Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

— Вы не были здесь во время его рождения, — продолжал император. — Вот было зрелище удивительное! В тот день я увидел, как любят меня парижане! И еще понял я, что рожать — трудное дело для вас, женщин!

Он провел рукою по лбу, как будто стараясь прогнать тяжелое воспоминание; потом начал опять ласкать румяные щеки своего сына и прибавил:

— В тот день я понял, почему Жюно бежал из дома и пришел ко мне, когда вы рожали! Но парижане от души вознаградили императрицу за ее страдания. Да, они были очень довольны. А что, как приняли известие об этом в армии?

Я сказала ему правду о том, что солдаты недели две были как сумасшедшие от радости. Жюно уже говорил ему это, но он с удовольствием услышал подтверждение. Он ходил по комнате, сложив руки за спиной, опустив голову, но улыбался. Видно было, что он вспоминает о минуте, очень счастливой для него. Подходя к сыну, он целовал его, щипал за нос, за щеки и говорил, отвечая на его крики:

— Полноте, полноте, сударь, молчите! Неужели вы думаете, что вас никогда не будут принуждать ни в чем? Да и прилично ли королю кричать?

Потом он заговорил со мной о моем старшем сыне и о младшем, который был в то время очень болен. То был первый раз, что он говорил о моих детях. Это поразило меня, и я упомянула об этом Жюно. Муж отвечал мне, что император часто говорил ему о красоте нашего Наполеона и однажды спросил, правда ли, будто я родила одна, без всякой помощи, в Сьюдад-Родриго, как писали об этом в английских газетах. За два года до этого император никогда не интересовался бы подобным предметом.

Разве удивительно, что Мария Луиза, молодая, свежая, прекрасная, родила через одиннадцать месяцев после свадьбы? А между тем сколько глупостей, сколько пошлостей было сказано в то время! Мне писали об этом чудеса, и когда я приехала в Париж, меня изумило, что люди, которые не могли и в мыслях иметь подозрения, говорили об этом, по крайней мере, легкомысленно.

Англия могла преследовать само имя Наполеона. Бурбоны могли приказывать истреблять эстампы, бронзы и статуи, напоминавшие о нем. Они покушались и на многое другое, желая истребить в потомстве светлую память о Наполеоне. Но, несмотря ни на какие усилия, останется устное придание, безыскусное и высокое, как предмет его, потому что его во всей красоте сохранит простой народ. Отец расскажет своему сыну, а тот передаст своему потомству, и так пойдет от поколения к поколению, что все приходили в Сен-Клу смотреть на молодую императрицу, которая прогуливалась там, бледная, страдающая, но с бременем, драгоценным для всякого. Это же предание расскажет, как народ во весь голос просил Бога, чтобы у нее родился сын, наследник славы своего отца, и чтобы он принял от него Французскую империю. Призыв этот равно возносился и из раззолоченных дворцов, и из хижин, покрытых соломою, из уст богача и нищего. Легендарным останется день 20 марта 1811 года, когда первый пушечный выстрел возвестил наконец, что Мария Луиза стала матерью. При первом звуке этого выстрела всякий, кто шел, остановился. В одну секунду огромный город умолк, будто по волшебному мановению, и все начали считать. Наконец, двадцать второй выстрел грохнул посреди безмолвия! Тогда-то единый крик, составленный из миллиона голосов, загремел в Париже, и от него задрожал даже дворец, где родился сын героя. Народ заполнил площадь вокруг этого дворца так, что на ней негде было бы сесть и мухе. Шляпы летели в воздух, платки развевались. Люди бежали, целовали друг друга, передавали великую новость со сладостными слезами радости на глазах — в этом сыне своего императора они видели свое будущее!

А он сам?! Укрывшись за оконной занавеской, он видел этот народ, слышал его радость, его обеты. И стальная душа смягчилась от восклицаний народной любви. Он заплакал. Он плакал от душевного волнения. Радость народа открыла в душе Наполеона все, что небо заронило в нее нежного, радушного и что еще не раскрылось к тому времени.

В одиннадцать часов госпожа Бланшар села в корзину воздушного шара и полетела из Военной школы, из тех казарм императорской гвардии, где Наполеон жил еще юношей и где через десять лет раздавал орлы Французской армии. Госпожа Бланшар полетела известить предместья Парижа, что у императора родился сын.

Тотчас пришел в движение и телеграф. Брюссель, Лион, Антверпен, Брест, Бордо, Лилль — все большие города империи узнали радостное известие, и к четырем часам утра оттуда уже получили ответ: в провинциях царила такая же радость, как и в столице. Курьеры поскакали к иностранным дворам. Известили также итальянский сенат и муниципалитеты Рима и Милана. Военные крепости получили приказание сделать такое же число выстрелов, как в Париже; в гаванях корабли украшали флагами, и везде, куда только доходило известие, иллюминация устраивалась без приказаний. Кто любил находить в изъявлениях народа выражение сокровенной его мысли, тот мог заметить, что во всех предместьях и во всех секциях Парижа нижние этажи даже бедных домов оказались также освещены, как великолепные дворцы и общественные здания, всегда блистающие огнями в подобных случаях.

И все это делалось без приказа! Все шло от сердца! Тот самый народ, который в продолжение тридцати пяти лет перечувствовал так много, плакал о стольких потерях, воспевал столько побед, теперь, для выражения своего энтузиазма, снова нашел живые, свежие чувства!

Вот еще несколько слов о рождении короля Римского.

Известно, как страдала Мария Луиза во время родов. Схватки начались в семь часов вечера 19 марта, и лишь в семь часов утра следующего дня она разрешилась.

Нельзя описать, сколько в эти часы страданий император выказал ей своей привязанности: может показаться, что это взято из какого-нибудь романа! Но достоверно, что он любил, и любил истинно в то время. Когда барон Дюбуа пришел объявить ему, что императрица в опасности, он выходил из ванны, в которую улегся, чтобы остудить свою лихорадку. Он не дал даже вытереть себя, надел шлафрок и побежал к императрице, повторяя Дюбуа: «Думайте только о матери! Спасите мать! И не теряйте головы!»

Находясь подле нее, он целовал страдалицу, просил ободриться, думать о нем. О нем, который так любит ее! Он брал ее руку, целовал, сжимал в своих руках, глядел с невыразимой любовью своим всесильным взглядом, который умел метать молнии, а теперь, обращенный к матери его ребенка, стал только нежным и ласкающим. В эту минуту она была для него