Уроки переносятся на завтра - Сергей Боровский

Трамвай уверенно катил к конечной. Оставалась всего пара остановок, когда сразу через все двери в вагон зашли контролёры.

- Билетики готовим, показываем! - звучно прокричали они, как коробейники на базаре.

Пассажиры послушно протягивали пробитые компостером талоны, а Фара принялся рыться в карманах в поисках мелочи. Ему повезло — он сразу нашёл двадцатикопеечную монету. Сколько стоил проезд, он точно не знал, поскольку никогда не пользовался общественным транспортом, но чуял, что эти деньги покроют ущерб трамвайного депо с лихвой.

- Ваши билеты!

Фара протянул контролёру приготовленный «двадцатик».

- Я говорю: билеты, а не деньги.

- Ты не кричи, - мягко попросил парня Фара, испугавшись его громкого голоса. - Возьми себе и разбежимся.

- Всё понятно, - резюмировал контролёр и повернулся к коллегам. - Эй! Зайца выводите!

- Зачем выводить? Чуть что, так сразу выводить.

Он вынул из кошелька трёшку.

- На! Хватит на штраф?

- Хватит. Только сначала прогуляемся до автобуса.

- Какого автобуса?

- Вон стоит, - парень показал рукой. - Там тебе квитанцию выпишут.

- Да не нужна мне квитанция!

- Тебе не нужна, а нам нужна. Вставай.

Фару окружили люди с серьёзными не по возрасту лицами. Любопытные пассажиры стали оборачиваться на них, предвкушая скандал.

- Ну, пойдём, раз вы такие несговорчивые.

Парни расступились, пропуская Фару вперёд. И это стало их роковой ошибкой. Едва заяц оказался на улице, он задал стрекача. Догонять его никто не собирался, они только прокричали что-то ему вслед для приличия.

Трамвай тронулся, и Фара побежал за ним по параллельной дороге, очень напоминающей заброшенный тротуар.

Следующие пять минут без преувеличения стали худшими в его жизни. Ноги его то и дело проваливались в какие-то ямы, он увязал в снегу и падал. Дыхание сбилось, шарф норовил затянуться вокруг шеи в тугой смертельный узел.

Нет, соревноваться в скорости с электрическим монстром он, конечно, не мог. Он рассчитывал на то, что парочка не успеет далеко уйти от конечной. И оказался прав. Он увидел их, переходивших улицу прямо напротив кольца трамвайных путей, предназначенных для разворота.

Атилла с Юлей всё так же неспешно спустились с пригорка, миновали здание института и двинулись в сторону общаг.

«Студенты, значит!» - обрадовался Фара, хорошо знакомый с местностью.

Пройдя ещё немного, они свернули во двор, явно нацеливаясь на дверь. Затем исчезли за ней, и Фара остановился, чтобы отдышаться после сумасшедшей гонки и выждать пару минут, для верности. Когда по его подсчётам время пришло, он тоже толкнул дверь внутрь, собираясь выведать у вахтёра (или кто там у них?) необходимую информацию.

Ему показалось, что он налетел головой на гирю. Да так неудачно, что сознание немедленно покинуло его.

- Атиллочка, кто это? - испуганно спросила Юля, склонившись над поверженным врагом.

- Фамилии его я не знаю, но думаю, что он имеет какое-то отношение к нашему будущему.

- Он следил за нами?

- От самого кинотеатра.

- Что теперь будет?

Атилла погладил её по плечу.

- То же, что и раньше. Ты кастеляна Вову знаешь?

- Да.

- Будь добра, сбегай за ним. А я покараулю этого непоседу.

- Сейчас!

Юля умчалась выполнять задание, и Атилла оттащил потерпевшего за ноги в сторону, чтобы он не мешал проходу, усадив спиной к батарее. Сойдёт за подгулявшего, если что.

Вова появился на зов минуты через две, встреченный Атиллой в коридоре — он решил не смущать товарища видом бесчувственного тела.

- Чего звал?

- Ты не одолжишь мне ключи от кастелянской на пару дней? Мне туда кое-что положить нужно.

- Одолжу, - отозвался Вова, изнемогая от любопытства, но также памятуя и о том, что является должником великана. - Только до послезавтра. Мне бельё из прачки принимать.

- Годится.

Когда Фара понемногу стал приходить в себя на полу в кастелянской, Атилла подбодрил его лёгкими похлопываниями по щекам.

- Чем больше я думаю над ситуацией, тем больше она мне не нравится, - сообщил первым делом он. - Отпустить тебя — ты в милицию побежишь. Так ведь? Другой вариант — сменить дислокацию. Но он ещё хуже. Мы здесь нашли столько друзей! Остаётся у нас что? Сделать так, чтобы ты никуда не побежал. Согласен?

- Тебя всё равно разыщут и прикончат, как последнюю собаку. Ты понятия не имеешь, с кем связался.

- С этим трудно поспорить. Следовательно, вариант у нас один — твоя полная изоляция от общества.

Он очень умело, со знанием дела, скрутил Фаре руки за спиной.

- Посидишь пока здесь, а завтра я что-нибудь придумаю. Ужинал сегодня?

- Отвали, гнида!

- Это хорошо. Значит, до утра потерпишь. Кричать собираешься? Привлекать внимание?

Фара молчал.

- Ага. Вижу. Значит, придётся ещё и затычку поставить.

Он оторвал от валявшейся простыни приличный кусок и затолкал его пленнику в рот.

- Так нормально? Не жмёт?

Другим лоскутком он опоясал пленнику голову и завязал узелок на затылке, чтобы тот не смог вытолкнуть кляп языком.

Глава 38. Колымские рассказы

Шнырь размял пальцы рук и похрустел суставами, словно перед упражнениями на турнике. Огляделся. Настольная лампа выхватывала из темноты вдохновенные лица с блестящими от нетерпения зрачками.

- Атилла, ты помнишь Самогонщика? - спросил он.

- Как не помнить? Мы с ним столько леса повалили!

- У нас что, за это на Колыму отправляют? - возмутился Серега.

- О, нет! - Шнырь многозначительно поднял вверх палец. - Всё гораздо сложнее.

Предстоял интересный вечер, и студенты замерли в предвкушении.

- Звали нашего самогонщика Филипп, - начал издалека Шнырь. - Сам он не пил, не курил и был примерным семьянином. Пятеро детей — мал мала меньше. Жена красавица. А зарплаты — сто двадцать инженерных рублей. Ну, у вас это ещё впереди, - подтрунил он слегка над собравшимися. - А тут как-то помер его двоюродный дядя и оставил в наследство... Нет, не кота в сапогах, как подумали вы. А что?

- Самогонный аппарат, - подсказал Лёха.

- Правильно! Отходя в мир иной, он судорожно вцепился в руку Филиппа и прошептал на последнем издыхании: «Береги его, Филя! Он принесёт тебе счастье». И в тот же момент дал дуба. Ну, воля умирающего — закон. Взял Филипп аппарат и поставил дома в сенях, потому что пользоваться им не умел. Полгода, наверное, стоял агрегат без дела. Но тут случилось гостить у них одному дальнему родственнику... Или однокласснику? Уже не помню. Так вот. Увидел он аппарат и изумился: «Экое чудо техники у вас в сенях стоит, а вы впроголодь живёте». И научил он Филиппа нехитрому искусству приготовления зелья. Разные рецепты брашки подсказал: и просто на сахаре, и на картошке, и на свёкле. И объяснил, как из мутной бурды получить прозрачный и благородный напиток. Весь технологический цикл они прошли вместе, бок о бок. Филипп всё запомнил и для верности ещё в блокнот записал.

Уехал родственник, и стал Филлип приторговывать продуктом. Спрос на него оказался сумасшедшим. В магазинах за водкой очередь. На час позже открытия пришёл — полки пустые. А ночью так вообще все заведения закрыты, да и денег на них не напасёшься. Короче, поллитровочки улетали в миг по два рубля за штуку. Он уже стал подумывать о расширении производства, как вдруг — бац! — приходит милиция с обыском. А он, глупый, даже и спрятать-то машину не удосужился.

- Неопытность, - покивал головой Лёха, второй раз за вечер обнаруживая болтливость.

- Да, - согласился с ним Шнырь. - Зелёный он был, зеленее некуда. Хотели ему дать пятнадцать суток, но дети тут начали плакать и за портки его хватать — такой вой подняли! И не выдержало сердце милицейское. Протокол составили, как положено, аппарат реквизировали в пользу государства, а Филиппу объявили строгий выговор с занесением в книгу для предупреждений.

Ушли они, и Филипп задумался, как дальше быть. Только они, можно сказать, стали подниматься на ноги — купили малолетним по велосипеду, жене справили сарафан из ситца — и вот тебе на! Два дня он бродил по комнатам, сам не свой, а на третий день заперся в сарае и сделал новый аппарат. Без всяких чертежей и подсказок. Принцип он давно ухватил — не даром инженер. И к организации процесса он теперь решил подойти со всей серьёзностью. Поставил он цех в огороде, возле забора, в зарослях дикой малины и лопухов. А чтобы дым подозрительный не коптил, провел электричество.

Дела снова пошли в гору. Торговал он осторожно: в руки давал только тем, кого знал лично, или по хорошей рекомендации. Для отвода глаз каждый день ходил на работу, взял там на себя какую-то общественную нагрузку — вроде, распространителя билетов лотереи ДОСААФ — и записался в хор местного дома культуры. Но все эти ухищрения не помогли ему.

Вернулся он как-то домой, а там уже полно милиции и понятых. Вспарывают матрацы, подушки, вёдрами в сенях гремят, обнюхивают кастрюли и бидоны. Жена, понятно, в слезах, но на неё никто внимания не обращает. Закончили они в доме и перешли в огород. Перекопали картошку, хотя ей ещё две недели положено сидеть в земле было, обломали яблони, из сортира даже вычерпали жижу. А потом какой-то умник догадался вдоль забора пройтись. Там-то лабораторию Филиппа и накрыли.