Жена моего любовника - Ирина Ульянина

Ай да Ольга! Ну что за негодяйка?! Опять смылась, а кукушат оставила. Сделала из меня последнюю идиотку…

— Евгений Павлович, мне срочно нужно домой. — Я бросилась к шефу, любезничавшему с Лидией.

— Мало ли кому чего нужно?! Рабочий день в разгаре, — отбрил суровый, но справедливый шеф. Вошел в свой репертуар.

— Понима-а-аете… Вы очень прозорливо угадали: у меня завелся котенок… Два! — Для пущей наглядности я выбросила вверх два пальца.

— Зачем вам столько? — поразился Негений.

— Так этих… котят… э-э-э… подбросили! Кто-то подбросил… прямо под дверь. — Я подумала, что иду по Ольгиным стопам, пример ее вранья очень заразителен. Но по части убедительности мне, конечно, было до нее далеко. Хотя правда звучала бы еще менее достоверно, в слишком уж странную историю я вляпалась…

Генеральный директор ощетинился возмущением:

— Котята — не повод для прогулов! Подумаешь, подбросили. А вы бы не подбирали!

— Так жалко… На улице холодно, а они все-таки живые существа. Маленькие совсем, пищат.

— Попищат да перестанут, — подпела начальству Лидия. Нет чтобы меня поддержать, потакает Падловичу!

— Не перестанут! Э-э-э… — снова принялась запинаться я. — Они дерутся с попугаем.

Гаевая и Буренко обменялись взглядами, в которых читалось взаимопонимание и чувство превосходства надо мной: у Макеевой, дескать, совсем крыша съехала на почве женского одиночества.

Шеф недобро ухмыльнулся, обнажив желтые, прокуренные зубы:

— Ты, Екатерина, все выкручиваешься, изворачиваешься, ловчишь… А риелтор должен быть…

Что он хотел сказать? — кристально честен и порядочен? Вот уж загнул! Пришлось напомнить директору про сегодняшнее шедевруальное достижение с продажей квартиры на Нарымской. Безнадежно махнув рукой, он отпустил меня восвояси, предупредив, что делает мне такую поблажку в последний раз… Я ехала домой, последними словами ругая Ляльку. Как она могла оставить ребят одних? Это же не котята… Не мать, а тьфу, гнилая душонка.

Глава 8

…Войдя в квартиру, я опешила, оторопела. Просто уму непостижимо, во что превратился мой милый, уютный дом! Сказать «кавардак» — ничего не сказать. Все перевернуто вверх дном. Натуральный погром, мамаево побоище!

С вешалки в прихожей сорвана вся одежда, обувь из тумбы вывалена, дверца вырвана с мясом. А саму прихожую перегородила баррикада из табуреток, сверху которых торчала пустая Азизова клетка. Преодолев столбняк, я расшвыряла их и грозно вопросила:

— Кто это сделал? Кто учинил…

— Мамочка что-то искала, а я ей немножечко помогала, — виновато пролепетала Ксюха и спешно спряталась в кухню.

Я последовала за ней. Шкафы открыты, банки и пакеты с крупами выпотрошены, даже растворимый кофе высыпан на стол. А воздух сделался седым, как туман, от взвившейся в воздух муки.

— Зачем она муку-то рассыпала? Рехнулась, что ли?

— Это не она, я в снежок играла, — насупилась Лялькина дочь.

У меня не осталось слов, одни эмоции, булькавшие в горле, как кипящий бульон. Вредительницы! Кому я доверила квартиру, кого пустила в дом? Козлы в огороде ведут себя приличнее… Занесла табуретки обратно в кухню, перешла в комнату и убедилась, что и там безумная стрекоза покуражилась на славу. Шифоньер пуст, скомканная одежда свалена кучей на ковре вперемежку с книгами, покинувшими полки. Журнальный столик опрокинут, кресло тоже. Даже фикус с корнем выкорчеван из горшка, — чем им растение-то не угодило?

Тема сидел возле кучки земли и пригоршнями заталкивал ее в рот.

— Маленький мой, зачем ты кушаешь каку? Неужели вкусно?

Я подняла черномазого ребенка, на рожице которого словно антрацит поблескивали застывшие сопли — сразу видно, человечек уревелся… Если Ксюха поседела от муки, то ее братик походил на рудокопа. Или кочегара. Не дети, а наказание Господне!.. Похоже, они твердо вознамерились сжить со света моего любимого попугая, — он качался на створке открытой форточки, позволяя студеному северному ветру ерошить перышки на грудке. Такое ощущение, что моя гордая птица готовилась покончить с собой. Я кинулась к окну, увещевая:

— Кыш, кыш, Азизик! Иди ко мне скорее, тебя же продует!

Пернатый нервно заклокотал, жалуясь на отвязных беспризорников. Выговаривая обиду, махал крыльями, точно демонстрировал: лучше сдохнуть на морозе, чем жить угнетенным!

Вернув Артема обратно на пол, я взмолилась, заламывая руки, как героиня индийского фильма:

— Нет, только не улетай, мой птенчик! Мое сокровище! Мне нет и не будет жизни без тебя!

— Дрянь! Др-р-рянь! — был мне ответ.

Азиз воздел вверх клюв и продолжил перебирать лапами, клацая когтями по ребру форточки и не глядя на меня. Ну что теперь, на колени перед ним падать?.. Я и упала, соглашаясь: дети дрянь, Лялька дрянь, а он — хороший. Он — изумительный красавчик!

— Сама ты, Катя, дрянь, — топнула ногой Ксения и запрыгала прямо по наваленным вещам, крича громче попугая: — Дура! Дрянь!

— Замолчи! — Я зажала уши ладонями, но все равно слышала, как завыл испуганный Тема.

Моего Азиза можно понять — кому понравится находиться в таком бедламе, в этом сумасшедшем доме?! Я сунула мальчику цветочный горшок — пусть съест хоть всю землю, только бы замолчал, не ревел. Действительно чувствовала себя как в психушке, где меня по недоразумению назначили главврачом. Пожалуй, самым трудным пациентом была птица, которую умолять пришлось долго. Но наконец он снизошел до того, что покосился на меня, как бы раздумывая: вернуться или улететь? И с видом, будто делает огромное одолжение, спланировал на мое плечо, подергал клювом сережку в ухе и проворчал: «Дур-ра». Я восприняла это песнью, горячим признанием в любви. Прямо чуть не прослезилась. Дура, зато своя, знакомая до слез, до поджилок, до детских припухлых желез… Азиз, конечно, не читал Мандельштама, но мне хотелось считать его alter ego — своим вторым «я».

Люди и звери, точнее, дети и попугай настолько выбили меня из колеи, что и не сразу сообразила, почему мне так удушающе жарко. Оказывается, забыла снять шубу и сапоги. Решительно не знала, за что схватиться в первую очередь. Придерживая Азиза на плече, закрыла форточку. Маленький рудокоп тянул ко мне черные ручонки, но я не могла его поднять, опасаясь, что попугай заклюет. Ксения пинала книги, взирая волчонком, игнорируя любые мои просьбы. Провалиться бы!.. Я села на пол, стянула беретку и, уткнувшись в нее, сама завыла подобно Артему. Как ни странно, от этого ненормального поступка все угомонились, утихомирились. Попугай взлетел на люстру, а черномазый мальчуган зашлепал черными ладошками по моим щекам, приговаривая «та-та» и улыбаясь во все свои кроличьи четыре зуба.