Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Я пожала плечами, стиснула зубы и стала смотреть, как Там возвращает велосипед, рассыпаясь в благодарностях. Система явно работала. Теперь все зависело от меня: или стать ее частью, или пойти ко дну.

У гостиницы красовалась блестящая хромово-черная «хонда». Мой таинственный незнакомец гордо стоял рядом. Хозяйка сказала мне, что его зовут Джей. Он продемонстрировал свое новое приобретение с энтузиазмом торговца автомобилями, открутив крышечку на бензиновом баке и позволив заглянуть внутрь, похлопав по мягким виниловым сиденьям и под завязку оседлав его на манер мотогонщика, картинно наклонившись вперед.

— Прокатиться не хочешь? — спросил он.

У меня на уме как раз было одно местечко. В десяти милях к северу высилась тлеющая куча мусора — свалка, куда попадали отходы двухмиллионного населения Сайгона. Вот уже несколько недель я уговаривала Тама отвезти меня туда, чтобы поговорить со старьевщиками и поглазеть на их товар.

Он отнесся к моей идее с большой неохотой — слышал, что иностранцам туда ездить запрещено, и когда один датчанин попытался заснять свалку на камеру, его арестовали.

— Поехали! — приказала я Джею, забравшись на сиденье позади него. — Я покажу дорогу.

Свалка размером с футбольное поле кишела тараканами, крысами и собирателями мусора. Они роились вокруг бульдозеров, возивших мусор туда-сюда, готовые схватить любую мало-мальски ценную вещь, которая нет-нет да промелькнет среди гниющих грейпфрутовых корок и прозрачных полиэтиленовых мешочков. По крайней мере половина из них были дети, некоторые едва ли старше шести, они ловко перебирали отходы гнутыми металлическими крючками и шустрыми пальцами.

Небольшой участок возле дороги был весь завален горами собранных сокровищ: куча черных галош вышиной в восемь футов, шестифутовая кипа женских блузок, почерневшая от налетевших мух груда серых костей.

Однако обильными собранные богатства казались лишь на первый взгляд. Настоящих находок было на удивление мало. Мусор, попадавший на конечный пункт — свалку, — был уже тысячу раз просеян сайгонскими старьевщиками. От их ястребиных глаз не ускользало ничего ценного. Даже старый чан, весь во вмятинах, протертый кое-где до дыр, мог привлечь внимание городских бездомных, которые сплошным потоком, на велосипедах или просто вооруженные двойными корзинами с ржавыми банками, целыми днями бродили от одной потенциальной находки к другой, отбрасывая в сторону дохлых крыс и гнилую капусту, в поисках чего-нибудь, что можно было бы съесть или продать. В пять утра на улицы выходили уборщицы: хрупкие молодые женщины в перчатках до локтей и белых хирургических масках. В руках у них были самодельные метлы со стершимися прутьями. И снова городские старьевщики сновали мимо, как безмолвные призраки, ненадолго задерживаясь у сваленного в кучу мусора, и шли дальше. В конце концов груды мусора лопатами грузили в грузовик, который медленно ехал на свалку, оставляя за собой дорожку из рассыпанных объедков и клубы едкого черного газа. На свалке процесс начинался заново.

Было что-то странное в этих собирателях, которые рыскали по гниющему полю, соревнуясь с тараканами и блохастыми собаками за право обладания отбросами. В отличие от фермеров, высаживающих рис, они двигались не в гипнотически-медленном ритме, а проворно, по-птичьи; их глаза были само внимание, а пальцы готовы выхватить ценную добычу из мусорной кучи. Дети часто смеялись и давали друг другу взглянуть на свои приобретения, словно малыши на пляже, собирающие выброшенные морем цветные стеклышки.

В этом была своя закономерность. Фермер, оглядывающий поля, точно знал, на какой урожай можно надеяться даже при самых благоприятных обстоятельствах. Но в этом море нечистот возможности были бесконечны, а надеяться оставалось лишь на случайность. Стоило лишь граблями провести, и в куче грязи могли обнаружиться золотое кольцо, браслет, исправный карбюратор. Кто угодно, будь он молод или стар, мужчина или женщина, мог вдруг разбогатеть, если только повезет.

Вдоль шоссе среди отбросов сидели на корточках старьевщики; из их рисовых мешков высыпались пригоршни мусора, который предстояло рассортировать. Маленький мальчик в конусообразной шляпе с большими полями рылся в мешанине из проводов, бутылочных пробок, шайб, сломанных ручек, ножей, старых костей, вилок и медных обломков; его пальцы мелькали как ящерки. Для всего мог найтись покупатель; отдельная емкость предназначалась для зубных щеток; их щетина согнулась почти до горизонтального положения, ручки покрылись трещинами и зазубринами. Мальчик держал в руках каждый новый предмет ровно столько, чтобы определить его цену, и кидал его в соответствующую кучку. Он проверял, пишут ли ручки, на тыльной стороне ладони и примеривал покосившиеся очки, прежде чем бросить их в кучу, где уже лежала дюжина таких же.

Ко мне подошел старик, угостил кока-колой (местного производства) и пригласил присесть на старый стул, у которого не хватало одной ножки — вместо нее была подставка из кирпичей. Он оглядел поле.

— В Америке такое не часто увидишь? — спросил он на безупречном английском.

Я так и плюхнулась на стул. Он засмеялся, увидев мое изумление.

— Я много лет прожил в Миннесоте, работал механиком, — объяснил он и махнул в сторону запада ослабевшей рукой, потревожив стаю мух.

— Мусор у вас получше, зато зимы холодные.

Он сделал вид, что ежится от холода, и усмехнулся. Занятное исключение из общей тенденции: он вернулся к семье в Сайгон вместо того, чтобы вывезти их в Америку. А теперь вот выискивал на свалке запчасти, чтобы собрать машину. Он показал мне ржавый остов, который, сильно накренившись, стоял у лачуги из толя.

— Когда она будет готова, стану таксистом, — объявил он и взглянул на меня с внезапным блеском в глазах. — У вас не найдется ключа девять на шестнадцать?

Я покачала головой. Он тихо кивнул, вернулся на свой стул и стал ждать, когда к нему приблизится очередная рыскающая фигура с деталью будущего автомобиля его мечты. Это было самое экологически чистое автомобильное производство в мире.

Хотя Джей держался от старьевщиков в стороне, его готовность отправиться со мной на свалку сильно меня впечатлила. Теперь, когда мы утрясли все детали нашего маршрута по шоссе № 14, настало время обсудить более деликатную тему — мой документальный фильм. «Пусть кто-нибудь поедет с тобой: ты тоже должна быть в кадре, иначе фильма не получится…» Мне нужно было, чтобы Джей снимал меня хоть иногда — в те особо важные моменты, когда я должна была показать, что тоже являюсь частью происходящего.