Почему мужчины врут - Дарья Калинина

Теперь тетя Маниола разговаривала с Маришей нормально и вроде как даже доверительно.

–  В общем, если хочешь, расскажу я тебе про ту историю, – внезапно сказала она ей, переходя на ты. – Никому другому не стала бы рассказывать, а тебе, так и быть, расскажу. Только ты мне пообещай, что никто больше этой правды от тебя не узнает.

–  И даже ваш племянник?

–  Он в первую очередь, – строго сказала актриса. – Ну что? Обещаешь?

–  Да. Обещаю.

–  Клянись!

–  Клянусь!

–  Нет, не так! Чем-то серьезным клянись! Скажи, чтобы мне замуж никогда не выйти, если я разболтаю!

–  Чтобы мне замуж никогда не выйти! – выпалила Мариша, мысленно поздравляя себя с тем, что она уже давно замужем и даже вроде как счастливо.

Но актриса этого не знала и вполне удовлетворилась принесенной Маришей клятвой.

–  Ну, хорошо. Для девки выйти замуж – это первое дело. Своим счастьем рискнуть – это никто из женщин не решится. Слушай тогда.

Начало истории не слишком отличалось от того, что уже слышала Мариша. Но она все равно внимательно и не перебивая выслушала вступление про дружную семейную жизнь Маниолы с Хамисом, про их уютную и гостеприимную квартиру, про большие планы на будущее и про то, как все это в один миг было перечеркнуто случившейся с бабушкой Маниолы трагедией.

–  Когда бабушка попала в больницу и врачи мне сказали, что надежды никакой нет, нижняя часть останется парализованной, я чуть не разрыдалась. Вы себе не представляете, каким энергичным человеком была наша бабушка! Она бы просто умерла, узнай, какой сюрприз приготовила ей злая судьба напоследок. Бабушка одна вырастила меня и Фила. Наши отец и мать спились и умерли, когда мы были еще маленькими. Все, чего я достигла, я достигла благодаря бабушке. Все, что я имею, я имею благодаря ей! Я должна была выкупить ее жизнь! Должна, и все тут!

Маниола не сомневалась, что у нее все получится. Казалось, сама жизнь ворожит ей. Обстоятельства складывались так удачно, что нечего было и опасаться провала.

–  Я была уверена, что у меня все получится. Воронцов назвал мне несколько имен тех людей, экспонаты из чьих коллекций он хотел бы иметь у себя. И я стала прорабатывать их все подряд.

Маниола прикидывала, как ей подобраться к тому или иному объекту. В конце концов она остановила свой выбор на симпатичном кругленьком толстячке, который легко пошел с ней на контакт. Видимо, рослая и дородная Маниола, напоминающая своей статью казачек из модных в советские годы фильмов про Дон, пришлась по душе лысому карлику.

Вот только сам толстячок был Маниоле глубоко противен. От него дурно пахло. У него были противные водянистые глазки. И он отвратительно трясся всем своим жирным телом. Да еще при виде Маниолы на его лице проступало такое откровенно плотоядное выражение, что Маниола даже не сомневалась, толстячок захочет сделать ее своей любовницей.

–  И все же я должна была отправиться к нему в гости на следующий день, как вдруг случилось чудо! Нашу труппу молодых актеров пригласили на выступление в один дом.

К тому времени Маниола уже закончила учебу и была молодой актрисой, которую наперебой звали к себе маститые режиссеры. Когда Маниола узнала фамилию человека, к которому они должны ехать выступать, у нее в голове зашумело, а ноги подкосились.

–  И я сразу поняла, что это судьба!

–  А что вы должны были у него украсть?

–  Крошечный серебряный образок! Воронцов мне даже сказал, где висит этот образок. В детской комнате, рядом с кроваткой малыша.

У хозяина дома недавно родился младший мальчик. Старшие уже учились, кто в институте, кто в школе. А этот ребенок был последышем – слабеньким и хиленьким. Но отец с матерью в нем души не чаяли. Старшие дети воспитывались ими скромно, без излишеств. Их учили помалкивать о благосостоянии отца и ни в коем случае его не выпячивать. Жить тихо, вести себя еще тише.

В советские времена миллионеры держались куда скромней, чем сейчас. Им приходилось таиться, чтобы случайно не выдать неположенного простому советскому человеку богатства. Так что даже деревянная дача на заливе была своего рода излишеством и вызовом всему тогдашнему обществу.

–  Но на своем младшем ребенке родители не экономили. То ли они устали таиться, то ли чувствовали, что скоро придут другие времена, только они заваливали ребенка самыми дорогими подарками. И так как мальчик родился слабеньким и часто болел, то родители ударились в религию. Окрестили ребенка. И завешали целый угол в его комнате старинными иконами, надеясь на их помощь в исцелении ребенка.

Трудно сказать, то ли древние иконы, которые отец малыша скупал в разных местах, помогли, то ли новомодные иностранные лекарственные препараты сделали свое дело, то ли молодому организму помогла жизнь на чистом воздухе. А возможно, что все, вместе взятое, помогло. Но так или иначе, а ребенок, которому врачи при рождении давали не больше месяца жизни, благополучно протянул целых два с лишним года.

И хотя особо крепким здоровьем даже к своему третьему дню рождения он все равно похвастаться не мог, но все же и умирать пока что явно не собирался.

–  Мне мальчонка сразу показался очень славным. Глазастый такой. Ручки и ножки худенькие, сам тощенький, а на лице одни лишь глаза видны! Хотя я тогда-то по большому счету к маленьким детям была равнодушна. Да оно и понятно, своих не имела, а потому и чужие меня не умиляли. Но этот ребенок меня чем-то зацепил. Глаза у него были необычные. Большие такие, но совсем не детские. И взгляд как у маленького старичка.

Мальчика звали Васяткой, и он сразу же подружился с Маниолой, моментально выделив ее из всей остальной артистической братии. Увидев Маниолу, он сразу же схватил ее за руку и доверчиво прошептал:

–  А ты красивая!

–  Как прилип ко мне, так и не отлипал. И когда я со сцены ушмыгнула, да в его детскую комнату пробралась, он тоже там был.

Это стало для Маниолы неприятным открытием. В присутствии ребенка она не могла снять со стены нужный Воронцову образок. Да еще Васятка ни на минуту не оставлял ее в покое. Лип к ней, звал играться. А Маниоле было некогда. В любой момент могла вернуться нянька малыша. И как тогда Маниоле объяснить свое присутствие в детской?

С огромным трудом Маниоле удалось услать Васятку на кухню. Добрый мальчик с радостью помчался за сдобным пирожком для понравившейся ему гостьи. А Маниола шагнула в «красный» угол. И тут глаза у нее разбежались. Отовсюду на нее с икон смотрели строгие лица. И хотя Маниола не была верующей, у нее по телу пробежал неприятный озноб.

–  Простите меня! – прошептала она, торопливо и неумело крестясь перед взирающими на нее иконами. – Не для себя стараюсь. Бабушку на ноги ставить надо. Простите!

И протянув руку, замерла. Описанного Воронцовым серебряного образка тут не было! Маниола торопливо обшарила взглядом «красный» угол. Нет! Ничего похожего тут нету. Одни лишь деревянные иконы, зачастую в дорогих окладах. Но ничего похожего на фотографию, которую показывал ей Воронцов, она не увидела.

От разочарования у молодой девушки даже свело судорогой горло. Она отступила назад и вдруг услышала позади себя тихий голос:

–  Тетя! Тетя, это вам!

Сзади стоял Васятка, протягивающий ей пирожок в салфеточке. Маниола машинально взяла его. Но оказалось, что в другой руке Васятка держит что-то еще.

–  Петушок, – сказал Васятка, протягивая Маниоле серебряного петушка на палочке.

Это была погремушка. И как без труда поняла Маниола, она была куплена ребенку в числе других дорогих подарков, которыми его заваливали любящие родители.

–  Красивый! – одобрила она.

Услышав это, Васятка неожиданно обрадовался.

–  Правда?! – радостно воскликнул он. – Вам нравится?

–  Очень!

–  Тогда возьмите!

–  Что?

–  Возьмите!

–  Но он же твой.

–  Да. И я его очень люблю! Он – хороший! Но я все равно отдам его вам!

–  Как это отдашь? Посмотри, какой он красивый!

–  Знаю, что красивый, – серьезно кивнул мальчик. – И папа говорит, что он красивый и очень редкий. А мама говорит, что он один стоит столько денег, сколько весь наш дом. Только я его все равно не хочу у себя держать. Мне теперь больше та машина нравится.

И Васятка кивнул головой на огромного железного радиоуправляемого монстра, который один занимал весь угол в комнате. По тем временам это действительно была неслыханная роскошь. И Маниола отчасти понимала Васятку. Но петушка брать не захотела и попыталась вернуть.

–  Возьми, это же твое!

–  Был мой, а теперь он ваш!

Для трех лет Васятка удивительно хорошо разговаривал. А соображал, похоже, еще лучше. К тому же Маниоле надо было убегать, потому она быстро сунула петушка в карман и сказала:

–  Папа тебя заругает.

–  Не заругает. Он не узнает.

–  Разве ты ему не скажешь?

–  Нет, – серьезно покачал головой Васятка. – Иначе он у тебя петушка отнимет и мне его назад принесет. А я не хочу! Возьми петушка, тетя. Мне матушка Мария сказала, что тебе он нужнее.