым дебильным слюнявым выродкам… вперед, на поиски приключений!.. Идут нетвердо, пошатываются еще больше, чем я… на каждом шагу подбирают всякую дрянь, мелкие камешки… и не орут, не смеются! Не знаю, далеко ли нам идти, я совсем не знаю города, слишком много сажи и дыма… я вам говорил, что этот залив по величине равен Швейцарии… ерунда! Намного больше!.. Теперь я убеждаюсь в этом, глядя на набережную…

Фелипе есть что сказать, он интересовался… больше всего его интересует магдебургский поезд… soun pâtroun!.. его кирпичный завод… и то, что он опаздывает на восемь дней…

– Не существует больше вашего Магдебурга!.. Стерт с лица земли! Сожжен, как и этот! Пустота!

Он не верит мне.

– Si!.. Si!.. Si!

Он опровергает. Но его поезд Магдебург-экспресс будет на этой платформе, только в полночь… у него есть время.

– Давай возьмем брезент, Фелипе!.. Большой кусок!

Не надо, чтобы он размышлял, он создан, чтобы повиноваться… я смотрю на малышей, сколько их?… Дюжина… пережившие долгую поездку Бреслау – Гамбург… они не напыщены, не нарядны, но и не печальны… маленькие прокаженные там, в Ростоке, тоже не плакали… грустные знакомства напоследок, когда жизнь кончается, для нее требуется время… у стариков хронические слезы на глазах, они только и делают, что плачут… они плачут, потому что их положат в ящик, а другие останутся развлекаться…

– Ну, дети, пошли!

Я хочу, чтобы они следовали за мной… я ведущий… это энергичное «смелее, малыш!» – абсурдно оно или нет – останется со мной навсегда… только то, что вы познали в своей юности, остается запечатленным в душе… а все остальное – не более чем танцы, кальки, усталость, прыжки на соревнованиях.

Я немного повторяюсь, тем хуже… кстати, о Фелипе… который вернется в Магдебург, к своим кирпичам… мне есть что сказать о нем… и который ужасно переживает, что опаздывает!.. Что мы найдем в Гамбурге?… Груды кирпичей и трупы… не больше и не меньше… я замечаю почти полное отсутствие ветра, и это рядом-то с морем!.. Запах гари, понятно, такой же, как и по всей Германии, но здесь ощутимей примесь кипящей смолы, как это бывает, когда заливают дороги асфальтом… я вижу наших спутников, они спустились на щебенку откосов… все они шушукаются!.. Мои малыши? Мне приходит в голову мысль об импотентах… я не должен был их уводить, но Одиль больше не хочет возиться с ними, а другие люди, не знаю, откуда они прибыли, даже не желают к ним приближаться… предполагаю, что они с удовольствием утопили бы их…

Вы уже знаете о моей голове, кирпич!.. Я вам рассказываю уже десятый… пятнадцатый раз!.. Что касается этого локомотива в небесах, то я не очень уверен… но плевать на убежденность!.. Разве этот глист поганый был убежден, что я брал деньги у немцев? Но это не помешало ему утверждать, что да, брал, в «Les temps modernes», чтобы самому убедиться в том, что меня непременно расстреляют!.. О черт возьми, конечно, нет! И Кусто (из «Rivarol» и «Propaganda») тоже обвинитель! Его нутро уже сгнило от рака, держится рукой за свою больную прямую кишку, приговорен к смерти, как служащий «Staffel», так что исключительно хорошо осведомлен, я мог бы поклясться, что никогда и нигде не встречал еще более поганого и продажного, чем я, кроме Кусто? И как это он ускользнул?… О, только не он! Сотни других!.. Тысячи других!.. Один из самых смехотворных – Вайян… этот уродливый карлик стиля… который грызет себе ногти, что не убил меня на лестнице… он прислушивался, как я поднимаюсь и спускаюсь… но я, подлец, всегда успевал его упредить!.. И другие «Идолы молодежи»!.. Париж – Медон… не играет роли! Поездка на такси… десять новых франков… у меня их никогда нет… но мерзкий червяк утверждает, что он лично провоцировал бы немцев, сидел бы в тюрьме, теперь он страдает в Париже, прогуливаясь на свободе… он собрал бы нацистов, полные аудитории нацистов… в зале Сары Бернар… он поднялся бы на сцену и сказал им: «Все вы тевтоны, я вас ненавижу, грабители, мучители, скоро вас всех изгонят! Браво! А потом вы будете изрублены в капусту! А потом сожжены!»… Вот моя месть по Сартру! Вера по солитеру! Да здравствует свободная Франция!

Я думаю, он получил бы то, чего домогался, – тюрьму и пятое и десятое… еще я не очень уверен, что они когда-нибудь принимали его всерьез… нужно нечто очень серьезное, чтобы заставить принять решение судебного заседателя, французского или немецкого… а для этого, как вы понимаете, все эти личности – левые, правые или центристские, – в данной их ипостаси заключению не подлежат, и еще!!! Должны рассматриваться как полуумные, полузначительные… я вам позже расскажу об этой публике…

Теперь мы уже в Гамбурге, мы идем искать еду… легко сказать! С высоты этого откоса до нас долетают какие-то шумы… слегка приглушенные взрывы… после бомбардировок остаются мины замедленного действия… часто отсрочки на месяцы… на годы… «мины в подвешенном состоянии», я бы сказал, «Modem-style»!.. A где наш Фелипе?… Я его не вижу, он снова куда-то скрылся?… Нет! Поскольку он завернулся, спрятался в брезент… короче, лежал под ним, то я и не мог его видеть… черт побери! Я все еще думаю про этого поганого червяка! Я не могу вам рассказать все по порядку, вот в чем дело! Кирпич и моя голова… но alas too late poor Taenia [56]! Вы меня извините!.. А если вы меня не извиняете, тем хуже! Маленькая отлучка!.. В первый раз трагедия, во второй раз комедия… Alas! Alas! Я вам говорил об этих минах замедленного действия… всегда лучше рассчитывать на худшее… я следовал за Фелипе, с его брезентом, свернутым трубой… маленькие кретины не понимали мой французский, но они и не хотели ничего понимать, только следовать за мной… пошатываясь… спотыкаясь… мы были такими же кретинами, как они… они знали обо всем столько же, сколько и мы… по крайней мере, они-то приютские, а мы – я уж и не знаю откуда… такие же шаткие и слюнявые, от одного водостока к другому – в городскую даль, к дыму развалин… и все же есть время поразмышлять… так поразмышляем! Без стона и слез, о нет!.. Я не требую, чтобы меня оплакивали! Плевать на всех этих сетующих людей, пускай повесятся! И хоп!.. Чтобы они больше не плакались! Крокодильи слезы!.. Мне нужны воспоминания… а я не могу вспомнить… вещи и люди… я теряюсь… как Фелипе там со своим брезентом… растоптаны, раздавлены, потеряны… но я вспоминаю ради вас! Прежде всего мои воспоминания! Все запуталось клубком… Баден-Баден… Ля Вига… Ретиф… Харрас… Моорсбург… Цорнхоф… в этих-то я уверен… а что касается других, надо бы заснуть… и они воскреснут, встанут передо мной… как доказательство, обрывки… обломки…

– У него нет ни синтаксиса, ни стиля! Он больше ничего не пишет! Он больше не смеет!

Ах, мерзость! Бесстыдная ложь!.. Я – совершенство! Конечно! И более того! Я всех сделаю незаметными, невидимками!.. Всех прочих! Дряхлые импотенты! Гниющие лауреаты и манифестанты! Я составляю заговоры даже очень спокойно, эпоха принадлежит мне! Я литературный любимец! Кто мне не подражает, тот не существует!.. Просто-напросто! Ну-ка! Дай-ка погляжу, где мы находимся! Выпотрошенные бочки, завалы, переполненные мочой сортиры? Огромность отчаяния! А, надгробные кресты всех Легионов, предел фальсификации! Я бы посочувствовал, если бы мог, но не могу больше! Разве не послал я к черту всех скорбящих? Лубочные картинки, «день мастерских»… лживый 1900… я им настойчиво советовал выйти наружу, на свежий воздух, они меня не послушались, тем хуже! Пусть подыхают, гниют, разлагаются, валятся в сточные канавы, но они спрашивают, чем могут быть полезны в Жененвиле? Черт возьми! Стать сырьем для удобрения! В сточную канаву!.. Я не буду в это вмешиваться… они прибудут туда, сварганят, что требуется, сделают из говна конфетку… я вижу старика Мориака, этого ракового больного, в новом длинном плаще, очень new look, без очков, настоящее удовольствие для родителей: «Трудись, дитя! Увидишь, со временем ты станешь таким же»… Тартюфы, неоплазма… безупречное умение приспосабливаться… при всех режимах… смехотворные Штаты… откройте! Прекратите барабанный бой! Требуха, полная опилок, сальные железы и мозжечки… подлинный смысл Истории… так где же мы находимся! Прыгаем сюда!.. И – хоп! Прыгаем туда!.. Ригодон!..[57] Повсюду заостренные колья! Очищение, вивисекция… дымящаяся кровь… до чертиков испорченные тайные созерцатели непристойностей, перед которыми все разыгрывается заново!.. Выдирание внутренностей руками! Чтобы слышны были крики, хрипы, чтобы вся нация встала на уши!