Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Почвы возле города каменистые, копать рвы и насыпать валы трудновато, поэтому наши враги не стали тратить на них время, а просто расположились полукругом, упершись флангами в правый берег реки Гаронны, которая была на этом отрезке еще достаточно глубока, вброд не перейдешь, поэтому по ночам там сновали лодки, обеспечивая королю Эду Большому связь с гарнизоном. Ближе к Тулузе стояли палатки и шалаши вражеской пехоты. На холмах, где когда-то была кельтская Толоса, обосновались всадники. Там преобладали большие шатры. Почти в центре стоял огромный из красной кожи, рядом с которым был вкопан шест высотой метров восемь с тремя длинными треугольными вымпелами, красным, зеленым и черным, висевшими сейчас вяло, напоминая сдувшиеся шары. Как нам рассказали крестьяне, лошади паслись на нескольких пастбищах в трех-пяти километрах от города. В данный момент, немного заполдень, весь осадный лагерь спал. За те минут сорок, что я наблюдал за ним, не заметил ни одного передвигающегося человека. Если бы не видел спящих в тени шатров, то решил бы, что лагерь пуст.

На главной городской надвратной башне появляются два красных флага с черным медведем в центре — гербом правителя Аквитании. Это ответ на флаг, поднятый на холме метрах в трехстах позади меня: «Вас поняли, готовы поддержать». Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на Эда Большого, который окружен со всех сторон конными лангобардами. По обе стороны от нас и позади стоят другие отряды всадников, разделенные складками местности или густыми зарослями деревьев и маквиса. Вопреки обычаю, наша пехота занимает места на флангах, чтобы ударить по вражеской у стен города. Правитель Аквитании суетливо и мелко крестится три раза, после чего делает глубокий вдох и кивает: поехали!

Я ударяю коня шпорами и направляю по широкой лесной дороге к холмам. Сильно по ней не разгонишься, слишком извилистая. Скачем не шагом, но и не рысью. Когда выбираемся на поля перед холмами, я придерживаю коня, давая время тем отрядам, что скачут за нами, развернуться по фронту. Ребята там ретивые, ждать не умеют, сразу скачут на врага. Тогда и я перевожу своего на рысь. Несмотря на приказ напасть молча, у многих не выдерживают нервы, начинают орать и свистеть — будить врагов, которые, впрочем, спросонья не сразу понимают, что происходит. Я приближаюсь к двум темнокожим типам, которые спали в тени небольшого шатра из просмоленной ткани. Заслышав крики и топот копыт, они проснулись и сели, удивленно хлопая черными ресницами. Оба с жидкой курчавой растительностью на лице, похожей на пятнышки черного мха. Я убиваю их пикой. Даже после того, как вонзил острие в лоб первого под обрез маленькой войлочной шапочки, второй, как мне показалось, все еще думал, что я приснился ему. Затем скачу в центр лагеря, к шатру из красной кожи. Там должен быть командующий армией, после убийства которого у подчиненных сдуется боевой дух, и самая ценная добыча, интересующая меня больше, чем результат сражения.

Шатры стояли, как попало, не правильными рядами, как принято у римлян, приходилось петлять, убивая полусонных безоружных врагов. К счастью, ориентир был виден отовсюду, что помогало продвигаться в нужном направлении. Лангобарды должны были двигаться за мной, но вскоре по крикам за своей спиной я понял, что они отстали, увлеклись то ли сбором добычи, то ли уничтожением врагов, практически не оказывающих сопротивления.

Когда я, наконец-то, добрался до шатра из красной кожи, оттуда выбегали мужчины с выбритыми головами, одетые в туники разного цвета. У одного была пурпурная, и в руке держал спату в золотых ножнах, рясно украшенных драгоценными камнями. Скорее всего, главнокомандующий или один из старших командиров. Я догнал его, всадил пику в спину. Целился в район сердца, но жертва, видимо, почувствовала опасность, отшатнулась влево, из-за чего попал правее позвоночника. Удар был настолько силен, что пробил тело, которое рухнуло в светло-коричневую пыль, выдернув пику из моей руки. Поскольку я был уже возле цели, слез с коня, забрал свое и трофейное оружие, после чего привязал коня к шесту с вымпелами и зашел в шатер.

У меня есть теория о зависимости между талантом полководца и богатством его жилья: чем больше побед, тем скромнее быт. Да, полководцы редко спят на попоне, положив под голову седло, у них хватает слуг, чтобы создали более комфортные условия. Имею в виду излишества, без которых можно запросто обойтись. Шатер Аль-Самха ибн Малика аль-Хавлани, передняя его часть, потому что примерно треть занимала еще одна, отгороженная плотными пурпурными шторами, был просто переполнен предметами из золота, словно хотел, чтобы посетители захлебнулись слюной от зависти. Я не то, чтобы захлебнулся, но глаза разбежались, из-за чего какое-то время стоял на месте, соображая, с чего начать? Решил двигаться слева направо, выбирая самые ценные предметы. Вместо мешка использовал зеленое покрывало из шелковой тафты, украшенной золотым шитьем в виде веток пальмы и крупными жемчужинами. Первым в нее полетел кинжал в золотых ножных, украшенных нефритами, и с рукояткой из слоновой кости. Затем дюжина золотых чаш, на боках которых были по два барельефа в виде цветка, шесть лепестков которого из драгоценных камней разного цвета. За ними последовало опахало их белых страусовых перьев, вставленных в золотую рукоятку с черными опалами. Дальше были шесть золотых блюд с растительным орнаментом по краям. После чего я решил завязать покрывало в узел, предполагая, что более тяжелую ношу трудно будет нести, и продолжить сбор в другое. Когда занимался этим, услышал шорох в задней части шатра.

За шторами, на пространстве, выстеленном коврами и заваленном подушками в разноцветных шелковых наволочках, стояли, склонив головы, три девушки лет двенадцати-четырнадцати, все блондинки. В ушах золотые сережки с черными жемчужинами, на шее золотые цепочки с круглыми золотыми амулетами с каббалистическим знаком — пенткалем Соломона, который якобы призывает удачу и богатство, на запястьях тонкие золотые браслеты с розовыми топазами, самыми дорогими из топазов. Одеты девушки в белые полупрозрачные туники, через которые даже при слабом освещении просматривались розовые соски и выбритые лобки. С голодухи меня как током шибануло от желания завалить, если ни сразу всех трех, то хотя бы ближнюю. Остановила мысль, что, судя по залетающим в шатер крикам и звону оружия, сражение еще не закончилось. Будет непростительно глупо закончить жизнь на бабе, не успев кончить.

— Как сюда попали? — прочистив горло, спросил я на готском диалекте германского языка.

Девушки переглянулись, потому что не поняли меня, и окаменевшие от страха лица их стали еще тверже, если такое возможно было в принципе.

Тогда я повторил вопрос на арабском.

Видимо, знание этого языка гарантировало девушкам безопасность, потому что расслабились и затараторили сразу все три на смеси арабского и маврского:

— Нас продали вали перед походом…

Очередные манкурты. Арабы и вслед за ними турки, как никто, умели плодить людей без рода и племени, отбирая у покоренных народов маленьких детей, чтобы вырастить верных слуг и натравить на забытых родственников.

Убедившись, что в этой части шатра ничего ценного нет, я приказал девушкам:

— Завернитесь во что-нибудь, чтобы сиськи не видны были, и идите за мной.

Пока они со смешочками драпировались в покрывала, я набрал еще два узла золотых предметов, теперь уже хватая без разбора, и вынес все три из шатра, начал крепить к седлу. Заметил, что что-то не так, и не сразу понял, что не хватает трупа в пурпурной тунике. Значит, я всего лишь ранил его, а народ нынче крепкий. Или подчиненные унесли, воспользовавшись тем, что я был занят сбором золотишка.

К шатру вывалили сразу три аквитанских пехотинца. Наверное, тоже решили, что лучше собирать добычу, чем сражаться. Меня они узнали и собрались было пойти поискать счастья в другом шатре.

— Девушек не трогайте, а остальное все ваше, — разрешил я, а потом добавил, заметив у одного двуручную франциску: — Только сперва шест свалите, чтобы мавры посчитали, что их полководец погиб.