Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе - Александр Чаковский

И все поняли, что даже сейчас Жданов думает о тех, кто сегодня рано утром вышел на ладожский лед, что после телефонного звонка Лагунова он не может, не в состоянии хотя бы на мгновение отвлечься от мысли о ледовой трассе. А поняв это, каждый из участников совещания в глубине души обрадовался, потому что и сам не мог заставить себя хоть на какое-то время забыть о Ладоге.

С того момента, как позвонил Лагунов, думы о ней стали источником постоянной тревоги, которую не в силах были заслонить никакие другие заботы и размышления. Прикидывая в уме, сколько же потребной военной техники может произвести ленинградская промышленность, каждый из собравшихся в кабинете Жданова в то же самое время с трепетом душевным ожидал новых вестей из Осиновца.

Вопрос Жданова никого не застал врасплох.

— Насколько я понял из разговора с Лагуновым, — ответил за всех Васнецов, — рации у поисковой группы нет. Но время от времени в Коккорево будут возвращаться нарочные с донесениями о состоянии льда.

— Придется ждать, — тихо сказал Жданов, взглянув на часы. И остальные, как по команде, одновременно повернули головы к круглым настенным часам справа от двери. Стрелки показывали без четверти десять.

— Если изыскатели вышли на лед с рассветом, — размышлял вслух Жданов, — то, наверное, одолели уже не меньше десяти километров.

Никто не решился поддержать или отвергнуть это предположение. Разве угадаешь, что там встретилось на пути — тонкий лед, нагромождения торосов или полыньи?

— Хорошо, гадать не будем, — как бы прочитав невысказанную эту мысль, согласился Жданов и вернулся к первоначальному предмету обсуждения: — Время не терпит, товарищи! Нам надо сейчас же решить, как будем выполнять задание Ставки. Но прежде… — Он посмотрел на Васнецова, напомнил ему: — Вы, кажется, хотели что-то сказать в связи с сообщением товарища Павлова.

— Я собирался, Андрей Александрович, говорить о мерах против массовых заболеваний цингой, — ответил Васнецов. — Точнее, о полумерах. Медики утверждают, что лапки хвойных деревьев содержат значительное количество витамина С. Если из них приготовлять настой… Короче, есть предложение начать массовую заготовку хвои. Мы подсчитали: для того чтобы снабдить таким настоем все столовые города, надо заготавливать не меньше тридцати тонн хвои в сутки.

— Кто же это будет делать? — спросил Жданов.

— По-моему, надо дать такое поручение комсомолу.

Жданов на мгновение задумался. Он хорошо знал, что ужа тысячи ленинградских комсомольцев, невзирая на голод и холод, валили деревья в Парголовском и Всеволожском лесах, чтобы хоть как-то помочь городу, лишенному топлива. А другие прокладывали обходную трассу от Заборья к Ладоге. А третьи дежурили по ночам на крышах, гася зажигательные бомбы, извлекали раненых из-под развалин домов, разрушенных немецкими фугасами, несли службу в составе истребительных батальонов. Вспомнил Жданов и о тех ленинградских юношах и девушках, из которых в самые последние дни были сформированы десятки отрядов в помощь совсем истощенным людям, неспособным встать с постели, чтобы принести воды, получить хлебный паек…

«Смогут ли выдержать молодые плечи новую нагрузку?» — с грустью подумал Жданов. Но вслух он сказал:

— Хорошо. Поручим комсомолу и это.

— Есть еще одно предложение, — снова заговорил Васнецов, — организовать подледный лов рыбы.

— Где?

— Всюду, где возможно. Главным образом на побережье Финского залива, от Крестовского острова до Сестрорецка. Словом, по всей пятикилометровой полосе южного побережья до мыса Сторожно. Это предлагаю поручить тресту «Ленрыба».

— Принимается, — сказал Жданов. — У вас все?

— Нет, не все. Я полагаю, что нам следует пойти еще на одну чрезвычайную меру. На базах Главпочтамта и железнодорожных складах скопилось некоторое количество продовольственных посылок, никем пока не востребованных. Думаю, что их следует изъять и передать в распоряжение товарища Павлова. В общий котел.

Жданов слушал Васнецова, опустив голову.

— Что ж, примем и это предложение, — произнес он, не поднимая головы. И, посмотрев на часы, недовольно передернул плечами, потянулся рукой к панельке с кнопками звонков, нажал одну из них. В дверях появился дежурный секретарь.

— Якубовского, пожалуйста! — распорядился Жданов.

Все участники совещания тоже обернулись и даже слегка подались в сторону секретаря, как бы подтверждая беззвучно: «Да, да, Якубовского. И скорее, скорее!..»

Но Жданов не позволил им отвлечься:

— Давайте, товарищи, условимся о конкретных мероприятиях по выполнению задания Ставки. Я полагаю, что прежде всего необходимо подсчитать, сколько мы можем дать сверх плана требуемой военной техники, а потом надо всем выехать на предприятия и разъяснить там целевое назначение этой техники.

— А можно ли выходить за рамки газетных сообщений о положении под Москвой? — усомнился Штыков.

— Паники опасаетесь, Терентий Фомич? — отпарировал Жданов. — От паники Ленинград застрахован. От голода, от смерти — нет. А от паники — да! Скажите людям напрямик: решается судьба Москвы. Иначе… — Жданов чуть запнулся, — у них не хватит сил выполнить это задание…

Дверь кабинета бесшумно приоткрылась. Дежурный секретарь доложил, что Якубовский на проводе. Жданов поспешил к столику с телефонами. Снял трубку.

— Здравствуйте, товарищ Якубовский. Хочу узнать: не поступало ли каких-нибудь новых сведений от поисковой партии?

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь размеренным стуком метронома.

— Я понял. Спасибо, — сказал Жданов и, вернувшись к своему креслу, не сел в него, а лишь облокотился о спинку. — Пока ничего нового. Нарочных не было. По расчетам Якубовского, первое донесение можно ждать не ранее двенадцати. Если… и на этот раз поиск не окажется безрезультатным.

Не присаживаясь, он закончил совещание:

— Итак, товарищи, давайте поручим работникам промышленных отделов обкома и горкома в течение часа определить возможности наших предприятий и немедленно организовать все на месте. На основные заводы поедут секретари обкома и горкома. На Кировский пошлем…

— Разрешите, я поеду на Кировский! — вызвался Васнецов.

«Где же сейчас изыскатели?» — опять спросил себя Жданов, едва остался один.

Он представил себе бескрайние белые просторы Ладоги и где-то там, на льду, кучку людей. Что делают они в эти минуты? Идут ли вперед, к Кобоне, или беспомощно стоят у свинцово-черной воды, которую не в силах преодолеть? А может, застряли в ледяных торосах, — авиаразведка в последние дни часто сообщала о нагромождениях льда на всем пространстве, отделяющем западный берег от восточного…

Если в ближайшие три, четыре, максимум пять дней не удастся открыть трассу, город обречен на голодную смерть. Все жалкие запасы, о которых только что докладывал Павлов, будут исчерпаны. Голод начнется и в армии. И тогда даже самые закаленные бойцы, которые в течение почти месяца держали врага на Лужском рубеже, а потом отбивали яростные его атаки у Пулковских высот, окажутся не в состоянии противостоять очередному натиску немцев…

Жданов вспомнил вчерашний доклад начальника городской милиции: страдающие от недоедания люди под огнем противника бродят на окраинах города, разгребая снег лопатами, в поисках не убранных осенью картофеля и овощей. Начальник милиции спрашивал: «Как быть? Не допускать туда людей, рискующих каждую минуту стать жертвами неприятельской артиллерии и даже пулеметов, или смотреть на это сквозь пальцы?..»

А сам Жданов, проезжая вчера по городу, видел ленинградцев, собиравших промерзлую землю на территории сгоревших Бадаевских складов. Спросил: «Зачем?» Ему ответили: «Чтобы выварить эту землю, пропитанную сахаром, и поить детей подслащенной водой…»

Сосредоточив свои мысли на будущей Ладожской трассе, Жданов не мог, вернее, не хотел думать о том, что она еще не спасение. Не хотел признаваться самому себе, что по трассе можно будет перебрасывать лишь то продовольствие, которое уже доставлено на восточный берег Ладоги, поскольку железнодорожный узел — Тихвин — захвачен врагом. «Перебросим все, что скопилось на том берегу… Ну, а дальше? — настойчиво спрашивал себя Жданов. — Что будем делать дальше? Надеяться на обходную дорогу от Заборья к Ладоге? Но она будет готова не раньше чем через две-три недели».

«Надо раньше!» — мысленно кричал Жданов.

«Ну, допустим, несколько раньше, — отвечал он себе же. — Так ли уж существенно изменится положение? Ведь пропускная способность этой двухсоткилометровой дороги-времянки будет ничтожна. Не менее пяти дней, а возможно, и целую неделю будет ползти по ней частично на гужевом, частично на автомобильном транспорте груз, отправленный в Ленинград из Заборья. Нет, и обходная дорога не несет спасения. Она вместе с Ладожской трассой способна лишь временно удержать защитников Ленинграда на границе жизни и смерти».