Демон движения - Стефан Грабинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- 144 -
Касеньку, одну из жертв трагедии. Помнил, как посреди разговора с ней вдруг почувствовал странное беспокойство что-то непреодолимо тянуло его в коридор. Не в состояние сопротивляться, вышел. И тут увидел, как в двери вагонного тамбура исчезает фигура обнаженного великана; тело его измазанное сажей, залитое грязным от угля потом, источало удушливый запах: в нем чувствовался оттенок волошского укропа*, чад дыма и вонь колесной смазки.
Боронь бросился вслед за ним, собираясь перехватить но видение растаяло на глазах. Лишь какое-то время слышал топот босых ног по полу — дух-дух-дух — дух-дух-дух.
Через какой-то час поезд столкнулся со скорым, ехавшим из Княжьих Рощ...
С тех пор Чумазник являлся ему еще дважды, каждый раз как предвестник беды. Второй раз он увидел его за несколько минут перед тем, как под Равой поезд сошел с рельсов Чумазник бежал тогда по крышам вагонов и подавал ему знаки шапкой кочегара, которую сорвал с разгоряченной головы. Выглядел не так грозно, как в первый раз. Полому как-то обошлось без больших жертв, обнаружили лишь нескольких легкораненых, но никто не погиб.
Пять лет назад, подъезжая на пассажирском к Баск) Боронь заметил его между двумя вагонами проходившего мимо товарняка, который шел с противоположной стороны к Вершинцу. Чумазник на корточках сидел на буферах и играл цепями. Коллеги, которым кондуктор указал на это высмеяли его, называя психом. Однако довольно быстро выяснилось, что он был прав: товарный, проезжая мере'; мост с подмытыми опорами, в ту же самую ночь сорвался в пропасть.
Предвещания Чумазника были непогрешимы; где бы он ни появился, это грозило неизбежной катастрофой. Убедив шись в этом трижды, Боронь окреп в своей уверенности, породившей в нем глубокую веру железнодорожника, связанную с этими зловещими появлениями. Кондуктор испытывал языческий трепет и страх, как перед злым и опас¬
____________
* Народное название фенхеля.
- 146 -
ным божеством. Он окружил это явление особым культом, выработал для себя оригинальный взгляд на его сущность.
Чумазник таился в организме поезда, пронизывал собой его многочленный костяк, барахтался, невидимый, в поршнях, потел в котле локомотива, слонялся по вагонам. Боронь чувствовал его близость вокруг себя, знал, что он всегда здесь, всегда близко, пусть и невидимый. Чумазник дремал вдушё поезда, был его тайным потенциалом, который в минуты угрозы, в моменты плохих предчувствий проявлялся, сгущался и обретал тело.
Противостоять ему кондуктор полагал делом напрасным, даже смешным: все возможные усилия, направленные на то, чтобы предотвратить несчастье, которое он предвещал, были бы тщетными и, очевидно, бесплодными. Чумазник был похож на предопределенность...
Новое появление диковинного создания в поезде, да еще незадолго перед конечной, привело Бороня в состояние сильного возбуждения. В любой момент можно было ожидать какой-то катастрофы.
Он встал и начал нервно расхаживать по коридору. Из одного купе донесся гул голосов, женский смех. Подошел ближе и несколько секунд смотрел вглубь. Погасил веселье.
Кто-то отодвинул дверь соседнего купе и высунул голову:
— Пан кондуктор, далеко до станции?
— Через полчаса будем на месте. Подъезжаем к конечной.
В интонации ответа было нечто такое, что поразило вопрошавшего. Глаза его на некоторое время остановились на кондукторе. Боронь загадочно улыбнулся и прошел дальше. Голова пропала в купе.
Какой-то мужчина вышел из купе второго класса и, приоткрыв окно в коридоре, выглянул наружу. Его резкие движения выдавали какую-то тревогу. Он поднял окно и удалился в противоположную сторону, в конец коридора. Там несколько раз затянулся папиросой и, бросив изжеванный окурок, вышел на платформу вагона. Боронь видел сквозь стекло его силуэт, перегнувшийся через защитное ограждение в направлении движения.
- 147 -
— Изучает пространство, — буркнул, злобно ухмыляясь. — Ничего не поможет. Беда не спит.
Тем временем нервный пассажир вернулся в вагон.
— Наш поезд уже разминулся со скорым из Гроня? - спросил он с вымученным спокойствием, заметив кондуктора.
— Еще нет. Ждем его с минуты на минуту. В конце концов, возможно, мы обойдем его на конечной станции: не исключено опоздание. Скорый, о котором вы говорите, подойдет с боковой линии.
В этот момент справа раздался неожиданный резкий грохот. За окном промелькнул громадный контур, извергая метель искр, а за ним со скоростью мысли пролетела цепь черных коробок, подсвеченных четырехугольными проемами. Боронь простер руку в направлении поезда, который уже исчезал вдали.
— Вот и он.
Обеспокоенный пан, облегченно вздохнув, вытащил папиросницу и подал ее кондуктору:
— Закурим, господин кондуктор. Настоящие «моррисы».
Боронь приложил руку к козырьку фуражки:
— Спасибо. Я курю только трубку.
— Жаль, они хорошие.
Пассажир в одиночестве закурил папиросу и вернулся в купе.
Кондуктор насмешливо улыбнулся вслед пассажиру.
— Хе-хе-хе! Он что-то предчувствует! Да только рано успокоился. Не говори, братец, гоп, пока не перепрыгнешь.
Однако то, что они удачно разъехались со скорым, немного обеспокоило его. Шансы на аварию уменьшились на один.
А было уже три четверти десятого — через пятнадцать минут они должны были остановиться в Троне на конечной. По дороге не было уже ни одного моста, который мог бы обвалиться, они успешно разминулись с единственным встречным поездом, с которым, вероятно, могли бы столкнуться. Оставалось надеяться разве что на то, что они сойдут с рельсов, или на какую-то катастрофу на самой станции.
- 148 -
В любом случае прогноз Чумазника должен был сбыться - он ручался за это, он, старший кондуктор Боронь.
Здесь речь шла не о людях, не о поезде и не о целости его собственной мелкой персоны, но о непогрешимости босоногого привидения. Бороню было крайне необходимо, чтобы скептические кондукторы всерьез признали существование Чумазника, для поддержания уважения к нему в глазах неверующих. Коллеги, которым он несколько раз рассказывал о его таинственных посещениях, отнеслись к этому с юмором, объясняя всю эту историю тем, что ему все привиделось или еще хуже — что все это было спьяну. Последнее предположение задевало его больнее всего, поскольку он никогда не пил. Некоторые считали Бороня обычным помешавшимся психом. Поэтому на кону в некоторой степени стояли его честь и здравый рассудок. Он предпочел бы сам свернуть себе шею, чем пережить фиаско Чумазника...
До десяти часов оставалось десять минут. Докурил трубку и по лестнице поднялся на крышу вагона, в застекленную со всех сторон кабинку. Отсюда, с высоты «аистиного гнезда», все окружающее пространство днем было видно как на ладони. Сейчас мир был погружен в непроглядную темень. Окна вагонов отбрасывали светящиеся пятна, рассматривая желтыми глазами склоны насыпи. Впереди, через пять вагонов, паровоз