Солнечные стрелы - Джудит Тарр

Мои слуги сами готовят мне ложе. Асанианские постели затягивают, как трясина. Я предпочитаю избегать их.

Я не подумала об этом. Она долго лежала в безмолвии. Он стоял в нерешительности, отчего-то волнуясь. Золотое ожерелье тяжело давило на грудь. Он сорвал его и вздохнул с облегчением. Потом присел на край кровати.

Ты в порядке?

Почему ты спрашиваешь? Я разве была больна? Он промолчал. Она казалась искренне удивленной.

Мне было страшно холодно. Это я помню. Что еще?

Ты билась в лихорадке, сказал он. Айбуран пришел взглянуть на тебя. И сказал, что сейчас не о чем волноваться.

Ничто не может излечить старость. Даже Небеса.

Ты не старая.

Дитятко, усмехнулась она, заглохни. Конечно, я старая. Я древняя старуха.

Ты ведь не собираешься помирать?

Разве что так. Она уже не смеялась.

Трудно наблюдать смерть супруга. Неприятно, конечно, но с этим можно смириться. Когда умирают твои дети. становится тяжелее. И уж совсем паскудно делается, когда с могилу один за другим сходят внуки. Потом надвигается без различие. Но заклятие неумолимо. Живи до тех пор, пока не переживешь свой pnd!.. Он воздел свою пылающую ладонь, чтобы светом лучей, исходящих от солнечного знака, прогнать дурные слова.

Не говори таких вещей.

Почему? Потому что кто-то может меня услышать? Богам это безразлично, а люди не могут причинить мне вреда.

Ты просто ужасна. Самодовольная усмешка пробежала по ее лицу. Она любила выигрывать у него и знала, как этого достичь.

Иди спать, детеныш. Или делай то, что у тебя на уме. Щеки его вспыхнули.

Ты старая стерва! сказал он. Она расхохоталась. Годри постелил ему на диванчике в прихожей. Его молчание было красноречивее слов. Ворочаясь на жестком ложе, он ощутил тихую радость. Сидани спала. Мелочь, но почему-то ему было приятно.

ГЛАВА 16 Утро, казалось, изнывало от собственной духоты. Эсториан проснулся в испарине, прислушиваясь к звукам словесной перепалки за тонкой стенкой. Один из голосов принадлежал Годри, другие незнакомые звучали приглушенно и поасаниански ритмично. Кажется, кто-то настойчиво добивался аудиенции. Сильно зевая, он повертел ногами, вытягиваясь во весь рост. Голоса за стенкой не унимались. Он в раздумье поскреб голую грудь. Асаниане до смешного трепетно относились к обнаженной натуре. Даже для любовных игр, возводимых ими в ранг высокого искусства, у них имелось несчетное количество многослойных одежд. Они никогда не раздевались донага, а в купальнях накидывали на глаза специальные повязки. Боже, как это глупо. кутаться в плотные ткани при такой несусветной жаре. Он вышел к нежданным посетителям в чем мать родила. Его встретило ужасающее молчание. Лица асаниан побелели. Они опустили глаза, но стояли с таким видом, словно были готовы принять мученическую смерть.

Годри, вопросил он, кто эти люди? Глаза Годри искрились весельем.

Сир, сказал он, переводя дух, это слуги регента Асаниана. Он только что прибыл в Индуверран и ожидает свидания с вами. Умытым, элегантно одетым и причесанным. Вот почему они здесь.

Так. И что дальше?

У них имеются безопасные бритвы, мантии и флаконы пухов. Эсториан изобразил недоумение.

Они также информировали меня, милорд, что ваше величество больше не нуждается в моих услугах. Вы теперь асанианин, и прислуживать вам должны асаниане.

Вот как? продолжал удивляться Эсториан. И что же ты думаешь по этому поводу? Годри молчал.

Значит, мне нужно надеть десятислойную мантию? И парик? И маску? И сидеть, словно мумия, на троне? И изъясняться с придворными через посредника?

Да.

Очень жаль, сказал Эсториан. Действительно, очень жаль, но как раз ничего из этого мне не хочется делать. Он повернулся к посланцам регента.

Итак, господа. Слушайте своего императора. Ванну я, пожалуй, приму. Но никаких бритв. Никаких духов или иных притираний. Мою мантию вам выдаст мой человек. Если она почему-то не понравится регенту, я никогда не утешусь. Была в манерах асаниан одна неплохая черта. Они не вступали в споры. Особенно с вышестоящими особами. Император сказал. Они должны делать то, что им сказано. Они выкупали его в приятной прохладной воде. Они не стали угрожать ему aphrbni и доставать парфюмерию. Но к юбочке, принесенной Годри, никто из них не притронулся.

Это нельзя, сказал главный распорядитель.

Это можно, возразил Эсториан. Глупцы! Это был королевский килт, расшитый по краям золотом. Пояс к нему, вырезанный из куска плотной тисненой кожи, позванивал золотыми пластинками, выполненными в форме дубовых листьев. Кроме этой красоты, Годри принес ему полный набор золотых украшений: перстни, браслеты, кольца и серьги и вплел в бороду господина несколько золотых нитей.

Ну, сказал Эсториан. Разве я не хорош?

Никто этого не оценит, заверил Годри.

Как это грустно, вздохнул Эсториан. Каменные стены церемониального зала все еще хранили ночную прохладу, и двое слуг, помахивая позолоченными веерами, создавали некое подобие ветерка. Кресло, в котором он сидел, было удобнее, чем он ожидал. Асаниане знали толк в подушках. Эсториан вздохнул и поставил ноги на живую подставку для ног: Юлия решила, что нужна ему больше, чем Сидани. Он не мог да и не хотел возражать. В данных обстоятельствах у него практически не было выхода. Его собственный эскорт был представлен сегодня плохо. Большинство его придворных отсыпались после утомительного пути, остальные развлекались, как развлекаются люди, попадая в чужие края. Императорскую гвардию сначала располовинили, а потом четвертовали для несения разнообразных дежурств. Лишь матушка, как всегда, находилась при нем, да Айбуран, да два-три мага, среди которых, конечно же, не было Вэньи. Легкий холодок проскользнул между лопаток. Как много здесь желтых лиц. Как много сущностей, повернутых к нему, и ни единой пары спокойных, приветливых глаз. Это его империя. Это его люди. Им не надо, чтобы он любил их. Им надо, чтобы он ими управлял. Защитное поле вокруг него было толстым и крепким, и все же голова чуть побаливала. Он знал, откуда дует ветер. Мать была недовольна его поведением, его пренебрежительным отношением к обычаям этой страны. Она настолько увлеклась западной модой, что сбила с пути истинного даже Айбурана, заставив его перетянуть бороду шнурком и прикрыть килт плотным плащом. Взъерошенный и угрюмый, он был похож на медведя в ливрее, обычное добродушие сейчас почемуто покинуло его. Может быть, асаниане не чувствуют жары, как другие люди. Они не потеют, не чешутся, не падают в обморок. Они часами могут стоять без движения, не отрывая глаз от пола. Час-другой ожидания для них вообще не срок. Они стоят и, кажется, получают от этого удовольствие. Вот и регент не слишком торопится предстать пред очи своего господина. Он ведь должен поначалу смыть с себя дорожную грязь, затем облачиться в полагающиеся по этикету мантии, потом заручиться поддержкой лорда Душая, потом... Эсториан снова вздохнул и полуприкрыл глаза. В Керуварионе, по крайней мере вокруг дворца, всегда отирались толпы просителей, которые и минуты не давали молодому императору проскучать в одиночестве, если тому вдруг приходила фантазия посетить зал для аудиенций. Здесь же ему оставалось только сидеть сложа руки и пенять на собственную оплошность. Он свалял дурака, явившись сюда первым. А они, как видно, решили его доконать. Минуты тянулись медленно и тоскливо. Впрочем, есть способы скоротать их. Можно, например, свести глаза в одну точку на каком-нибудь из придворных, пока тот не превратится в расплывчатое пятно, и прочесть мысленно молитву обо всем Преходящем, сначала обращение, затем прославление, затем почтительное прошение и, наконец, заключительная песнь. Когда он пришел в себя и вынырнул из уплотненного времени, в зале произошли перемены. Краешек его килта шевелил сквозняк. Вдоль стен передвигались быстрые фигуры. Эсториан вгляделся в вошедших. Он узнал форму гвардейцев регента, их бронированные панцыри, увешанные побрякушками, отливали серебром, рукава боевых рубах пламенели. Он узнал их господина (память царапнула сущность, как нож), принца семи мантий, малиновое на красном, на розовом, на багряном и вновь в той же последователь ности. Он помнил его несмотря на перемены, произошедшие в нем за эти долгие годы. Других он не знал да и не мог узнать. Они маячили демонами в его кошмарах. Молва именовала их братьями. Черные плащи, черные капюшоны, черные вуали, закрывавшие лица. Парные мечи, опоясывающие чресла, средний рост. Ни один не выше другого. Их было немного, но даже от этой малости веяло холодком смерти. Асаниан выковал эту когорту тысячелетие или больше назад в горниле сражений за будущее западной цивилизации. Черные воины, поддерживающие незыблемость Золотого трона, воспитывались в такой тайне, что даже лица их были скрыты от посторонних глаз. Псы династии, преданные рабы, неустрашимые воины, они наводили страх даже на своих хозяев. Их мощь подпитывалась не только боевой выучкой, но и хитросплетениями древнего как мир колдовства. Эсториан до сих пор не встречал их на дорогах желтой страны. Местные лорды здесь, как и в Керуварионе, набирали свои дружины из свободных людей скорее для поддержания своего престижа, чем для ведения боевых действий, которые ограничивались разгоном бандитских шаек, порой заводившихся на обочинах больших дорог. Асаниан не воевал. Он не нуждался в оленейцах. Эсториан приложил все усилия, чтобы оторвать взгляд от черных фигур и придать своему лицу выражение спокойствия. Регент между тем выполнял обряд девяти подходов с поклонами к стопам венценосной особы. Присутствующие повторяли его манипуляции, мантии колыхались, придворные перемещались вдоль стен в молчаливом согласном танце. Все, кроме оленейцев. Их черные силуэты были неподвижны. Резкая боль в висках почти ослепила его. Происходящее сделалось мозаичным, словно он глядел сквозь кусочки разбитого стекла.