Князь мертвецов (СИ) - Кирилл Кащеев

Он раскинул руки, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Облако темного дыма закружилось вокруг раскрытых ладоней. Медленно поползло по рукам, окутывая его сперва до плеч, потом накрыло всего и начало расползаться по мертвецкой. Струйки черного дыма спиралями поднимались к низкому сводчатому потолку и змейками скользили вдоль окон. Вкрадчиво, как кошка лапой, черный дым коснулся жестяного стола.

Митя протянул руку и коснулся ладони мертвеца.

Яркий солнечный свет обрушился на него. Высокая трава, река блестит на солнце, тонкий ломоть черствого ржаного хлеба в подоле замызганной рубашонки и пронзительный, полный ужаса крик:

— Барыня на Москву собралась! На Кузнецком Мосту платьями закупаться! Бегите! Все бегите! — крик захлебнулся, послышался звук удара.

Сестра подхватила его из травы, закинула на закорки и побежала, будто на пятках ее выросли крылья. Он держался за ее плечи и сердце от страха бултыхалось в горле. Они уже вбегали во двор — выскочившая из дома мать, протягивая руки, бежала им навстречу…

Свет солнца закрыла огромная темная фигура, его вырвали из рук сестры и швырнули на телегу, где тесно, как котята в лукошке, уже были набросаны такие же как он — маленькие и потерянные. Скрипели несмазанные оси, над телегой стоял неумолчный детский плачь, сквозь который он услышал довольный голос управляющего:

— Эк быдло деревенское щенков наплодило! Всех распродать, так барыне не токмо на платья — и на туфли с муфтами достанет. Да и нам малая копейка перепадет.

Мать еще с криком бежала за телегой, пока хлыст барского управляющего не швырнул ее в пыль деревенской улочки.

Мир закрутился в серой пелене, одну за другой высвечивая бесконечно-однообразные картинки плавильного цеха на уральском заводе, куда его купили: дым, смрад, дышащий жаром поток кипящего металла, боль в плечах, спине и скрюченных ранней сухоткой ногах, не отпускающая даже на койке в бараке, где зимой углы покрывал иней, а летом все плавилось от жары. И бесконечное ожидание, когда что-то изменится, ну хоть что-то! Как дали волю, даже показалось, что сбылось и… показалось. Второй раз показалось, когда с Урала он перебрался сюда: здесь теплее и сытнее, и опытных работников мало, а от того их ценили, и он даже впрямь начал надеяться, что хоть под старость может вдруг начаться жизнь. Когда всё оборвалось враз: в день зарплаты, в темном переулке, ударом свинцовой гирьки в висок.

Рухнула тьма и он понесся прочь-прочь-прочь, оставляя за собой тоску, безнадежность, и напрочь пустую, не нужную уже оболочку.

Митя беззвучно закричал, выгибаясь от боли так, что казалось, затылок вот-вот коснется спины, а на прозекторском столе так же страшно и беззвучно открывая рот, выгибался мертвец. Его тело почти переломилось пополам, поднимаясь над столом, на миг он замер, опираясь лишь на затылок и пятки и с силой грохнулся обратно на стол.

Загудело. Ножки стола покачнулись. Заполонивший комнату темный туман ослепительно вспыхнул и все исчезло.

Митя медленно открыл глаза, закрыл, разглядывая каменный пол с расплывающимися по нему мелкими темно-багровыми пятнами. Вот упала еще одна. Он поднял руку к носу — едва не свалившись вперед лицом. Болели отбитые об камень колени и ладони. Мелко дрожа, он поднялся, ладонью зажимая кровоточащий нос.

— Но это же… как же… несправедливо! Я… я не хочу так жить! Никто не захочет!

— Никто не захочет, — повторил за ним чужой голос.

Губы мертвеца шевелились. Закрытые веки медленно поднялись и в кирпичный сводчатый потолок уставились залитые сплошной чернотой глаза. Потом тьма начала словно бы стекать с белков, открывая обычные, тускло-серые зрачки.

Митя поморгал. Мертвец повторил — его веки опустились и поднялись, лишь взгляд оставался стеклянистым и неподвижным — как глазки-пуговицы у сшитой из обрезков меха игрушки.

Митя повел шеей — мертвец покрутил головой. Туда-сюда. Чувство было… странным. Будто… будто попытался натянуть на себя чужой, не по размеру сюртук.

«Сядь». - мысленно велел Митя, и уронив простынь, мертвец уселся на столе. — «Встань».

Так же медленно тот спустил ноги и встал рядом, чуть покачиваясь.

— Хорошо. — Митя свалил собранную одежду на стол и бросил рядом гребешок. — Умойся. Расчешись. Приведи себя в порядок и оденься.

Неуклюже переваливаясь, будто весил втрое больше, чем на самом деле, поднятый мертвец поковылял к рукомойнику.

Митя отошел к стене и обнял себя руками, часто и рвано дыша. На плечи давила тяжесть — точно поднятый мертвец всем своим весом навалился. Картинки чужой жизни вспыхивали перед глазами, отравляя ощущением полнейшей униженности и беспомощности. Перед всеми: законом, хозяевами, властями, мазуриками…

«Я не хочу так жить. Я не хочу так жить. — С монотонностью заевшего фонографа крутилось в голове. — Чтимые Предки, да хватит! Хватит! — мысленно заорал он на себя. — Так жил вовсе не я! Я так и не живу!»

Двигаясь медленно, словно сквозь кисель, мертвец принялся одеваться. Также неторопливо, приспосабливаясь к давящей на плечи тяжести, Митя расправил простынь — была мысль положить вместо пропавшего другое тело, но на леднике никого не оказалось. Что ж, значит — как повезет.

— Пошли, — скомандовал он, снова направляясь к окну. Выбраться обратно оказалось не в пример легче, а уж покойник и вовсе не испытал никаких затруднений — немыслимо изогнувшись, как ни одно живое тело не способно, он просочился в выбитое окно. Мите только и оставалось, что прислонить к раме оторванную фанеру.

У стены обнаружился Йоэль — альва немилосердно тошнило.

— Какая же гадость ваша сила! — прохрипел он, простецким, но все равно изящным жестом обтирая рот ладонью. Посмотрел на мертвеца, который встал рядом с Митей, глядя перед собой неподвижными, пустыми глазами и лицо альва исказилось кривой сардонической улыбкой. — А мальчишка-то прав был — мы-таки украли мертвеца! Точнее, свели, как лошадь со двора. Его не хватятся?

— Здешний трупорез любит заложить за воротник, и появляется в участке не раньше двух, а то и трех пополудни. Будем надеется, что он и сегодня не изменит своему обыкновению. Вы можете с этим что-нибудь сделать? — Митя указал на метущие мостовую штанины, и сюртук, в котором щуплое тело покойного болталось как единственная горошина в стручке.

— Что, прямо здесь? — возмутился альв, оглядываясь по сторонам.

Митя вытащил из жилетного кармана часы и выразительно щелкнул крышкой.

Йоэль одарил его недобрым взглядом, вытащил из саквояжа иголку с ниткой и булавки и принялся кружить вокруг покорно замершего мертвеца как вокруг портновского манекена. Единственная разница — альв то и дело крупно сглатывал, похоже, его продолжало тошнить.

— Ну вот, — сказал он, обрывая нитку на