Герцог и колдунья - Иван Афанасьев

Утренние допросы уцелевших подтвердили мои предположения в полной мере. Все, напавшие на нас, были жителями Сум-Калама, представляя самые разные сословия. Никто из них упорно не понимал, как и почему он оказался в рядах атакующих. Но оставался еще один человек, который уж точно знал, что, зачем, и каким образом.

Попавший в мою ловушку гроссведун освободиться самостоятельно не мог. Создать ее мне помогло изучение белведской "темной" физики. Признаться, я и сам не знал, как из нее можно выбраться. Всё, что с нами происходит, неизбежно разворачивается во времени. А теперь представьте, что времени нет. Нет, и не может быть действий, мыслей, желаний — всего, что мы описываем словом "процесс".

Конечно, чтобы допросить самого ценного своего пленника, его следовало "распаковать". Хоть я и был уверен в своем превосходстве, тем не менее, решил не рисковать, поэтому подверг гроссведуна такому мощному ментальному удару, что на время отключил его сознание. Вас когда-нибудь ударяла норовистая лошадь копытом в солнечное сплетение? А моя добыча теперь могла похвастаться знанием подобного ощущения.

Вернув гроссведуну свободу, я тщательно связал его по рукам и ногам прочной веревкой, а конец ее, в виде удавки, накинул на горло поверженного врага. Теперь каждое движение его очень убедительно сказывалось на возможности дышать. (Сам бы я смог избавиться от подобных пут при благоприятных условиях — меня этому учили, но вряд ли подобные шпионско-диверсионные штучки из земного арсенала могли быть известны гроссведуну).

— Ну, докладывай, — самым благожелательным тоном предложил я, когда пленник пришел в себя и сделал несколько бесплодных попыток разогнуть в коленях связанные ноги, чуть при этом не задохнувшись. — Зачем твоя милость явилась по мою душу и с чьего соизволения?

Колдун молчал. Глаза его, первоначально расширенные от ужаса, странно остановились. Я угрожающе приставил острие ножа к его зрачку, но он даже не мигнул. Уже поняв, что совершил ошибку, я направил в него энергию, но было поздно. Гроссведун остановил свое сердце, блокировав доступы к нему.

Итак, я имел двух мертвых гроссведунов и одного бежавшего с поля боя. Но их государственная и клановая принадлежность остались для меня загадкой. Ни их одежда, ни исследование содержимого карманов не дало ни малейшей зацепки. Но, во всяком случае, они не были ильханами, и это уже радовало. Кто мог их подослать? Я потерялся в догадках.

Тут ко мне робко подошел управляющий имением и предложил немедленно известить хана Шеймаса о злодейском нападении на его подданных.

— Не стоит беспокоить высокого хана по подобным пустякам, — ответил я, — лучше, Юшим, займитесь погребением трупов и разберите пепелище. К вечеру ничто не должно говорить о случившейся здесь драме.

Старик молча повиновался. Я же, в свою очередь, дал мысленный приказ уцелевшим горожанам напрочь забыть об их ночном рейде и со спокойной совестью отпустил всех по домам. Пусть сами выдумывают причины появления у них ран и ушибов.

Совершенно неизвестно, какие еще пакости запасены у моих недоброжелателей, но вряд ли они предпримут очередную попытку в ближайшее время. Я продемонстрировал свою силу, а силу уважают. Не обязательно отступают перед ней, но уже не бросаются супротив, очертя голову. Мне надо было поспешить в столицу, чтобы внести свое имя в реестр знати ханства. Грамота, дарованная мне, конечно, документ весомый, но, случись что-нибудь с ханом Шеймасом, коварный Махмурзак наверняка изыщет способы воспрепятствовать в присвоении мне титула эмира. Да и на королевского колдуна стоило посмотреть лично: в списке подозреваемых в организации ночного набега он стоял на первом месте. Последующие места пока пустовали.

Доскакав до Ка-Нелена уже поздним вечером, я тут же направился к барону Шурру. К счастью, тот казался дома. Я не стал рассказывать ему ни о моем вояже на юг ханства, ни о прочих приключениях, просто попросил посодействовать в незамедлительной регистрации нового эмира. При этом я предъявил грамоту хана Шеймаса, скрепленную его личной подписью и печатью.

Барон присвистнул, и трудно было понять, что в этой реакции преобладало — удивление, восхищение или зависть. Хотя для зависти, вроде бы, оснований не было: наши титулы были равноценны, а с учетом древности его рода и отсутствия унизительной приставки — сар, он стоял не на ступеньку, а на целый лестничный пролёт выше меня.

— Как тебе это удалось? — только и спросил Шурр.

— Подфартило, — беззаботно ответил я, — оказать брату верховного хана маленькую услугу.

— Да уж, маленькую, — недоверчиво покачал головой барон. — Ладно, завтра сделаю это, препятствий не будет, — обещал он. — Ты где остановился?

— Если позволишь, у тебя.

— Буду только рад.

Желание хоть что-то узнать о моих приключениях прямо-таки выпирало из Шурра, но аристократизм в неизвестно каком поколении не позволял ему проявить любопытство. Я же в свою очередь изобразил глубокую усталость, не располагающую к длинным разговорам. Собственно, я не особо и переигрывал: вымотался я и физически, и ментально.

Наутро мы с бароном отправились в уже знакомый мне ханский дворец (в котором тот, к слову говоря, никогда не жил). Не могу сказать точно, какой реальный вес имел Шурр в Нелене, но с грамотой Шеймаса он пробегал по канцелярии не меньше получаса, оставив меня скучать в каком-то закоулке под кадкой с гигантским, неизвестным мне растением. Наконец он появился и, переводя дух, вручил мне мою грамоту, украшенную теперь еще и печатью верховного хана и соответствующей записью о внесении меня в реестр неленской аристократии.

— Не забудь, — предупредил Шурр, — сегодня вечером следует представиться хану.

Я машинально кивнул. Как бы я это забыл? На процедуре будет обязательно присутствовать ханский патентованный колдун Махмурзак, чью реакцию на мое появление у трона я обязан узнать. Конечно, при своей квалификации, он успешно скроет свои мысли, но вот эмоции — это дудки! Это у профессионального убийцы шиш что прочитаешь: ни любви, не ненависти к своей жертве он не испытывает, просто делает свою работу, может быть, даже скучную для него. Другое дело — вдохновитель преступления. Вот из него-то эмоции так и прут.

День прошел без происшествий. Барон Шурр пару раз намекал, что мое возвышение очень может помочь их движению в борьбе против Махмурзака, но я сделал вид, что не понял. С точки зрения морали, я ничем не лучше, но и не хуже прочих неленских дворянчиков: они хотят использовать в своих целях меня, я — их. Вообще-то барон мне по-человечески нравился. Когда в школе мы изучали "Евгения Онегина", примерно так я представлял главного героя: среднего роста, фигура гибкая, меланхоличность во взгляде, и даже "кудри до плеч", правда, у Шурра не черные, а каштановые. Случись нам вступить в смертельную схватку, я уверен, барон не сбежит, не струсит. С другой стороны, если интересы его клана окажутся выше, он без тени сомнения избавится от меня. И еще одно наблюдение: барон Шурр при мне ни разу не упомянул ни о Двойной Кошке, ни о прочих обстоятельствах, с этим именем связанных. Очевидно, в отличие от Великого герцога Согури он не принадлежал к международной организации крысятников; его занимали более приземленные и более практические задачи. Посему его не настолько взволновало мое неожиданное возвышение, кое-кому прибавившее уверенности, что я и есть тот неизвестный колдун-воитель, которому на роду написано прервать цикл возрождений Двойной Кошки.