Факел в ночи - Саба Тахир

– Это невероятно, Кинан. – Иззи протянула свою чашку за добавкой, потом повернулась ко мне: – Кухарка все время готовила это блюдо. Хотелось бы мне знать…

Иззи покачала головой и на миг смолкла.

– Я бы хотела с ней увидеться, – наконец призналась моя подруга. – Я скучаю по ней. Знаю, это, наверное, звучит странно, учитывая то, как она себя вела.

– Вовсе нет, – сказала я. – Вы любили друг друга. Ты прожила с ней много лет. Она заботилась о тебе.

– Да, заботилась, – тихо подтвердила Иззи. – В повозке-призраке, что везла нас из Антиума в Серру после того, как нас купила Комендант, ее голос был единственным звуком. Кухарка отдавала мне свою еду. Обнимала холодными ночами… – Иззи вздохнула. – Я надеюсь, что увижу ее снова. Я уходила в такой спешке, Лайя. Я никогда не говорила ей…

– Мы еще ее увидим, – пообещала я. Иззи нужно было услышать эти слова. И кто знает, может, так оно и случится. – И вот что, Иззи, – я сжала ее руку, – Кухарка знает всё, что ты ей не сказала. В глубине души знает, я уверена.

Кинан принес нам кружки с чаем, и я, сделав глоток, закрыла глаза, смакуя его сладость и вдыхая аромат кардамона. Афия поднесла кружку к губам и тут же выплюнула чай.

– Проклятье, книжник. Ты истратил на это весь горшок с медом? – Она с отвращением выплеснула жидкость на землю, а я обняла кружку ладонями и сделала глубокий глоток.

– Хороший чай должен быть таким сладким, что медведь поперхнется, – изрек Кинан. – Все это знают.

Я хихикнула и улыбнулась ему:

– Мой брат говорил то же самое, когда готовил мне чай.

Когда я думала о Дарине, о прежнем Дарине, моя улыбка гасла. Каким сейчас стал мой брат? Когда он успел превратиться из юноши, который делал слишком сладкий чай, в мужчину, чьи секреты тяжким бременем легли на его плечи? Секреты настолько опасные, что он не мог поделиться ими с младшей сестрой?

Кинан пристроился рядом. Северный ветер, завывая, пытался задуть наш костер. Я придвинулась к Кинану поближе, наслаждаясь его теплом.

– Ты как? – Кинан склонил голову ко мне. Он поймал мой локон, упавший на лицо, и заправил за ухо. Его пальцы задержались на затылке, и у меня перехватило дыхание. – После…

Я отвела взгляд, мне снова стало холодно.

– Стоило ли оно того, Кинан? Мама Элиаса, брат, десятки кочевников из его племени, – вздохнула я. – Не зря ли все это? Что, если мы не сможем спасти Дарина? Что, если… – …Он мертв.

– Семья стоит того, чтобы умереть и убить за нее. Борьба за своих родных – это единственное, что помогает нам двигаться дальше, когда больше ничего не осталось. – Он кивнул на мой браслет. На его лице проступила тоска. – Ты касаешься его, когда тебе требуются силы, – сказал он. – Потому что силы нам дает семья.

Я убрала с браслета руку.

– Я даже не замечаю иногда, что трогаю его, – призналась я. – Глупо.

– Ты как будто получаешь поддержку своих родных. Ничего глупого тут нет. – Он откинул голову назад и посмотрел на луну. – У меня не осталось никого из моей семьи, к моему огромному сожалению.

– Я… я не помню лица Лиз, – промолвила я. – Помню только, что у нее были светлые волосы, как у мамы.

– Ей и характер достался, как у твоей мамы, – улыбнулся Кинан. – Лиз была на четыре года меня старше. Небеса, как она любила покомандовать. Обманом заставляла меня хлопотать за нее по хозяйству.

Ночь, наполненная воспоминаниями о моей давно погибшей сестре, что танцевала для меня, вдруг стала не такой одинокой. С другой стороны сидели, наклонившись друг к другу, Иззи и Джибран. Моя подруга, не скрывая восхищения, посмеивалась над словами мальчика-кочевника. Риц и Вана достали свои барбаты. Под их бренчание запел Зер. Песня была на садэйском, однако мне казалось, что они вспоминали тех, кого любили, но потеряли, потому что всего после нескольких нот в горле у меня встал ком.

Без задней мысли я стала выискивать в темноте Элиаса. Он сидел неподалеку от костра, завернувшись в плащ, и пристально смотрел на меня.

Афия многозначительно кашлянула и кивнула в сторону Элиаса. Мол, поговори с ним.

Я снова оглянулась на Элиаса, и меня окатил шквал пьянящих чувств, которые я всегда испытываю, когда смотрю в его глаза.

– Я вернусь, – сказала я Кинану и поднялась, поставив кружку и посильнее закутавшись в плащ.

Элиас тут же плавно встал и пошел прочь от костра. Он исчез из виду так быстро, что я даже не увидела, в какую сторону он направился, когда вышел из кольца повозок, растворившись в темноте. Его намерения были понятны: «Оставьте меня в покое».

Я остановилась, чувствуя себя дурой. Затем ко мне подошла Иззи.

– Поговори с ним, – посоветовала она. – Ему это надо. Просто он сам этого не знает. Как и ты.

– Он зол, – прошептала я. Моя подруга пожала мне руку.

– Ему больно, – промолвила она. – И ты это понимаешь.

Я прошла мимо стоящих кругом повозок и оглядела пустыню. У подножия плато заметила блеск нарукавника. Между нами оставалось еще несколько футов, когда я услышала вздох. Затем Элиас повернулся ко мне. Его лицо, лишенное всяких эмоций, кроме мягкой вежливости, освещала луна.

Просто возьми и сделай это, Лайя.

– Прости меня, – произнесла я, – за то, что случилось. Я… я не знаю, правильно ли то, что ради жизни Дарина страдает племя Саиф. Особенно если нет уверенности, что Дарин жив. – Я собиралась сказать всего несколько сдержанных и тщательно подобранных слов, чтобы выразить Элиасу сочувствие, но когда начала говорить, то уже не смогла остановиться. – Спасибо, что твоя семья пожертвовала собой. Я очень хочу, чтобы подобное больше не происходило. Но не могу обещать, что такое не повторится, и мне от этого плохо. Потому что я знаю, каково это – терять семью. В любом случае прости…

Небеса, что я несу!

Я вдохнула. Слова показались вдруг банальными и бесполезными, поэтому я шагнула ближе и взяла руки Элиаса, вспомнив, что говорил Поуп: «Прикосновения порой лечат лучше трав и припарок, Лайя». Я крепко сжала его ладони, пытаясь этим выразить все, что сейчас чувствовала: «Надеюсь, что твое племя будет в порядке. Надеюсь, они выдержат допрос меченосцев. Мне и вправду очень жаль. Этого мало, но это все, что у меня есть».

Спустя миг Элиас выдохнул и склонил голову. Мы стояли, соприкасаясь лбами.

– Повтори то, что ты говорила той ночью в моей комнате в Блэклифе, – прошептал он. – Слова Нэн.

– Пока есть жизнь – есть надежда. – Повторяя за Нэн, я слышала ее теплый голос.

Элиас поднял голову и посмотрел на меня. Холод в его глазах растаял, теперь в них полыхал огонь, и у меня перехватило дыхание.

– Не забывай это, – сказал он. – Никогда.

Я кивнула. Шли минуты, но мы так и не размыкали рук, находя утешение в ночной прохладе и молчаливой компании звезд.

23: Элиас

Уснув, я попал в Место Ожидания. Я обнаружил, что лежу на спине на толстом ковре из опавших листьев. Дыханье вырывалось облаком пара. Надо мной переплетались паутиной ветви, их листва даже в полумраке горела ярким багрянцем осени.

– Как кровь. – Я тотчас узнал голос Тристаса и поднялся на ноги. Он стоял, прислонившись к дереву, и свирепо смотрел на меня. Я не видел его с того раза, как впервые попал в Место Ожидания несколько недель назад. Я надеялся, что он сумел пойти дальше. – Как моя кровь. – Он перевел взгляд на полог из веток, на лице – горькая усмешка. – Ты знаешь. Кровь, что вытекла из меня, когда Декс убил меня по твоему приказу.

– Прости, Тристас. – С тем же успехом я мог бы быть глупой блеющей овцой. Но гнев в его глазах казался таким противоестественным, что мне захотелось сказать что-нибудь успокаивающее.

– Аэлия уже оправилась, – бросил Тристас. – Предательница. Я думал, она будет скорбеть хотя бы несколько месяцев. Но когда я навестил ее, то увидел, что она ела. Ела!

Он принялся вышагивать взад-вперед. Лицо его потемнело, превратившись в уродливую, грубую пародию на Тристаса, которого я знал. Он что-то шипел под нос.

Тысяча чертей, он так разительно отличался от Тристаса, каким тот был при жизни, что возникла мысль, не одержим ли он. И могут ли призраки быть одержимыми?

На миг я разозлился на него. Ты мертв. Аэлия – нет. Но злость быстро прошла. Тристас больше никогда не увидит свою невесту. Никогда не подержит на руках своих детей, не посмеется с друзьями. Все, что у него есть – это воспоминания и горечь.

– Аэлия любит тебя. – Тристас повернул ко мне искаженное гневом лицо. Я воздел руки. – И ты любишь ее. Ты и правда хочешь, чтобы она умерла от голода? Ты бы хотел видеть Аэлию здесь, зная, что ее убила твоя смерть?

Ярость в его глазах погасла. Я подумал о прежнем Тристасе, живом Тристасе. К нему я должен был взывать. Но он не дал мне такой возможности – как будто поняв, что я хочу, он отвернулся и исчез среди деревьев.

– Ты можешь успокаивать мертвых, – донесся сверху голос Ловца Душ. Я поднял голову и увидел ее, сидящей на дереве, среди огромных корявых ветвей, словно ребенок в колыбели. Венок из красных листьев украшал ее голову точно корона, черные глаза мрачно блестели.