Переплет - Бриджет Коллинз

Я огляделся и запахнул пальто, укрываясь от внезапно налетевшего холодного ветра с частичками угольной сажи. Мы стояли на улице с широкими голыми тротуарами и высокими кирпичными домами; тут и там виднелись кучки грязного снега. К каждому дому вела лестница и перила, а все двери и ступени были одинаковыми. На крыльце ближайшего к нам дома стоял лавровый куст в глазированном горшке, и даже с расстояния десяти шагов я видел на листьях пятна копоти, черной, как плесень.

– Проклятье, ты уснул там, что ли? – Де Хэвиленд поднялся по лестнице и позвонил в колокольчик. Я поспешил за ним и увидел на двери табличку с витиеватой гравировкой: «Де Хэвиленд, Ч. П. П.». Не знаю, чего я ожидал, но не этого.

Дверь открыла суровая дама с пучком и пенсне на шнурке. Увидев де Хэвиленда, она просияла и отошла в сторону, пропуская его в дом. Ее улыбка застыла, когда она увидела меня, но дама ничего не сказала, лишь промолвила:

– Хорошо, что вы вернулись, господин де Хэвиленд. Миссис Сотертон-Смайт нуждается в ваших услугах. Мистер Сотертон-Смайт даже пригрозил обратиться к другому переплетчику, если вы скоро не вернетесь.

– И оставить книги его жены в нашем хранилище? Сомневаюсь, что он осуществит угрозу, – он коротко и сухо рассмеялся. – Ав чем дело? Неужто жена пронюхала о его новой любовнице?

Дама откашлялась, покосилась на меня, но де Хэвиленд махнул рукой.

– Не волнуйся, это мой новый ученик. Рано или поздно ему все придется узнать. Ты записала ее на прием?

– Пока нет, сэр. Но я отправлю записку вечерней почтой.

– Вот и славно. Приму ее завтра. Но прежде проверь, оплатил ли Сотертон-Смайт последний счет.

Он прошел по коридору, вымощенному плиткой. С одной стороны я увидел полуоткрытую дверь с табличкой «Приемная». Через щель в двери мне открылась светлая модная гостиная: стены, оклеенные обоями с узором из птиц и камышей, журналы, разложенные на столике веером. В фарфоровой вазе стоял букет весенних цветов, хотя на дворе была зима. В глубине этой комнаты виднелась еще одна дверь, но я не успел толком разглядеть ее: де Хэвиленд остановился, бросил взгляд через плечо и нахмурился.

– Что ты там копаешься? Никогда не был в приличном доме? Иди сюда.

Суровая дама испарилась: по всей видимости, скрылась за дверью в противоположном конце коридора. Замок щелкнул. Я поспешил за де Хэвилендом и догнал его, когда тот толкнул дверь черного хода и вошел в темный коридор, ведущий в тесный маленький дворик. Мы очутились у старого покосившегося деревянного здания. За мутными стеклами окон мелькали тени. Огибая лужи, де Хэвиленд подошел к дому и открыл дверь.

– Мастерская, – провозгласил он. – Ты будешь спать в комнате наверху. Ну же, заходи. – Он миновал темный коридор и толкнул дверь слева. Та распахнулась, и я увидел комнату, в которой сидели четверо или пятеро мужчин, склонившись над верстаками или прессами. Один из них встал – в руке у него был молоток – и начал что-то говорить, но увидев, кто стоит на пороге, отдал честь и промолвил:

– День добрый, сэр.

– И тебе того же, Джонс. Бэйнс, Уинторн, на улице стоит карета, груженая коробками; их нужно принести. Будьте добры, займитесь этим. Сундук снесите мне в кабинет, остальное тащите сюда. – Он даже не взглянул на рабочих, оставивших свои дела. Один из них обтягивал уголок кожей, и я увидел, как он поморщился и отклеил обтяжку, чтобы та не высохла полуготовой. Рабочие понуро прошаркали мимо, но де Хэвиленд словно не замечал их. – Джонс, познакомься: мой новый ученик. Он будет спать наверху и работать с вами.

– Переплетчик-подмастерье, хозяин?

– Да. Но он также умеет… – де Хэвиленд рассеянно махнул в сторону книжного пресса, – умеет делать грубую работу, так что, пока будет учиться переплетать, пригодится вам и тут. – Он повернулся ко мне. – Я позову тебя, когда ты понадобишься. В остальное время слушайся мистера Джонса.

Я кивнул.

– И само собой разумеется, в большой дом тебе нельзя, пока я тебя не позову. – Он повернулся и вышел. Рассохшаяся дверь скрипнула и захлопнулась с глухим стуком.

Стоявший у окна мужчина поднял голову, презрительно выпятил губы, будто насвистывая, и стал смотреть, как де Хэвиленд пробирается по двору, пытаясь не замочить ног. Трое рабочих, даже не переглянувшись, склонились над верстаками. Я сунул руки в карманы, чтобы хоть немного согреть пальцы. Ждал, пока Джонс спросит, как меня зовут, но тот склонился над прессом и продолжил стучать молотком по спинке книжного блока.

Я кашлянул.

– Мистер Джонс…

Один из рабочих фыркнул: мужчина, сидевший ближе всех к выходу; он вертел готовую книгу на свету, проверяя четкость тиснения. Я повернулся к нему, и он закатил глаза.

– Не Джонс, а Джонсон. Этот осел даже имена наши запомнить не может.

– Он свое-то имя запомнить не может, – заметил его товарищ, не отрываясь от работы. – Де Хэвиленд, мать его. Типа француз, как же.

– Значит, мистер Джонсон, – проговорил я.

Но Джонсон мне так не ответил. Рабочий, что заговорил со мной, пожал плечами и положил готовую книгу на столик у стены.

– Заверни ее, будь добр.

Я не сразу понял, что он обращается ко мне. Неуклюже прошагал по проходу между верстаками, а рабочий, пока я дошел до столика, уже вернулся на свое место у печи. Осматривая наконечник паяльника, он добавил:

– Заверни ее в коричневую бумагу и запечатай воском. Сверху напиши имя, порядковый номер и поставь пометку «Хранилище». Затем заполни учетную карточку. Сейчас я покажу, как.

Джонсон небрежно бросил между ударами молотком:

– А чья это книга?

– Раншэма.

Рабочие хором рассмеялись.

Я взял книгу. Она была тоненькая, небольшого формата, с комбинированным переплетом из кожи и мраморированной бумаги. Никто не смотрел в мою сторону, и я, преодолев сомнения, открыл книгу и осмотрел ее изнутри. Форзац был неаккуратно обрезан, из него торчала нитка, и между форзацем и титульной страницей не было авантитула. «Сэр Персиваль Раншэм, том 11» – было написано на титульном листе. Я машинально пролистал блок: направление волокон было неправильным[3]. Потом раскрыл ее в случайном месте. Она была написана вычурным, трудночитаемым языком, полным витиеватых оборотов. «…Ее фигура определенно раздалась, и я поздравил ее мужа с грядущим прибавлением в семействе и спросил, когда ожидать младенца; представьте мой ужас и недоумение, когда он сперва удивился, а затем рассвирепел…»

– Жаль, что книга не на продажу, – заметил Джонсон. – Раншэм – просто умора. Коллекционеры посмеялись бы на славу. – Он в последний раз ударил молотком