Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Вы готовы, Джордж?

— Да, благодарю вас, сэр Уильям.

— Ну, отправляйтесь. Филип, вы хорошо поработали сегодня, ещё несколько таких переговоров, и я буду рекомендовать, чтобы вас повысили в должности до полного переводчика.

— Благодарю вас, сэр. Могу я присутствовать при вашем разговоре с Накамой?

Сэр Уильям едва не сорвался.

— Как, чёрт подери, это возможно, когда вы отправляетесь в Эдо вместе с Джорджем. Где ваши мозги? Джордж, дайте ему рвотного, бедняга совсем ополоумел!

— Филип мне вообще-то не нужен, — сказал Бебкотт. — Я просто подумал, может быть, ему будет важно встретиться с этим «лицом без имени».

— Вы были совершенно правы, эта встреча могла бы иметь большое значение — Накама, или Хирага, или как его там, значения не имеет. Филип, это уже дошло до вас наконец?

— Да, сэр, прошу извинить меня, сэр.

Бебкотт подался чуть вперед.

— Мне кажется, было бы неплохо придержать Накаму, пока мы не вернемся. Так, на всякий случай.

Сэр Уильям вскинул на него глаза; эта мысль одним скачком перевела всю идею с медицинским осмотром в иную, тоже вполне вероятную плоскость.

— Вы хотите сказать, они могут попытаться задержать вас? Взять заложником? Вас обоих?

Бебкотт пожал плечами.

— Накама важен для него. Никакой беды не случится, если мы проявим благоразумие, а?

Сэр Уильям задумался, нахмурив лоб.

— Я буду ждать вашего возвращения завтра. — Он подождал, пока они скроются из виду, потом вернулся в приемный зал.

В ту же секунду адмирал разразился:

— Никогда в жизни не слышал подобной белиберды! Построить им флот? Вы, должно быть, не в своём уме!

— Это не нам решать, мой дорогой адмирал, — спокойно ответил он, — этим займется парламент.

— Или, что более вероятно, император Наполеон, — резко вставил Сератар.

— Сомневаюсь, мой дорогой сэр, — сказал Кеттерер, его лицо и шея налились кровью. — Военно-морские дела других держав являются главной заботой Королевского флота, и любое вмешательство Франции в зонах британского влияния получит немедленный отпор.

— Совершенно верно, — громко произнес сэр Уильям, перекрывая их голоса, ибо лицо Сератара сравнялось оттенком с адмиральским и он приготовился пространно возражать. — В любом случае это будет политическое решение. Которое примут Лондон и Париж.

— Политика может идти к черту! — выпалил адмирал, его обвислые щеки тряслись от негодования. — Дюжина наших лучших кораблей в руках этих негодяев, когда вы сами видите, что они способны сделать с парой мечей? Я абсолютно против!

— Я тоже, — произнес сэр Уильям, — абсолютно, и буду рекомендовать именно это.

— Что?

— Я полностью согласен с вами. Такое серьезное решение находится целиком в ведении Адмиралтейства, которому будет помогать Министерство иностранных дел. То же самое и в отношении Парижа. Мы ничего не можем сделать, кроме как доложить обо всем своему начальству. Вам следует поступить точно так же. Благодарение Богу, японские власти наконец-то подтвердили наше право самим выступать против виновной стороны. Вы не согласны, адмирал?

— Если вы говорите о предложенной вами и могущей иметь самые пагубные последствия карательной экспедиции, здесь или в любом другом месте, то она ещё не одобрена Адмиралтейством и посему не одобрена мной. Я предлагаю вернуться на «Жемчужину», пока не начался дождь…

Сэр Уильям вздохнул и выглянул в иллюминатор кают-компании. Дождь на время прекратился, море по-прежнему было свинцово-серым, но не его настроение. Он получил денежную компенсацию, отпала необходимость немедленно сравнивать Эдо с землей, и через Ёси мы поможем сделать Японию современной, думал он. Мы подготовим ей счастливое место в семье народов, счастливое и для них, и для нас. Будет гораздо лучше, если это сделаем мы и привнесем в их жизнь британские добродетели, нежели французы насадят здесь свои, хотя их вина, отношение к еде и совокуплению значительно превосходят наши.

Да. Только в отношении совокупления японцы останутся в выигрыше. В этом они, без сомнения, достигли вершины. Жаль, что мы не можем перенести это в наше общество, но королева никогда бы этого не потерпела. Ужасно жаль, но такова жизнь. Нам останется лишь благословлять судьбу за то, что мы живем здесь, когда мы сделаем их цивилизованной нацией.

— Анри, пойдемте подышим свежим воздухом.

Он был рад вновь оказаться на палубе. Ветер был тяжело напоен морской солью, резкий и бодрящий; фрегат шел теперь под парусами, быстро продвигаясь вперед. Марлоу стоял на мостике — офицеры и матросы на палубе и на реях с болезненной остротой ощущали присутствие адмирала, который с желчным видом сидел на мостике в морском кресле, закутавшись в длинную шинель.

— Ради бога, Марлоу, возьмите ближе к ветру.

— Есть, сэр.

Сэр Уильям не был моряком, но приказ показался ему педантичным и ненужным. Чёрт бы побрал этого человека! И все же я не могу осуждать его за то, что он требует подтверждения приказа: его голова полетит с плеч первой, если что-то пойдет не так.

Фрегат перешел на другой галс, и он крепче ухватился за поручень. Он любил море и любил быть в море, особенно на борту британского военного корабля, гордясь тем, что корабли империи владеют морями, насколько корабли вообще могли править стихией. Кеттерер прав, что не хочет создавать ещё один флот, подумал он, только не для этих людей — у нас и так довольно неприятностей с французскими, американскими и прусскими военно-морскими силами.

Он посмотрел за корму.

Там, за горизонтом, лежал Эдо. Эдо и Ёси означают большие проблемы, с какой стороны ни посмотри и какое бы розовое будущее он ни обещал. Впереди была Иокогама. Там меня ждут другие проблемы, ну да ладно, сегодня Анжелика ужинает со мной — я рад, что она не уехала, вот только все никак не пойму почему. Разве это не играет ещё больше на руку Тесс Струан?

Странно думать об Анжелике без Малкольма Струана. Жаль, что ему выпала такая злая судьба, но его нет, мы живы, а он мертв. Йосс. Кто теперь станет тайпэном? Юному Дункану всего десять, последнёму из мальчиков в семье. Как это ужасно для Тесс, ещё одна трагедия. Не удивлюсь, впрочем, если она её не доконает. Всегда восхищался ею за мужество — надо же, нести на себе бремя Кулума и Броков, не говоря уже о Дирке Струане.

Что ж, я сделал все, что мог, для Тесс и для Малкольма — живого и мертвого. И для Анжелики. Когда она уедет, после неё останется пустота, которую нелегко будет заполнить. Надеюсь, к ней ещё вернется утраченная юность, это ещё один повод для печали, однако перед ней сейчас вся жизнь — носит ли она его ребенка или нет. Ставки по-прежнему один к одному.