Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима - Льюис Уоллес

— Конечно, твой Магомет замечательный принц, но ведь у тебя спрашивали не о нем, а о надписи на воротах.

— Погодите, все придет в свое время, — отвечал цыган, — однажды я со своим медведем так позабавил Магомета, что он дал мне кошелек с золотыми, а медведю значок. И куда бы мы ни приходили с этим значком, нас всюду принимали с распростертыми объятиями и давали нам убежище и пищу. Вот посмотрите, на значке медведя та же надпись, что и на этих воротах. Значит, этот дворец, так же как мой медведь, находится под покровительством Магомета. Но когда же он здесь был?

— Никогда.

— Нет, он был.

— А ты почему знаешь?

— Эта бляха доказывает, что он был здесь и прибил ее на воротах, желая объявить, что дворец находится под его покровительством. Он сам дал моему медведю значок, и никто иной, кроме него или его отца, султана, не мог прибить этой бляхи на воротах дворца.

Сергию невольно вспомнились слова игумена о том, что непонятно, зачем княжна живет одна против турецких владений. Он слишком уважал княжну, чтобы заподозрить ее в чем-либо, но не мог не признать, что она представляла своим врагам предлог к преследованию, а потому решился серьезно поговорить с нею об этом.

X. Цыган

По случаю праздника в Терапии весь сад, окружавший дворец, был отдан в полное распоряжение прибывшей на гонку публики, но так велико было уважение к княжне, что никто не дерзал подойти к самому дворцу без особого приглашения.

Подойдя к внешним воротам, Сергий остановился перед толпой мужчин и женщин, которые окружали невысокую, но довольно большую платформу, покрытую новым, неупотребленным парусом. На каждом из ее углов возвышалась мачта, украшенная цветами. На галерее, пристроенной к портику, играла музыка, а на платформе весело танцевали.

Неподалеку, среди увитых венками колонн, виднелся балдахин, под которым сидела княжна Ирина, окруженная молодыми девушками. С открытой головой и лицом, она с удовольствием слушала музыку и смотрела на веселье толпы.

Увидав Сергия, который своей высокой фигурой возвышался над окружающими, княжна забыла придворный этикет и, встав, поманила его опахалом. При виде этого толпа с уважением расступилась, и он прошел к балдахину, где ему почтительно дали дорогу.

Княжна приняла его сидя. При виде ее красивого лица Сергей забыл обо всем, что хотел сказать. Никакое подозрение не могло устоять перед ее лучезарными глазами.

— Здравствуй, Сергий, — сказала она, — я очень рада, что ты приехал, и боялась, что не буду иметь удовольствия видеть тебя сегодня.

— Не только твои приглашения, но и малейшие желания для меня закон, а потому ты напрасно сомневалась в моем приезде.

— Ты был на всенощном бдении?

— Да.

— А ты видел императора? — спросила Ирина вполголоса.

— Нет, — отвечал он так же тихо, — его величество позвал нашего игумена в часовню, но когда он явился вместе со мной и я нес факел, то уже дверь была заперта, и мы остались перед ней.

— Бедный император, — произнесла девушка печально, — я знаю, что он хороший человек, и желала бы всем сердцем помочь ему. Положение его ужасно. Отовсюду надвинулись тучи, и нет надежды на спасение. Извне грозят страшные враги, а внутри город, церковь и двор раздираются распрями.

Княжна замолчала и, взглянув на веселую толпу, через минуту прибавила:

— Отчего эти добрые люди могут забывать свои горести и веселиться, а нам это невозможно? Скажи, не принес ли ты какой-нибудь доброй вести? Но кто это пробирается в толпе?

Княжна снова просияла, хотя ее улыбка была несколько искусственна.

Сергий посмотрел в ту сторону, на которую указывала Ирина, но прежде всего его глаза остановились на лице Лаели, которая сочувственно смотрела на него.

— Я ожидала встретить тебя здесь, — сказала она.

Сергий хотел ответить, но княжна быстро встала со своего места и, подойдя к балюстраде портика, сказала:

— Иди сюда и объясни, что это такое.

Сергий бросил дружественный взгляд на Лаель и поспешил за княжной.

Через толпу пробрался к платформе цыган со своим медведем, и его появление возбудило страх в публике, которая огласила воздух криком и визгом. Сергий рассмеялся и сказал княжне:

— Не беспокойся, это цыган с медведем, я видел его у ворот дворца.

Он только хотел заговорить с княжной о медной бляхе на воротах, как внимание Ирины было отвлечено цыганом, который, увидав ее, распростерся по восточному обычаю, а затем мгновенно появился на платформе.

Цыган посадил медведя на задние лапы, а сам, поклонившись толпе, стал рассказывать о медведе с такими ужимками и уморительными жестами, что отовсюду послышался громких смех. По его словам, он с медведем странствовал по всему свету, был на Востоке и странах, где живут франки и галлы; он представлял перед индейскими раджами, татарскими ханами, персидскими шахами и турецкими султанами. Он понимал все языки на свете, а его медведь был самым ученым, умным и способным на все зверем.

И цыган начал разговаривать со своим медведем на каком-то непонятном наречии, а медведь отвечал ему, или утвердительно кивая головой, или отрицательно качая ею. После такого довольно продолжительного объяснения цыган, не выпуская из рук ремня, на котором держал медведя, отошел в сторону, а медведь стал выкидывать всевозможные штуки. Прежде всего он встал на задние лапы, обернулся к княжне и упал ниц на пол. Публика стала громко аплодировать, а медведь снова встал на задние лапы, приподнял передние к голове и перекувырнулся.

Подойдя к краю платформы, цыган предложил публике вступить в бой с медведем, а когда никто не принял вызова, то сам решился вступить в единоборство.

Они начали ходить кругами, готовясь к схватке.

Цыган схватился обеими руками за ремень на шее медведя, а тот обнял его своими лапами, громко ворча. Долго они боролись, то наступая, то отступая. Наконец цыган, по-видимому, ослабел, лицо его побледнело, и медведь стал все сильнее и сильнее сжимать его своими лапами. Женщины и дети подняли крик, опасаясь, что медведь сомнет цыгана, и даже княжна Ирина просила Сергия поспешить на помощь несчастному. В эту минуту он сам закричал: «Помогите», — и упал, как бы изнемогая.

Княжна в испуге отвернула голову, а Сергий быстро перескочил через балюстраду, но, прежде чем он достиг платформы, на ней было уже несколько человек. Видя это, цыган живо вскочил, наступил на заднюю лапу медведя и схватил его за высунутый язык. Зверь мгновенно грохнулся на пол, как бы мертвый.

Все поняли, что цыган их разыграл. Княжна рассмеялась сквозь слезы и бросила цыгану несколько золотых монет, а Лаель пришла в такой восторг, что кинула ему свое опахало. Он низко поклонился и, попросив музыку заиграть веселую пьесу, пустился в пляс со своим медведем.

XI. Разговор Сергия с княжной

Солнце нестерпимо жгло, и гости в Терапии стали мало-помалу искать тени под деревьями, окаймлявшими аллеи сада. Дети принялись за игры, старики и старухи забавлялись сплетнями, молодежь ворковала. Вскоре слуги разнесли угощение — хлеб, фрукты и вино.

Ирина спустилась к гостям. С блестевшими от радости глазами, со счастливой улыбкой она обошла весь сад, подходя чуть ли не к каждому гостю и, дойдя до вершины мыса, выдававшегося на Босфор, села на каменную скамью, выточенную в виде кресла. Сергий пошел за ней.

Долго они молча смотрели на восхитительную панораму Босфора. Наконец княжна промолвила:

— Нет ли известий от отца Илариона?

— Нет.

— Я думала о нем. Он часто рассказывал мне о том времени, когда все в церкви были братьями и богатые считали себя только хранителями и раздавали свои богатства в пользу бедных. Я теперь понимаю, что действительно отец Иларион был прав: богатство приносит удовольствие только тогда, когда им делишься с неимущими. Голодные, холодные, больные не виновны в своих страданиях, и богатые должны быть их истинными братьями во Христе, помогая несчастным, насколько возможно. Но что это ты, Сергий, как будто чем-то озабочен? Садись и расскажи, что с тобой.

— Княжна, ты не знаешь, чего просишь, — начал молодой монах, и княжна быстро его перебила:

— Разве женщина не может слышать твоей исповеди?

— Нет. Но я нахожусь в затруднительном положении и не знаю, как из него выйти. Представь, княжна, что настоятель одного монастыря оказал покровительство молодому послушнику, стал обращаться с ним как с сыном и поведал ему великую тайну, заключающуюся в том, что другое лицо, также покровительствующее этому послушнику, лицо, всеми уважаемое и любимое, обвиняется в серьезном нарушении религиозного долга. Что делать послушнику, кому оставаться верным, игумену или своей благородной покровительнице, находящейся в большой опасности?