Последний хартрум - Женя Юркина

кровать и жадно приложился к пузырьку с сонной одурью. Один глоток, чтобы постепенно погрузиться в крепкий сон, второй – чтобы отключить сознание, третий – чтобы не пробуждаться как можно дольше.

Он закрыл глаза и медленно выдохнул, пытаясь успокоить частое сердцебиение. Но стало только хуже. В висках появилась тупая боль, словно голову сжали тиски. Он полежал так несколько минут, надеясь, что сонная одурь подействует. Бесполезно.

В тишине комнаты частности гулко дребезжали и звякали, будто бы нарочно мешая провалиться в дрему или издевательски хохоча противным, механическим смехом. Это действовало на нервы. Захотелось швырнуть в них чем-нибудь тяжелым, но под рукой не оказалось ничего, кроме пузырька сонной одури, который следовало поберечь.

Дарт сделал глоток. Потом, спустя время, еще. И еще. Потянувшись за склянкой в четвертый раз, он остановил себя. Слишком большая доза могла его убить, а он планировал очнуться завтра.

Неосознанно он потянулся к часам на шее и открыл их, позволив мелодии вырваться из недр заводного механизма. После того как Флори удалось успокоить Тринадцатого колыбельной, она решила, будто нашла к нему ключ. Поначалу Дарт тоже верил этому, а теперь знал, что дело вовсе не в мелодии. Ему нужна она. До нее он никогда не засыпал от ласковых прикосновений, не чувствовал себя таким спокойным и защищенным. Сейчас, когда ее не было рядом, навязчивая мелодия только раздражала, и Дарт боролся с желанием швырнуть часы в частности, чтобы заткнулись и те и другие.

Он снова был безвольным и слабым, а потому возвращался к мысли, что нужно спрятать осколок под подушкой. Он хотел встать и разбить что-нибудь, однако тело его не слушалось: сделалось ватным и неподъемным, будто бы растворилось в постели. Может, оно и к лучшему, думал Дарт, разглядывая складки балдахина, нависавшего над кроватью грозовым облаком. Раньше это казалось ему уютным, а сейчас давило и мешало дышать.

Чтобы отвлечься, он позволил себе подумать о Флори. Сперва странные обрывки мыслей сбили его с толку, однако позже он осознал, что с ним творится то, чего никогда прежде не случалось: все личности перемешались и, получив разрешение, заговорили наперебой. Находясь на границе сна и яви, он отчетливо различал их голоса в голове.

– Когда она злится, ее глаза меняют оттенок и темнеют: словно зеленый виноград становится диким, – подмечал художник.

– Помнится, у пруда с карпами она расстроилась, что не успела загадать желание, – рассуждал изобретатель. – Мне бы стоило смастерить устройство для ловли карпов, чтобы она могла загадать столько желаний, сколько захочет.

– Брось, с таким характером она исполнит свои желания сама, – усмехался охотник.

– Потому что у нее острый ум, – подчеркивал детектив.

– И волосы пахнут так пряно, словно посыпаны мускатным орехом, – невпопад добавлял повар.

Музыкант невнятно напевал строчку из старой песни, которая отныне напоминала ему о Флори.

– Она похожа на цветущий сад: глаза цвета молодой листвы, румянец, словно лепестки пионов коснулись ее щек, и россыпь веснушек, будто пыльца одуванчика попала на кожу… – изрекал писатель, упиваясь лиричной многословностью.

– Ее безрассудная смелость поражает, – перебивал его смельчак.

– Она такая красивая, что я не осмелился бы ее поцеловать, – говорил трус.

– Она такая красивая, что я не мог устоять, чтобы не поцеловать ее, – заявлял циркач.

– Хочу научить колокольчик звенеть ее смехом, чтобы носить его на шее, – мечтал безделушник.

– Я хочу ее, – без тени стыда признавался хмельной.

На несколько мгновений все голоса сконфуженно замолкали. Потом паузу прерывал кроткий голос Тринадцатого:

– Когда она рядом, засыпать не страшно…

И все они засыпали – медленно, мучительно, погружаясь на самое дно сознания, снова обретая целостность.

Дарт и вправду уснул. Когда до него донесся стук в дверь и лай Бо, он с трудом разлепил свинцовые веки. Во рту еще ощущался вяжущий привкус сонной одури.

Стук повторился, к нему добавилось дребезжание стекол. Кто-то настойчиво ломился в дом, и безлюдю это явно не нравилось.

Выругавшись, Дарт принялся в спешке одеваться. За окном только начинало рассветать. В сумраке комнаты он не нашел брошенный на полу костюм и полез в шкаф, вместе с одеждой выудив оттуда и ключ. На ходу натягивая штаны и рубашку, Дарт прислушивался к ощущениям: голова раскалывалась, словно после попойки, но ни мыслей об осколках, ни желания разбить зеркало у него не было. Уже хорошо. Приободренный, он ступил на лестницу – и вдруг застыл, увидев в окне синий мундир следящего.

Прятаться или притворяться, будто дома никого нет, было бессмысленно. Его уже заметили. Дарт нервно сглотнул, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться. Он сунул босые ноги в ботинки, нарочно медля под пристальным наблюдением следящего. Затем приструнил лающего Бо, щелкнул замками и распахнул дверь.

Следящих было двое. Один седой и кашляющий, другой пацан-переросток, шмыгающий носом. Тот, что старше, грозно спросил:

– Даэртон?

Язык во рту онемел, и Дарт ответил кивком.

– Придется пойти с нами, – выдавил седой и зашелся в приступе басовитого кашля.

– Можно узнать, в чем де…

Он не успел договорить, потому что второй следящий сделал резкий выпад вперед и со всей силы двинул его ногой в живот, чего Дарт никак не ожидал. Не устояв на ногах, которые и без того еле держали его, он рухнул через порог. Внутренности обожгло болью, из груди весь воздух вышибло. Прежде чем он успел прийти в себя, его схватили за ногу и потащили.

В дом следящие не заходили – и правильно делали. Рискни они переступить порог безлюдя с таким враждебным настроем, непременно пожалели бы об этом. Кажется, их предупредили, что придется иметь дело с лютеном, из-за чего они с опаской отнеслись к дому и не церемонились с самим Дартом. Рывком его подняли на ноги и тут же заломили руки, чтобы он не смог сопротивляться. Даже будь он свободен, не смог бы. Из-за сонной одури он стал заторможенным и отупевшим.

Его потащили к служебному автомобилю. Когда Дарта заталкивали внутрь, он увидел, что позади уже кто-то сидит. В этот момент его тоже заметили и бодро приветствовали голосом Деса:

– Доброе утро, дорогуша!

Дарт понял, что за его шутливым обращением скрывается дельный дружеский совет: ни в чем не признаваться и молчать, будто тебе отрезали язык.

Глава 6

Живой дом, мертвый дом

Флориана

Несчастье, настигшее Дом с эвкалиптом, заставило Ризердайна отложить все прочие дела и заняться последствиями, что угрожали репутации всех его безлюдей. Семья, оставшаяся без крыши над головой, получила внушительную денежную компенсацию и оплаченные апартаменты в лучшем пансионате на побережье. Другого он предложить не мог. Чтобы