Тихий океан - Герхард Рот

— Вы с нами? — спросил трактирщик. — Мы вас искали. Кто-то сказал, что вы пошли домой.

Ашер молча пролез на заднее сиденье. Машина проехала немного в гору, а потом свернула в переулок, который вел к крестьянскому двору. В сенях валялись грязные ботинки и сапоги. Трактирщик и гонец, как заметил в автомобиле Ашер, в пиджаке на голое тело, бросились вперед, не дожидаясь его. В кухне сидели двое детей и старик с тростью. Они с любопытством уставились на Ашера. Возможно, они его побаивались. Ашер между тем расстегнул пальто и заметил искусственный цветок, который ему прикололи в доме Хофмайстера. Воспоминание о прошедшем вечере почему-то его успокаивало, он и сам не знал, почему. Сени освещала тусклая желтая лампа. Он повернулся к неплотно прикрытой двери, из-за которой доносились стоны, и вошел. В маленькой комнатке кроме трактирщика и гонца он увидел женщину. Шкаф, заставленный банками с компотом, стоял у постели, в которой лежал мужчина. По подбородку у него стекала слюна, пальцы безостановочно теребили одеяло. Подходя к больному, Ашер лихорадочно соображал, чем ему помочь. Сначала нужно узнать, не укусило ли его какое-нибудь животное и, если да, то когда это произошло. Потом Ашер собирался дать ему стакан воды и посмотреть, может ли он глотать. И тут он заметил на стуле стакан воды.

— Он ничего не пьет, — сказала женщина. — Пытается сделать глоток, и у него сразу же начинаются судороги. На него у лесопильни напала собака. Вот так ни с того с сего бросилась и укусила за ногу.

Ашер помнил, что инкубационный период бешенства может быть короче, но в среднем он составляет сорок дней. Откуда она знает, что причина именно в этом? Он что, сам ей об этом рассказал? Почему он не пошел к врачу? И что стало с собакой?

— Это было сегодня днем, — добавила женщина.

Раненый глядел на Ашера, на лбу у него выступила испарина, дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Покажите ногу, — велел Ашер.

Он отогнул одеяло и увидел, что икра у раненого завязана льняной тряпкой, перехваченной аптекарской резинкой. Он быстро ее разбинтовал. Рана оказалась небольшая, но глубокая. Вне всякого сомнения, он потерял много крови.

— Осторожнее, смотрите, как бы он вас не укусил, — предупредил трактирщик.

— Ничего страшного, — откликнулся Ашер, хотя сам не был в этом уверен.

— Это опасно, — поддакнул другой.

— Скажите, вы слышали о бешенстве? — спросил Ашер раненого, заглядывая ему в лицо.

— А то как же, — ответила за него жена. — Мы и листовку из окружного управления получили. Он же помогает загонщикам на охоте, вот они его и пригласили с собой на лекцию. К врачу собирался завтра. Сказал, что еще денек потерпит.

— Попробуйте выпить глоток воды, — попросил Ашер, сев на постель.

Раненый покачал головой.

— Не могу, — ответил он.

— Нет, попробуйте, и увидите, что сможете, — настаивал Ашер.

Но раненый отпрянул к изголовью постели и затрясся.

Ашер рассмотрел его внимательнее. Волосы у него растрепались от лежания на подушке, на вид ему было лет сорок, руки у него были потрескавшиеся, мозолистые, ногти широкие, выпуклые. Из-под рубашки виднелась тощая грудь. На шее выделялся острый кадык, глаза заплыли настолько, что Ашер не различал их цвет, возле губ залегли глубокие морщины. Вероятно, его мучила язва желудка.

— Он работает? — спросил Ашер.

— Да пьет он, — ответила жена. — Работает в строительной фирме в Санкт-Мартине.

С крашеными волосами, маленькая, толстенькая, она говорила пришепетывая. Отвечая на вопросы, она переводила взгляд с трактирщика на гонца и только напоследок глядела в глаза Ашеру.

Он заметил, что трактирщик тоже озабоченно на него смотрит. В своих очках он смахивал на состарившегося школьника.

— Хорошо, — сказал Ашер. — Он сейчас успокоится.

Нужно было только убедить его в том, что с ним не произойдет ничего страшного. Он склонился к раненому и стал его уговаривать. Мол, он вообразил, что у него болезнь, описанная в просветительской листовке.

— А поскольку вы все-таки не обратились к врачу, вас мучили угрызения совести. А потом время шло, и вы и вовсе испугались.

Раненый молчал.

— Смотрите: вы выпьете глоток воды, и я оставлю вас в покое до приезда доктора.

Он взял со стула стакан с водой. Рукав его пальто скользнул по поле, издав еле слышный свист. Тут он почувствовал, как же он устал. Он совладал с собой, свободной рукой поддержал голову раненого, помог ему приподняться и заставил его сделать глоток. Ему бросилось в глаза, как выступают у раненого под кожей запястья и костяшки пальцев, руки у него больше не дрожали.

— Вам надо немного поспать, — предложил Ашер.

Раненый покачал головой.

— Хорошо, тогда просто полежите спокойно, а мы с вашей женой подождем, пока не приедет доктор.

— Мы посидим в кухне, — сказал трактирщик, выходя из комнаты.

Женщина вытащила из кармана передника мятый носовой платок.

— Ничего страшного. Завтра… — начал было Ашер.

— Да, завтра… — перебила его женщина.

Потом она высморкалась и встала.

— Пил бы он поменьше, — спокойно заключила она.

На Ашера вновь навалилась усталость. Раненый закрыл глаза и лежал без движения.

18

Доктор был высокий, стройный человек лет шестидесяти. Он ушел в комнату раненого и долго не показывался. Один угол кухни был отгорожен занавеской, за которой спал ребенок. Никто не перемолвился с Ашером ни словом. Доктор тоже ограничился тем, что молча на него поглядел, Ашер и сам не мог решить, узнал он его или просто любопытствует, кто это. Сероглазый, с печальным, измученным от бессонной ночи лицом, он, по-видимому, был неразговорчив. Тем временем хозяйка дома поставила на стол бутылку вина и длинным ножом принялась нарезать белый хлеб.

— Мы есть не будем, мы же только что со свадьбы, — предупредил трактирщик.

Она перестала нарезать, но ничего не убрала, а села на стул поодаль. Ашер вспомнил о ночах, проведенных в больнице. Чаще всего он спал в дежурной, пока не требовалась неотложная помощь и его не будили к больному. Как тяжело было просыпаться, особенно к рассвету.

У плиты включился холодильник, в углу висели две старинные раскрашенные гравюры, представляющие распятие и Деву Марию. Они были вставлены в рамки под стеклом, но стекла так запачкались, что в тусклом освещении Ашер едва мог различить, что изображено на гравюрах. Кухонную мебель составляли скромный встроенный стеллаж для посуды, электрическая плита и маленькая угловая скамейка. В голове у него немного прояснилось, однако ноги по-прежнему были точно налиты свинцом. К стене был прислонен сложенный манеж, в сенях лежала ножовка. Ему захотелось пить, однако он ничего не попросил. Так они и сидели молча, пока не вернулся доктор. Он закатал рукава и стал мыть руки. Намылив руки, он обернулся к Ашеру и спросил, не врач ли он. Ашер ответил утвердительно.

Доктор снова отвернулся. На стол он водрузил свой медицинский саквояж, большой и неуклюжий.

— Вы случайно здесь оказались? — спросил он.

— Нет, я живу по соседству.

Трактирщик, жена раненого и гонец по-прежнему не проронили ни слова. Они только с любопытством глядели на Ашера и жадно прислушивались к разговору, боясь упустить хоть что-нибудь.

— Мне кажется, я о вас слышал, — сказал доктор, немного подумав.

Ашер физически ощутил, как нетерпеливо трактирщик, жена больного и гонец предвкушают какие-то тайны и загадки.

— Возможно, — не стал отпираться он. — Я доктор Ашер.

— Я о вас читал, — быстро проговорил доктор.

Потом он объяснил женщине, что делать: само собой, завтра отправить мужа в больницу. Собаку, конечно, тоже нужно обследовать, но на симптомы бешенства это не похоже. Потом он обернулся к Ашеру и предложил довезти его домой.

19

Доктор затормозил у его крыльца. Всю дорогу Ашер указывал на перекрестках, куда поворачивать, а в остальном тишину нарушал только шум двигателя. «Я живу здесь уже тридцать лет», — неожиданно сказал доктор. Его отец тоже был сельским врачом в Гляйнштеттене, практику он унаследовал от него. Многих больных его отец осматривал и лечил в коровниках. Тюфяки подвешивались к потолку, их набивали соломой. До войны батраки, все без исключения, спали в коровниках или в крохотных каморках над свинарниками. Но зимой всегда ночевали в коровнике, потому что к вечеру так уставали, что сил топить, а потом дожидаться, когда каморка прогреется, у них просто не было. Днем-то подтапливать некогда, так что к вечеру в каморках стояла стужа. Батраки болели в основном чахоткой. Коровники были по большей части сырые, темные и душные, в них царило зловоние, а освещались они одним маленьким окошком.

Они как раз проезжали мимо двора вдовы.

— Знаете, чей это? — спросил доктор.