В оковах босса мафии - Селеста Райли

он так поступил, этот ублюдок, наверное, упрямее мула.

Костяшки пальцев Антонио покраснели. Я стучу его по плечу.

— Да ладно, не нужно было бить его так сильно. Он наш друг.

Антонио рычит.

— Этот ублюдок заслужил это.

— Я знаю, что заслужил. — В этой комнате двенадцать моих людей, и у всех двенадцати в глазах чистое отвращение и убийство.

Они, как гиены, смотрят на свежую тушу, жаждут ее крови и рвут плоть.

Родригес даже представить себе не может, что они с ним сделают, если я позволю. Но он мой.

— Посмотрите, кто у нас тут, — говорю я с улыбкой. — Не уж то это Родригес, который Валенте.

Он смотрит на меня, нахмурившись так сильно, что мне становится больно. Очень жаль, потому что я действительно очень рад его видеть.

— Что тебе от меня нужно?

Один из мальчиков предлагает мне табурет. Я ставлю его перед Родригесом и сажусь, скрестив ноги и повернувшись к нему лицом.

— Хороший вопрос. — Я постукиваю челюстью, притворяясь, что у меня еще нет всех тех вещей, которые я хочу получить от него и сделать с ним. — Как насчет того, чтобы ответить на вопросы здесь, раз уж ты, ну, связан?

Родригес задыхается, вены на его шее вздуваются. Будет не очень весело, если он убьет себя раньше, чем я получу шанс.

— Я помощник прокурора, ты знаешь, что будет, если ты меня убьешь?

Я зеваю. Это скучно. Ненавижу, когда говорят подобные вещи, как будто то, что он помощник прокурора, вдруг заставит меня передумать.

— Ты должен был подумать об этом, прежде чем устраивать моей женщине скандал, Родригес.

Его брови взлетают вверх к редеющей линии волос.

— Это все из-за Джейн?

Я киваю.

— У меня такое чувство, что мы хорошо поймем друг друга.

Он смеется, и звук его насмешки звенит и отдается эхом в воздухе.

— Да ладно, парень. Ты совсем не похож на ужасающего Маркуса Романо, о котором я слышал.

Это справедливо. Я не был прежним человеком с тех пор, как встретил Джейн. Готов поклясться жизнью, что два месяца назад я не боролся бы за женщину так сильно, но вот он я, готовый убить человека ради нее. И, по правде говоря, я убил бы еще тысячу мужчин, если бы они заставили хоть одну слезинку пролиться по ее прекрасному лицу.

— Ты готов убить помощника прокурора из-за куска пизды. — Он снова смеется, наклоняясь вперед.

Теперь я оскорблен. Такие идиоты, как он, ничего не понимают.

— Джейн — не кусок пизды. Она моя, и ты не имеешь права говорить о ней в таком тоне.

Он качает головой.

— Ты не злился, когда я оскорблял тебя, но ты бушуешь, потому что я назвал ее куском пизды. Может, я ошибался, но, по-моему, это ты здесь киска, Маркус.

Его улыбка что-то делает со мной, пробуждая что-то, что жаждет увидеть его боль.

— Смейся сколько хочешь, Родригес. Это будет последний раз, когда ты смеешься.

Родригес сплевывает на пол, прямо перед моей ногой.

— Худшее, что ты можешь сделать, это убить меня. Я не боюсь смерти.

Похоже, теперь моя очередь смеяться.

— Вот тут ты ошибаешься, дружище. — Я ухмыляюсь, натягивая перчатки. — Не буду тебе врать, я пришел сюда с намерением убить тебя, но сейчас передумал.

В его голубых глазах плещется страх, на лбу выступает капелька пота.

— Что, черт возьми, ты собираешься со мной сделать?

Я поднимаюсь на ноги, возвышаясь над ним с психотической улыбкой на лице.

— Не стоит торопиться, дружище. Сейчас ты все узнаешь.

Один из мальчиков вбегает с колонкой, на которой играет моя любимая итальянская песня. Это будет весело.

Я пробираюсь к Родригесу и хватаю его за челюсть.

— Ты уже должен знать, что смерть — это милосердие. Только мой брат может позволить себе такую милость. Что касается меня, то я уготовил тебе участь хуже смерти.

Сжав кулак и приложив одно из своих золотых колец к его рту, я тяну время, желая почувствовать, как ужас накатывает на него, прежде чем я начну его пытать.

Родригес заметно дрожит, его глаза наполняются слезами. С ним сложно, потому что он не умоляет, и это делает его пытку еще более интересной.

Когда я отступаю назад и бью печаткой по его передним зубам, он стонет от боли, но звук заглушается стиснутой челюстью. Кровь наполняет его рот и капает на белую рубашку, в которую он одет. У меня есть вопросы к нему, но ответы я смогу получить только после того, как заставлю его рухнуть.

Я снова и снова бью золотым кольцом по его передним зубам, пока они не разлетаются вдребезги, а кровь не забрызгивает мои руки в перчатках.

Родригес хрипит, глотая собственную кровь, и с каждым ударом из его глаз исчезает вызов.

Антонио протягивает мне полотенце, чтобы я вытер руки в перчатках.

— Я дам тебе шанс на быструю смерть, Родригес. Только один. — Отодвинув сиденье, я сажусь на него. — Что планирует Виктор?

— Он… он… иди в жопу, Маркус.

Я ухмыляюсь.

— С честью. — Я киваю своим людям, двое из них выходят вперед. Я не обращаю особого внимания на то, как они бьют Родригеса, но я слышу его крики, и к тому времени, как они заканчивают, он становится совсем другим человеком.

Он весь в крови, глаза опухли от ударов. Он совсем не похож на того симпатичного помощника прокурора, которого я встретил, когда вошел сюда несколько минут назад.

— Все еще молчишь?

Он задыхается, стонет от боли, но ему удается произнести несколько слов.

— Джейн. Он охотится за ней.

Дрожь пробежала по моей шее и позвоночнику. Одна только мысль о том, что Джейн в опасности, ставит меня на грань потери рассудка.

— Почему он охотится за ней?

— Потому что она твоя, и…

— И?

Он кашляет кровью и выплевывает ее на землю.

— Ты не знаешь ее истинной сущности. Она дочь Джорджа Салливана.

Джордж Салливан.

Это имя мне знакомо, но в памяти оно потускнело, потому что, как я ни пытаюсь вспомнить, где я его раньше слышал, не могу.

— Кто он?

Родригес смеется.

— Тот, кого ты не должен был забывать. Ты убиваешь ради нее, но она собирается предать тебя.

Я киваю.

— Понятно. Кто еще работает на Виктора?

— Шеф Смит. — Злая улыбка заставляет его глаза сверкать, но боль на его лице видна по тому, как он корчится. — Он собирается превратить ее жизнь в ад. Он знает, что она работает над делом без его разрешения. Все это — часть плана Виктора.

— Какого