Собрание сочинений (Том 1) (-) - Алексей Толстой

Надя тоже молча и внимательно глядела ему в глаза. Аггей больше не улыбался. Надя сказала:

- Я иду спать. Устала. Покойной ночи, - и, прощаясь, пожала руку спокойно и крепко маленькой своей рукой.

Войдя к себе в спальню, Аггей лег не раздеваясь на постель и платком стал вытирать нос и сморкаться.

- Как глупо, - сказал он, - и не с чего; просто не нужно было им приезжать.

2

Утром Аггей долго ждал пробуждения гостей и, не дождавшись, побрел на речку. На тропинке попался садовник Сидор. Аггей сказал ему:

- Идем купаться.

Сидор ухмыльнулся в ярко-рыжую бороду и пошел за барином, немного отставая. Вялым голосом Аггей говорил:

- Надо бы купальню построить вон у той ветлы, я давно тебе толкую, Сидор.

- Отчего же, можно построить, - отвечал Сидор с полной готовностью, хотя такой разговор начинался каждую весну.

- Построим ее в виде портика и окрасим в белое... Вот ко мне гости приехали и купались бы...

Раздевшись, Аггей долго сидел на траве, глядя, как около корней ивы плавают пиявки.

Сидор мылил лицо и бороду, приговаривая:

- С мыльцем-то чище.

Аггей представлял белую купальню, отраженную в воде, себя в этой купальне, сидящего на скамейке, и Надю: она будто бы пальцами пробовала воду и, улыбаясь, вся залитая солнцем, начала снимать башмачки.

- Ах, боже мой, как же это так! - испуганно воскликнул Аггей. Подошел к берегу и плюхнулся в воду и, почувствовав свежесть, поплыл, громко фыркая. Из камыша выбежал гуськом выводок домашних утят, утка, крякая, вытягивала шею, пугала Аггея, и он вдруг обрадовался и солнцу, и реке, и свежести.

- Чай, гости мои давно встали, - говорил Аггей, одеваясь. - Сидор, ты возьми простыню, а я побегу.

На веранде за чайным столом сидел Степан в белом пиджаке; когда Аггей подошел, он сказал, щурясь:

- От тебя рекой пахнет... Знаешь, Надя и сейчас бы спала, если бы я не разбудил...

Аггей от неизвестной причины засмеялся, покраснел и вдруг, к удивлению экономки, потрепал ее за чепец:

- Сегодня вы, Марья Ивановна, просто красавица. Марья Ивановна только ахнула. Степан, не спеша намазывая масло, сказал:

- Этим липам, должно быть, больше ста лет. Вообще - сад хорош.

- Я на тебя обиделся вчера, - ответил Аггей весело, - хотел поговорить откровенно, а ты заснул...

И он радостно вздрогнул: из дому донеслись быстрые шаги и голос Нади.

Она вошла в холщовом платье, коротком и ловком, каштановые волосы ее были причесаны просто и тоже так ловко, что Аггею показалась точно чем-то священным эта ловкость, и захотелось вытянуться самому в кресле, стать вдвое худее.

Надя вдруг спросила:

- Как вы спали, Аггей Петрович?

Он даже открыл немного рот. Она спросила просто, из учтивости, и продолжала пить чай маленькими глотками и забыла, конечно, про вопрос, но Аггей видел, что угол глаза у нее был лукавый.

С боков веранды по натянутым бечевкам вились темно-зеленые ипомеи, цветущие утром, пока их лиловых колокольчиков не коснется солнце. Аггей оторвал плеть и подал с поклоном Наде, чтобы она украсила ею платье.

- Так на портрете моя бабушка, когда была девицей, - проговорил он, густо краснея.

Надя посмотрела внимательно, взяла цветы, взглянула на брата, поднялась и плечом задела ветку акаций, осыпавшую ее крупными каплями росы.

- Мы идем гулять, - сказала она, - покажите мне сад и речку. Степан, иди же!

Они пошли по поляне. Аггей шагал рядом с Надей, глядя под ноги.

- Почему бы вам не остаться у меня подольше, - вдруг сказал он и отвернулся, - неужели уж так скучно здесь?

- Я не могу больше, - охнул Степан и лег в траву. - Знаешь, почву исследовать пойду завтра.

Он закрыл глаза, защитив их от солнца ладонью.

Надя села рядом, поджав ноги; нежная кожа плеч ее и рук была видна сквозь кружева платья, и чувствовал Аггей ее запах, сладкий, нежный, женский.

- Сегодня я точно выздоровел после болезни, - сказал Аггей, тряхнув плечами. - Я ведь очень сильный, только не приходилось никогда применять.

Надя сказала, кусая травку:

- Сломайте дерево.

И, обняв колено, запрокинула голову и глядела на облака, ее шея казалась прозрачной.

Аггей подошел к березке и стал трясти.

- Ну, ну, - проговорил он, - ломайся, - и, крепко упершись ногой в корневище, выгнул березку, напружился, присел и сломал; дерево хрустнуло и, медленно клонясь вершиной, легло с печальным шумом на траву.

- Браво! - воскликнула Надя, захлопав в ладоши, а Степан сказал лениво:

- Зачем сломал, росла она, росла...

- Я еще могу, - сказал Аггей, застенчиво улыбаясь.

- Нет, - ответила Надя, - сядьте. Аггей послушался, сел около.

- Теперь лягте и глядите вверх, что вы видите?

- Небо, - сказал Аггей тихо, - голубое. Коршун чуть виден...

- А ну, прищурьтесь, видите: небо уходит вглубь, и повсюду золотая пыль, а облако похоже на чашу.

- Перестань, Надька, - сказал Степан.

- Не на чашу, - сказал Аггей, - а на вас. Надя засмеялась. Степан сказал:

- Фу, господа, я иду купаться. - Он не спеша поднялся и пошел, на ходу срывая листья.

Аггею стало страшно с Надей один на один.

- Расскажите, как вы живете в таком раю? - спросила она ласково, вздохнула и легла рядом с ним, заложив ладони под затылок. - Вы любили когда-нибудь, Аггей Петрович?

Аггей закрыл глаза и не ответил ей на это.

Прошел Степан с полотенцем на голове, что-то пробормотал неразборчивое. Надя неизвестно над чем стала смеяться. Потом приподнялась, опустила обе руки и, рванув траву, осыпала ею лицо Аггея.

- С вами что-то нужно сделать особенное, - сказала она, - ах, Аггей Петрович, какой вы... - она приостановилась и протянула: - глу-у-пый!

Надя в этот день восхищалась всем, что видела: канавой, поросшей мягкими лопухами, зарослями вишенника, мостками через речку, шлепающими по воде.

Аггей объяснил, что на мостках этих рано поутру, пока не встало солнце и над водой туман, мальчишки ловят рыбу удочками, плюют на червяка; слюны будто бы червяк не любит и долго корчится на крючке.

Из сада по выгону пошли к глиняным оврагам, где стояла часовня над помершим когда-то странником без рода и племени. От часовни по дороге спустились домой через деревню.

Аггей, всю дорогу объяснявший Наде деревенские подробности, теперь замолчал, глядя, как приплюснутое солнце садилось в степь за холмами.

Оранжевый свет оттуда тоскливо бежал по голому выгону, по колючей траве.

Аггею показалось, что он, как больной, снова глядит на надоевшие обои у кровати. Хрустнув пальцами, он сказал:

- Вы спросили, любил ли я когда-нибудь? Нет, не пришлось.

- А я, Аггей Петрович, не помню, когда не была влюблена. Весь мир другой, когда любишь, - все для меня: и солнце закатывается для меня и поля бегут...

Взойдя на пригорок, откуда видна усадьба, Надя запыхалась немного и положила руку на высокую грудь и мгновенно вырисовалась, четкая и тонкая, на красной полосе заката.

Таким представлялся Аггею ускользающий образ девушки, о которой он мечтал по вечерам. Оттого, что сейчас можно было видеть ее въявь, закружилась голова, и, стоя внизу пригорка, Аггей раскрыл рот.

- Что вы увидели? - воскликнула Надя. - Привидение?.

Затворив за собою дверь кабинета, Аггей остановился около письменного стола, зажег свечу и долго глядел на тихое ее пламя...

Чернила в чернильнице давно высохли, единственный конверт был захожен мухами, и Аггей, отыскав карандаш, сел на низенький диванчик.

- Надя, - сказал он и слегка похолодел, услышав свой голос, - неужели возможно...

Поднеся к лицу ладонь, едва пахнущую ее духами, он подумал: "Я целую ей руку... Вот так..."

Закрыв глаза, Аггей стал морщить подбородок так, как делает это Надя, когда смеется. Поднял пальцы к голове, тоже как делает Надя, поправляя волосы, и,-весь выпрямившись, не в силах сдержать удары сердца, сказал:

- Люблю... - и, похолодев, открыл глаза и увидел в темном зеркале себя - толстого, с руками, неестественно растопыренными.

Аггей замотал головой, присел к столу, долго молчал, охватив лицо руками, потом решительно, крупным, неровным почерком, стал писать.

"Простите, но вы спросили - люблю ли я? Поэтому я осмеливаюсь писать. Вас я люблю так, как никто и никогда не любил. Вы не такая, как все женщины; вы особенная, вы прекраснее всех, и бог привел меня к вам... Я молюсь вам и прошу - сделайтесь моей женой, то есть я прошу вашей руки! Я несчастный..."

Много еще написал Аггей такого и, запечатав конверт, пошел к Марье Ивановне.

Старая экономка, сидя на сундуке, гладила больную ногу. На стене, около жестяной лампы, шуршали тараканы...

Громче прежнего ахнула Марья Ивановна при виде барина:

- Что это, батюшка, не спите, или живот болит?

- Запомните, Марья Ивановна, - сказал Аггей поспешно, - это письмо отдадите барышне поутру, смотрите только, не будите ее. Поняли?

Наутро Аггей встал рано и пошел в конюшню, где кучер мыл щеткой каракового жеребца, который косил белым глазом, топал ногой.