Сборник "Круг Земель" - Александр Зорич

Это его только порадовало. Сарганна не сомневался в том, что раз от Властелина не поступают дополнительные указания, значит все идет как по маслу.

Но вот Друг Вольной Провинции Асхар-Бергенна вновь воззрился на герверитов и с изумлением обнаружил, что их варварские штандарты в виде раззолоченных и посеребренных звериных черепов на длинных шестах беспорядочно и спешно движутся по направлению к Линнигу.

– Кто посмел?! – выкрикнул багровеющий Сарганна в пустоту, ибо гервериты его, конечно, слышать не могли.

– Не очень-то хочется в это верить… – пробормотала Ийен, глядя куда-то на восток.

Сарганна проследил направление ее взгляда и обмер. Нетопыря Хегуру нельзя было спутать ни с чем иным. Нетопырь стремительно удалялся прочь от поля битвы. Меж его крыльев недвусмысленным указанием на своего владельца развевался багровый плащ Властелина.

Сарганна оценил обстановку молниеносно. Герверитам не впервой видеть своего бывшего царя бегущим прочь с поля битвы и оставляющим их на произвол судьбы. Поэтому они, пренебрегая законами Эры Благодатного Процветания, спешат убраться поскорее да подальше. Знают, сволочи, к чему все идет.

Итак, грюты остались одни. Против них – люди Синего Алустрала.

Любят ли Властелина люди Синего Алустрала? Нет, они пришли, чтобы убить его.

Любят ли грюты Властелина? Любят, как любили бы всякого, кто способен обогатить их, грютов, за счет Орина и Харренского Союза.

А не все ли равно грютам, развращенным правлением Аганны, кто будет Властелином – Октанг Урайн, император Синего Алустрала или хоть сам Хуммер? Да, грютам это совершенно все равно.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил Сарганна у Ийен после довольно продолжительного молчания.

– Я, грют, рождена не чтоб думать. Я рождена действовать. В объятиях страсти или на поле боя с мечом и словами Хуммера – все едино.

Слова Ийен были как жала копейного частокола – холодные, жестокие. Проницательности Сарганны вполне хватало, чтобы понять: Ийен не сомневается в победе.

Ну что же, Сарганна пока что согласен. Пока что.

11

Лорчи, малочисленные Гамелины, их Хозяева и сам император Торвент Мудрый уподобились небольшому, но острому дамскому кулачку, удар которого настигает подвздошье здоровенного жирного лавочника-приставалу.

Их было немного, но они появились вовремя. Секиры Лорчей вгрызлись в спины грютских теагатов левого крыла, которые, ослепнув от ярости, охмелев от крови, безоглядно крушили нагрудники с Тунцами Южных Домов.

Клин людей Алустрала рассек теагат Дархват, укомплектованный уроженцами Гердеарны, с неожиданной легкостью. Это были отнюдь не лучшие грютские воины – скорые в нападении, нестойкие в обороне.

Герфегест, Хармана и Торвент сражались наравне с простыми воинами.

Герфегест упивался радостью честного рукопашного боя, в котором нет места ни Изменениям, ни Обращениям. За долгие годы супружеской жизни с Харманой Герфегест так и не стал магом. Он чувствовал себя по-настоящему хорошо лишь там, где пролегал чистый Путь Ветра, незамутненный хуммеровыми искусствами.

Хармана рубилась с полным безразличием и презрением к происходящему. С момента гибели Элая она чувствовала себя совершенно опустошенной. Настолько опустошенной, что даже ей, Черной Лебеди Наг-Нараона, было страшно заглянуть внутрь тайников собственной души.

Только теперь Хармана поняла, насколько сильно была влюблена в Элая. Теперь нет его, нет любви, есть лишь пустота. А пустота, остающаяся после любви – наилучшее вместилище для ненависти.

Торвент, в отличие от Харманы, ощущал невиданный прилив сил. Он, Торвент Мудрый, император Синего Алустрала, теперь уверен в победе. Предельной и окончательной победе, после которой…

…Торвент из озорства подставил под грютский меч ладонь…

…Точно, так и есть! Грютской стали очень далеко до его плоти, обновившейся под живительными лучами Тайа-Ароан. Торвент заколол потрясенного грюта трофейным мечом дионаггана.

Когда шелковый дракон теагата Дархват был разодран в клочья поднятым на плечи родичей Хозяином Лорчей, это увидели все.

Впервые со времен Эстарты знамя теагата оказалось в руках врага.

Впервые со времен падения Вольного Города Орин грюты усомнились во всемогуществе Властелина и собственной непобедимости.

12

Над Киадом поднимались черные столбы дыма. Они знаменовали гибель варанского флота.

Сарганна исподволь обвел взглядом свою свиту. Трубачи, посыльные… Сотня щитоносцев, после взятия Орина перевооруженная «облачными» клинками. И, конечно, Ийен.

После того как люди Алустрала на глазах у обеих армий овладели знаменем теагата Дархват, Сарганна принял решение, в свете которого все его сопровождающие становились бесполезной обузой.

Сарганна подозвал к себе бесстрастного начальника щитоносцев.

– Бери всех, кого видишь перед собой, бери своих людей, бери даже трубачей. Делай что хочешь, но ты должен вернуть герверитов на поле сражения.

Сарганна требовал невозможного и прекрасно осознавал это. Он смотрел прямо в глаза своему телохранителю и видел, что тот не верит ни единому слову своего гоад-а-рага. Но преданный пес, конечно, не решался выказать свое недоверие.

– Да, гоад-а-раг. Но что мне делать, если они откажутся?

– Убей их Наблюдателя от имени Властелина. Угрожай и требуй. Убей еще десять несогласных. Заклинай Эрой Благодатного Процветания. Скажи, что в случае неповиновения три наших теагата вытопчут их прежде, чем они успеют скрыться за стенами Линнига. Я даю тебе полную свободу речей и действий.

Если бы начальник щитоносцев не боялся прогневить гоад-а-рага, он бы тяжело вздохнул.

Спустя три коротких колокола Ийен и Сарганна остались вдвоем.

– Это решение воина, грют, – удовлетворенно заметила Ийен.

Сарганна уловил в ее голосе едва заметную лихорадочную дрожь, свойственную безумцам. Гоад-а-раг не стал ломать себе голову, иронизирует ли она, проверяет ли его на преданность Властелину или и впрямь медленно сходит с ума от осознания безнадежности их положения.

Сарганна просто погрузил свой меч в ее плоть на две ладони, а после вытер окровавленное лезвие меча об опустевшее седло лошади Ийен.

Он так никогда и не узнал, что Ийен и без того была обречена. Растратив силу своего браслета во имя спасения грютской армии, она должна была умереть на рассвете следующего дня.