Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма - Тина Ворожея

ярче, самобытней, а копия — так себе... Поэтому, рекомендую этой подставной тетушке, сгинуь! Кыш-кыш!

Беркутов замахал руками, словно прогонял соседскую курицу, которая по ошибке забрела в чужой огород.

Агафья Платоновна гневно сверлила мужчину глазами, ее ноздри раздувались, как у лошади после длинного бега, а пальцы вдруг скрючились, превращаясь в хищные и страшные когти.

— Не настоящая?! Это я, не настоящая?! — взревела она, и ее мелодичный, чувственный голос перешел в отвратительный визг.

Мне стало страшно. Одно дело, видеть благодушную, милую женщину на портрете. Привыкнуть к ее беззвучным пантомимам, не отдавать себе отчет, что участвуешь в не совсем нормальном явлении, а совсем другое — вдруг ясно осознать, что с потусторонним силами шутить и связываться не следует!

— Не настоящая?! — продолжала страшно визжать Агафья Платоновна. — Тебе щенок, надо почувствовать на своей шкуре, какие ощущения испытывает не настоящая, но все же убитая тобой женщина!

С этими словами она стремительно бросилась на Беркутова. Скрюченные, трясущиеся пальцы схватили его за шею и начали душить. Мужчина отбивался как мог, но разве можно сравнить силу призрака и силу обычного человека?

С этого момента происходящее мне резко перестало нравиться. Я ринулась на защиту Беркутова. Пыталась оттолкнуть Агафью Платоновну, но у меня ничего не выходило. Холодное, ледяное нечто, которое ощущали мои руки, совсем не было похоже на человеческое тело. Мужчина уже перестал сопротивляться, когда мне в голову пришла спасительная мысль. Забытые слова молитвы, которым в далеком детстве научила меня старенькая и очень интеллигентная бабушка моего отца, сорвались с моих губ. Произнесенные тихой, неуверенной скороговоркой, они прогремели как гром.

Агафья Платоновна попятилась от меня, отпустив на мгновение Беркутова.

— Эмма? Что ты делаешь Эмма? — прохрипели ее посиневшие губы.

Я плакала, слезы мокрыми ручьями сбегали по моим щекам, скользили по обнаженной шее.

— Агафья Платоновна, вы не можете судить живых, ваше место среди мертвых! — эти слова мне дались с большим трудом, но я, все же их произнесла.

Женщина вздрогнула, посмотрела на синюшно-бледного Петра Беркутова, который часто дышал. Из его глаз тоже бежали слезы.

— Я не виноват в вашей смерти, Агафья Платоновна! Все произошло случайно! Тот отравленный шоколод, предназначался Катерине. Ведь, это она, напрямую была виновна в смерти моего отца. Но в последний момент, я передумал, струсил. Положил злосчастную плитку в карман пальто, а оказалось, что положил ее мимо. Уехал с поминок в смятенных чувствах, и только дома обнаружил, что отравленного шоколада в кармане пальто нет. Вернулся сразу. Гнал мобиль на предельной скорости, но все равно опаздал! Вы, Агафья Платоновна успели подобрать шоколадку и съесть... Простите! — мужчина зарыдал так горько, что стал похож на маленького мальчика, отчаянно горюющего и размазывающего слезы по щекам.

Агафья Платоновна усмехнулась, нагнувшись подобрала с ковра свою зеленую шаль.

— Всегда знала, что меня погубит любовь... Если не к мужчине, так к сладкому, — она жутко засмеялась закинув голову.

Затряслась пышная грудь обтянутая вишневым бархатом нарядного платья. Затрепетали перекатываясь на белоснежной шее, крупные жемчужины бус. Женщина была такой реальной, такой живой, что я не сразу уловила, как начал таять ее облик. Он истончался, становился прозрачным. Вот уже видно сквозь зеленую шаль черное полотно пустой картины, вот темно-вишневое платье, уже похоже на редкий, фруктовый кисель.

Перед тем, как исчезнуть навсегда, Агафья Платоновна бросила на меня прощальный взгляд.

— Не плачь Эмма, я наконец-то свободна! Быть запертой в портрете, еще та мука!

Потрясенные увиденным, мы с Беркутовым переглянулись. В глазах мужчины застыл ужас. Он поглаживал пальцами свою шею и кривился от боли.

Я отчаянно плакала. Мне жалко было свою тетушку, совсем по другому я представляла эту разоблачительную встречу.

Не знаю сколько бы продолжались мои страдания, но их прервал тихий стук в дверь кабинета. Она робко отворилась и темном проеме возникло встревоженное лицо старшей горничной.

— Эмма Платоновна, там внизу, дама скандалит. Требует впустить ее в дом, не то грозится разбить все окна, — Галина стыдливо опустила глаза и покраснела. — Еще она говорит, что бы вы, ей мужа вернули...

— Татьяна! — взвился в кресле, словно укушенный пчелой, Беркутов.

— Ага, она так и назвалась — госпожа Татьяна Беркутова, — согласно закивала головой женщина, и злорадно улыбнулась.

Теперь меня не слишком беспокоило, что старые, деревянные ступеньки отчаянно скрипят и ругаются под моими ногами. К чему осторожничать, если их жалобные стоны заглушали глухие, настойчивые удары в дверь. Если они продолжатся еще немного, то наверняка разбудят Лимона. Собака начнет гавкать, и тогда проснутся дети. А если, проснутся дети... Я заскрипела зубами и перескочила через пару ступенек.

Вихрем пролетела по длинной, большой гостиной, едва не сшибла на бегу круглый стол, который в окружении высоких, резных стульев в полутьме напоминал причудливый корабль. Выскочила в освещенный голубоватым светом коридорчик и резко выдернула из мощной, кованной петли, такой же мощный, тяжелый крючок, который больше напоминал собой согнутый китобойный гарпун,чем обычную принадлежность каждой уважающей себя, дубовой двери.

С той стороны опять глухо застучали, незапертая дверь покорно качнулась от ударов, резко открылась и прямо мне под ноги кулем свалилась нарядная, пахнущая смесью дорогих духов и алкоголя, женщина. Пока она растеряла весь свой агрессивный, враждебный настрой от неожиданности, и пыталась подняться на ноги, я старалась ее рассмотреть.

Но пока, сделать какие-то выводы о ее внешности, не могла. Мелькали складки зеленого, бутылочного цвета платья, яркие медно-рыжие, растрепанные кудри, да стройные ноги в тончайших, телесного цвета чулках и зеленых туфельках.

Видимо госпожа Татьяна Беркутова, приняла для храбрости изрядную долю алкоголя, поэтому самостоятельно встать ей было не под силу.

Я сомневалась несколько секунд и наблюдала за ней. Во мне боролись злость на нарушительницу спокойствия моего дома, страстное любопытство и мерзкое, высокомерное превосходство любовницы.

В итоге победила женская солидарность и я протянула ей руку.

— Позвольте, вам помочь сударыня!

Сударыня устало сдула с мокрого лба рыжий локон, и протянула мне руку.

Когда ее лицо оказалось напротив моего, я тихонько ахнула. Уж слишком была похожа, госпожа Татьяна Беркутова на незабвенную Екатерину Васильевну, но похорошевшую и помолодевшую лет этак на двадцать. Значит Петр Беркутов, сознательно или бессознательна выбрал в жены, девушку которая напоминала ему, о его первой, пускай и наведенной колдовством любви. Тут явно было видно, какой типаж предпочитает мужчина. Сразу возник вопрос, а для чего ему я? Сухопарая, высокая блондинка, у которой минимум округлостей и максимум выпирающих костей?