Уроки переносятся на завтра - Сергей Боровский

- Эх! Филя, Филя! - сказал ему участковый. - Мы к нему, как к человеку. А он?

Был народный суд. Куча свидетелей, пострадавших. Приехал сам директор трикотажной фабрики, где подсудимый работал — положительные характеристики привёз. Ну, конечно, всех детей жена притащила, теща нарядилась в траур и рваное. Два часа они заседали и постановили дать Филиппу год условно с конфискацией всей алюминиевой и оцинкованной посуды.

- Но он не собирался сдаваться на милость врагу, - предположил Серега.

- Ни за что! - согласился Шнырь. - Он только сделал небольшую паузу. Притормозил. Во-первых, чтобы волны успокоились, во-вторых, чтобы вывести мысли на простор. На новый уровень. В библиотеке целыми днями пропадал, читал классиков...

- Самогоноварения? - не поверил Дед Магдей.

- Ну, что ты! Мы их знаем совсем с другой стороны. Но умный человек, на то он и умный, что сумеет найти то, что ищет. И даже там, где другим кажется, ничего нет.

- Гадом буду, у Тургенева он идею слямзил! - выскочил ББМ.

Серега недоверчиво посмотрел на него:

- Где именно?

- Точно не помню. Но у него же вечно все эти мужики, деревня. Значит, и самогонка.

- Тогда уж, скорее, Гоголь. Или Некрасов.

- Поэт?

- А что ты имеешь против поэзии?

- Ну, не знаю... В стихах про самогон как-то не очень.

- Почему нет? Рифмуется отлично. Самогон — вагон. Помнишь, ехали отец с сыном в поезде? «А по бокам-то всё косточки русские...»

- Иди ты! - ББМ начал сомневаться.

- Или: самогонка — девчонка. «Спрячь за высоким забором девчонку, стырю её с самогонкой!»

- Не спорьте, - вмешался Атилла. - Дайте дорассказать.

- Да. Заткнитесь, - поддержал его народ.

И Шнырь вернулся к тому месту, где его так бесцеремонно оборвали.

- Литературный труд назывался: «В августе сорок четвёртого».

- А! Про разведчиков! - обрадовался ББМ.

- Не столько про разведчиков, сколько про контр-разведчиков, - поправил его Шнырь. - В книге немецкие диверсанты уходили от преследования, постоянно меняя дислокацию. Каждый раз их рация выходила в эфир в новом месте и вела сеанс не более пяти минут. Казалось бы, что общего между самогонным аппаратом и рацией? Но Филипп сумел ухватить из произведения главное: сделать точку передвижной.

На последние сбережения он купил мотоцикл с коляской и оборудовал его для своих целей. Аппарата, как такового, не было и в помине. Он заливал брашку в самодельный радиатор, который нагревался от двигателя, пары выходили через выхлопную трубу, смешиваясь с отработанным бензином, а конденсат капал в специальный пластмассовый контейнер, расположенный в люльке.

Для пущей конспирации он поменял работу и устроился курьером в газету. Он мог теперь безнаказанно разъезжать целыми днями по городу, вырабатывая самогон и не вызывая подозрений. Другим преимуществом нового подхода стало то, что он мог доставлять зелье прямо на дом алкашам, за что брал дополнительные пятьдесят копеек с бутылки. Пустяк, скажете, но вы умножьте цифру на объёмы.

Парковал он мотоцикл во дворе, не стесняясь, а контейнер с жидкостью оставлял в тайнике. В лесу. На-ка, поймай его! Менты с ног сбились, разыскивая аппарат. Раза четыре обыск у них проводили — всё впустую. А коли улик нет, то и суда нет. Показания алкашей не в счёт.

- И как же он попался? - спросил Железный.

- Вот. Тут мы подходим к самой грустной части нашей истории. Погубила его женщина.

- И карты! - пошутил Серега, но получил за это подзатыльник от Юли.

- У парня появились бабки, и не нам его винить за то, что он не сумел ими правильно распорядиться. Он ведь с детства больше десяти рублей в руках не держал. А тут приоделся, расправил крылья, так сказать, похорошел. Ну и, ясное дело, его сразу приметила одна особа. Разрушительница семей. Вот и стал он после работы задерживаться, в рестораны её водить. Дома говорил, что хочет побольше выработать продукции.

Сначала жена ему верила. Да и как не верить: в доме достаток — только что птичьего молока нет, дети сыты-обуты, мебель румынскую купили опять же. Но потом какая-то сволочь про мужа ей всё доложила. Убедиться в том, что это правда, не составило труда. Как увидела она своего суженого на мотоцикле с чужой бабой на заднем сиденье, так и проплакала всю ночь.

А девушка она была гордая, дворянских кровей. Другая бы на её месте в милицию мужа заложила или в местком — за аморальное поведение. Но она задумала их погубить. Выследила маршрут, по которому они каждый день катались, и перед самым их появлением растянула через дорогу прочный канат. Вот они со всей дури на него и налетели.

Кровища кругом, самогонные пары, аж глаза режет. Девица та подлая — сразу насмерть. Как головой в столб вписалась, так душу и отдала. А Филипп живой. Ногу сломал, пару рёбер, а так — хоть завтра снова на свадьбу. И милиция тут как тут. Что, мол, такое здесь произошло?

А супруга подходит к Филиппу и говорит: «Это тебе за твою верность».

Понял он всё, и тут же раскаялся. «Вяжите меня, - говорит он милиционерам. - Я один во всём виноват. Напился пьяный, за руль сел, скорость превысил. Чуете, как разит от меня?»

Не стали они подробно разбираться в этом деле, раз человек сам с повинной к ним в руки лезет. И намотали Филиппу десяток лет строгача. Припомнили ему и условный срок, и первый инцидент с прощением.

Шнырь замолчал, изучая реакцию публики.

- Он до сих пор сидит? - спросил участливо Серега.

- Да. Годков пять ему осталось. Если амнистия не случится. Или наоборот — не вляпается во что-нибудь ещё.

- А семья?

- А что семья? Развелись они. Говорят, бывшая его снова замуж вышла.

- Вот что бывает, - глубокомысленно произнес Атилла. - Когда личная жизнь мешает производственной.

- Что ты имеешь в виду? - напряглась Юля.

И великан засмущался.

Глава 39. Тропою Гамлета

Человек, лишённый душевного фундамента, подобен упавшему с дерева листу, гоняемому ветром. Любое, даже самое лёгкое дуновение, приводит его в смятенный трепет. Кратковременный порыв — и вот его уже несёт в неведомую сторону, безжалостно переворачивая и трепля. Едва он завалится в какую-нибудь укромную щель, как уже в следующую секунду катится по мостовой, отчаянно бросаясь в ноги прохожим.

Ваню Жилкина болтало вторую неделю. Спонтанно возглавив перспективную, как ему показалось, организацию, он тут же стал сомневаться в верности принятого решения. Нет, идея за всем этим стояла неплохая, но он чувствовал, что лодку всё время кренит на бок, заставляя её отклоняться от выбранного курса. В конце концов, её занесло куда-то уж совсем не по адресу.

Путём многотрудных рассуждений Ваня вплотную подобрался к выводу, что руководимое им предприятие в его сегодняшнем виде не имеет ничего общего с оригиналом, под которым он, собственно, и подписывался. Да что там говорить! Оно является опасным. Как для общества в целом, так и для него персонально. Причём, второе беспокоило его намного сильнее, чем первое.

Он вдруг стал замечать вокруг себя странные, если не сказать, подозрительные вещи. В их подъезде, ни с того ни с сего, прорвало трубу отопления, и вот уже несколько дней с ней возились люди в телогрейках. Они много курили и каждый раз, когда Иван проходил мимо них, замолкали, бросая на него косые взгляды. Пахло то ацетиленом, то гарью.

Соседка по площадке врезала себе в дверь новый глазок, крупнее предыдущего раза в два. Судя по всему, она теперь сутками напролет стояла, прильнув к нему. Наблюдала за происходящим. А по ночам строчила отчеты об увиденном. Иначе, как объяснить доносившийся из её квартиры характерный звук печатной машинки?

Отправляясь за хлебом в магазин, Иван часто останавливался по пути и наклонялся, чтобы завязать шнурки — старый испытанный приём разведчика. И один раз ему даже повезло, если это можно назвать удачей — он обнаружил за собой слежку! Какой-то гражданин в драповом пальто попытался спрятаться за угол дома, но подскользнулся и съехал прямо к ногам Ивана.

- Извините! - пробормотал он и тут же торопливо убежал.

Всплески панической энергии то и дело пробегали по дну Ваниного сознания, держа его в постоянном напряжении. Вполне логично поэтому, что оно стало произвольно генерировать разнообразные схемы ухода от ответственности. Скажем прямо, не все они базировались на Христианских принципах.

Лежащий на поверхности вариант чистосердечного раскаяния с одновременной сдачей товарищей всплывал на поверхность чаще других, но Ваня, отдадим ему должное, гнал прочь предательские мысли. Прежде всего потому, что этот подход не гарантировал ему собственной невиновности. Как минимум, его ждали отчисление или исключение. А может, и то, и другое вместе.

Сладкая мысль о бегстве в далёкую страну, где нет органов, будоражила не меньше, но Ваня не был уверен, что она, во-первых, существует, а, во-вторых, что до неё можно добраться доступными видами транспорта. Переход границы с надёжным проводником тоже казался ему весьма утопичным. Разве что записаться в какую-нибудь заполярную экспедицию, где, по слухам, не требуют даже паспортов.