Дягимай - Йонас Авижюс

Ляонас Бутгинас непринужденно усаживается в одно из них, вытянув длинные ноги в резиновых сапогах. Бутгинасу тридцать семь, но ему можно дать и больше, и меньше: он какой-то безликий, на лице выделяется только подбородок — продолговатый, как бы загнутый, похожий на деревянный башмак-клумпе, да крупный, чуть приплюснутый нос.

— Чем дальше, тем меньше мы понимаем друг друга, — Стропус прямо переходит к делу. — Ты порой забываешь, Ляонас, что нельзя распускаться, если хочешь быть порядочным. Я говорю о твоем отношении ко мне. Можешь не соглашаться с моим мнением, отвергать мои решения, но зачем напролом переть? Поговорил, отвел душу на собраниях, устроил мне головомойку, и хватит. Мечи громы и молнии, искры высекай — пожалуйста, я не против критики, но какого черта ты носишься по лесу с горящей головешкой? Зачем подстрекаешь других? Хочешь показаться умнее, чем на самом деле? А может, ты надеешься эдак спихнуть Стропуса и занять его место? Ты не смейся, твое поведение, Ляонас, и впрямь для меня загадка. Взять хотя бы этот проект Петренаса — Дома или, как вы его с Антанасом Гиринисом называете, Дворца культуры. Чего ко мне пристаете? Чего поносите где попало? Райком одобрил идею этого мота Петренаса, вот и стройте себе на здоровье, транжирьте колхозные денежки!

— Если ты насчет проекта, председатель, то мы о нем поговорим в другом месте… Впрочем, раз уж заговорили, давай кончим, — спокойно отразил Бутгинас наскок Стропуса. — Только для начала уточним: проект Петренаса предполагает строительство не только читальни, библиотеки с двумя залами для проведения всяких культурных мероприятий, но и помещения для сельского Совета и правления колхоза. Как видишь, целый комплекс.

— У нас уже есть такой комплекс. Вот этот, где мы с тобой сидим. Наследие нашего дорогого Антанаса Григаса. Ясное дело, помещение это — скромная избушка по сравнению с Дворцом, который вы собираетесь с Антанасом Гиринисом отгрохать, но и в него мы сунули чуть ли не сто тысяч. Хорош был прежний председатель: колхоз концы с концами не сводит, а он тысячами сорит. Олух спесивый!.. Хотел выслужиться перед другими, пофорсить, пыль в глаза пустить: мол, знай наших, ни у кого в районе нет такого Дома культуры, а Антанас Григас взял да соорудил! Такое легкомыслие, по-моему, равносильно преступлению.

— Не знаю… Но согласиться с тобой, председатель, не могу. Вся беда Антанаса Григаса в том, что он не умел колхозом править, а не в том, что Дом культуры построил. От Дома культуры польза всем. Хоть на вид неказистый, хоть, как ты изволил выразиться, избушка, но мне трудно себе представить, как бы мы сегодня без него обошлись? Куда правление девать, сельский Совет? Где вечера проводить? Пусть тесно, пусть скученно, но на безрыбье и рак рыба, покуда новый по проекту Петренаса не построим.

Стропус поднимается — он сидел напротив Бутгинаса, переминается с ноги на ногу, и выражение лица у него такое, словно он решает: выйти самому или выгнать взашей Бутгинаса.

— Может, прикинешь, во сколько ваши придумки обойдутся колхозу? По меньшей мере в миллион!.. А пока кончим строительство, и за два перевалит. Уж я не говорю о муках со стройматериалами, проект-то ведь не типовой!..

— Колхоз наш, слава богу, не из бедных. Сегодня для него миллион не то, что во времена Григаса сто тысяч.

— А почему не из бедных? Потому что деньгами не сорим, не тратим их на что попало, — Стропус хватает кресло и сердито отодвигает от письменного стола: плюхнется в него, пусть Бутгинас почувствует, кто здесь хозяин. Что из того, что по рангу Ляонас выше, но для Стропуса он бедный приживал. Проситель! — Капитал надо вкладывать в доходное дело — таков принцип разумного хозяйственника, и я им руководствуюсь в работе. А взять и вышвырнуть миллион в болото? Согласен: простор нужен. Правлению колхоза, тебе. Пожалуйста!.. Всадим пару сотен — я говорю о тысячах, — и у нас будет дюжина комнат. Неужто не хватит? А культуртрегеры пусть штаны протирают в прежних. На кой дьявол нам сдался какой-то костел за миллионы, если можно затратить в десять раз меньше? Не знаю, что думают товарищи из райкома, но с их согласием я не согласен. Спору нет, большая честь прогреметь на всю страну. Для меня, для правления, наконец, для сельского Совета. Но так дорого расплачиваться за все, столько денег профинтить? Нет, Ляонас, я никогда не позволю тратить колхозные средства зря. Ежели прикажут, раскошелюсь, но буду строить без спешки, с оглядкой на то, как бы скорей отделаться от тех, кто подбивает меня на это.

Бутгинас хмуро улыбается, морщит широкий лоб.

— Гм… гм, — кашляет он, подавленный Стропусовой откровенностью, поглаживая хохолок редеющих русых волос. — Ты ужасный материалист, товарищ председатель. Всех только сытно накормить, одеть, впихнуть в четырехкомнатные квартиры с удобствами. Каждому по автомобилю, по телевизору… Словом, живи и катайся как сыр в масле… А как с душой? С ее потребностями? По-твоему, положи человека в люльку, как ребенка, сунь ему в рот подслащенную соску, и он счастлив?

— Древние римляне говорили: здоровый дух в здоровом теле. А долголетний опыт наших женщин доказал, что путь к сердцу мужчины проходит через желудок. Как видишь, самая важная сторона в жизни — материальная. Она и душой правит. А ты, Ляонас, рассуждаешь, как ксендз, призывающий морить плоть во имя совершенства души.

— Да никого я не хочу морить. Я имел в виду наши чувства, внутреннюю культуру человека…

— Интересно, — Стропус наваливается на письменный стол, впивается острым взглядом в Бутгинаса, словно видит его впервые. — Что ж, мне остается только порадоваться, что ты совершенствуешься, Ляонас… Да, да, совершенствуешься! Это именно то слово, многоуважаемый председатель сельсовета. Вырос! Помнишь, каким глупым увальнем лет восемь назад ты был, когда мы выбрали тебя парторгом? Выбрали… да, выбрали… — Стропус лукаво улыбается, сверлит по-прежнему взглядом Бутгинаса, нажимает на слово «выбрали»…

— Не выбрали, а поставили. Ты это хотел сказать. — Голос у Бутгинаса равнодушный, отрешенный, но уши как спелые вишни, и багрянец понемногу заливает все лицо.

— Не поставили, а поставил. Я поставил! Как после тебя — Галиниса, после Галиниса — Гоштаутаса. Товарищи, пользуясь своим правом, предлагают кандидатуры, но последнее слово всегда за мной. Думаешь, в райкоме млели от твоей кандидатуры? Нет, дорогой, нет… Мне пришлось хорошенько потрудиться, пока я их убедил, что это за птица Ляонас Бутгинас, пока доказал, что без него и мне не выполнить и не перевыполнить принятые на себя обязательства… — Стропус хихикает, барабанит костяшками пальцев по столу, все еще буравя неприязненным взглядом собеседника.

— Помню… — Бутгинас замолкает, косясь на носки ботинок. Щеки, покрытые красными пятнами, судорожно подрагивают. — Очень хорошо помню. Тебе нужна была податливая глина, чтобы лепить из нее все что угодно. А я таким и был. Послушный материал в твоих руках. Но до поры до времени.

— Ишь куда тебя занесло!.. На кой ляд мне из кого-то что-то лепить? Нет, Ляонас, единственное, что я тогда хотел от тебя, это чтобы ты не мешал мне работать. И не обманулся. Увы, до поры до времени, как ты справедливо заметил.

— И тогда на мое место выбрали Галиниса…

— Да, Ляонас. Но тот оказался большим растяпой, чем я предполагал.

— А кто на отчетно-выборном заменит Гоштаутаса? — губы Бутгинаса кривит насмешка. Крохотные голубые глазки фехтуют со взглядом Стропуса, пока не устремляются на аккуратно сложенную стопку бумаг на письменном столе. — Наверно, у тебя покамест никого на примете нет. А пора подумать: ведь и Гоштаутас начинает тебе мешать.

— Нет, Ляонас. Покамест — не мешает. А если порой и не понимаем друг друга, то его легко убедить — он не такой упрямец, как ты.

— Да, до принципиальности ему далеко, но насчет Дома культуры он поддерживает меня.

— Поддерживает, — Стропус искренне смеется. — Хотел бы я видеть, как он тебя поддержит в моем присутствии. Нет, Ляонас, Гоштаутас рассуждает здраво, на него не надейся, таким, как ты и Унте, он не помощник — вместе с вами воздушные замки строить не станет. А если что-то похожее и будет делать, то только под давлением обстоятельств.

Ляонас Бутгинас пожимает плечами: не знаю, мол, не ведаю, встает из глубокого кресла, пружины которого громко скрипят.

— Я был почти уверен, что с Гоштаутасом советуюсь зря. Собственными силами или с чьей-то помощью мне все равно у тебя без боя денег не вырвать. А они нам нужны, председатель. Для библиотеки.

— Получите. Дам, — Стропус отодвигается вместе с креслом от письменного стола, собираясь вроде бы встать, но еще удобней откидывается на спинку, окидывая рослого Бутгинаса покровительственным, добродушно-уничижительным взглядом. — Несколько сот рублей тоже деньги. — Он смотрит снизу вверх на Ляонаса, вымахавшего почти до электрической лампочки, висящей под потолком, и продолжает: — Это свинина, молоко, яйца. Пот колхозников. Такие деньги с неба не падают. Их надо заработать. Но не бойся: тебе не придется их вырывать с боем. Получишь. Не хочу, чтобы ты каркал с трибуны: Стропус такой, Стропус сякой, начхать ему, мол, на культуру… В конце концов это дело чести нашего колхоза. Пусть каждый посетитель библиотеки видит, что и у нас есть источники мудрости. Только при комплектовании смотрите в оба: чтобы книги были как книги. Всякие там книжонки ни к чему: ни полистать, ни гостю показать.