История абдеритов - Кристоф Виланд

– Глупышка, зато он меньше будет тебя кусать, – сказала третья.

И так как это показалось остроумной мыслью, то все от души рассмеялись.

– Женат ли он? – спросила молоденькая девушка, выглядевшая, словно гриб, который вырос после дождя за одну ночь.

– А тебе хотелось бы выйти за него замуж? – с насмешкой задала ей вопрос другая барышня. – По-моему, он уже должен женить правнуков.

– О, их я оставлю тебе, – презрительно ответила первая. Укол оказался чувствительным, как жало осы, потому что барышне, разыгрывавшей из себя восемнадцатилетнюю девушку, было, по меньшей мере, все тридцать пять.

– Дети, – прервала их госпожа Салабанда, – не об этом сейчас речь. Мы заняты совсем другим. Как бы вы отнеслись, если бы я уговорила чужестранца задержаться на пару дней и труппа его представила бы нам одну из его драм?

– Великолепно! – воскликнули абдеритки, подпрыгнув от радости. – О, если бы вам это удалось!

– Уж с этим я справлюсь, – ответила Салабанда, – но вы все должны мне помочь.

– Конечно, конечно! – затрещали абдеритки и, побежав тотчас всей толпой к Еврипиду, закричали в один голос:

– Мы просим вас, господин Еврипид, вы должны сыграть нам комедию! Мы не отпустим вас, пока вы ее нам не представите. Ведь вы обещаете, не правда ли?

Бедный мученик, пораженный этим навязчивым требованием, отступил на два шага назад, словно на него вылили ушат холодной воды, и начал уверять абдериток, что ему никогда не приходила в голову мысль давать представления в Абдере, что он торопится с отъездом и прочее. Но все это нисколько не помогло.

– О, вы должны… – продолжали пищать абдеритки. – Мы не оставим вас в покое. Ведь вы же достаточно воспитаны и не сможете отказать дамам. Мы так просим вас…

– В самом деле, – вмешалась госпожа Салабанда, – мы все сговорились насчет вас.

– И не будь я Онобулом, наш план не должен расстроиться, – сказал сын архонта.

– В чем дело? В чем дело? – начал расспрашивать, тихо подкравшись, политичный советник, делая вид, будто он ничего не знает. Взор его беспокойно блуждал. – Что вы хотите от этого господина?

И толстый коротышка-советник появился тоже, переваливаясь с боку на бок.

– Трудно поверить, разрази меня гром! Да вы все разом хотите взять его сердце в плен, ха-ха-ха! – орал и смеялся он, держась за бока.

Ему объяснили, о чем идет речь.

– Ха-ха-ха! Прекрасная мысль! Порази меня Юпитер, и я приду, обязательно, обещаю вам. Еще бы, сам мастер! Стоит посмотреть. Большая честь для Абдеры, господин Еврипид, большая честь! Да мы должны считать за счастье поучиться у такого великого мужа!

Несколько значительных господ высказали Еврипиду примерно такие же комплименты.

Хотя Еврипиду мысль устроить потеху над абдеритами и показалась недурной, он все еще разыгрывал перед ними изумление и извинялся, говоря, что обещал царю Архелаю ускорить свой приезд.

– Пустяки! – сказал Онобул. – Вы – республиканец, и республика имеет больше прав на вас.

– Вы только скажите царю, – зажужжала прекрасная Мирида, – что мы вас сильно упрашивали. Он ведь, должно быть, галантный мужчина и не рассердится за то, что вы не смогли отказать сразу шести женщинам.

– О ты, Амур, владыка смертных и 6огов! – воскликнул трагическим тоном Еврипид, взглянув на прекрасную Триаллиду.

– Если вы не шутите, – сказала Триаллида с миной женщины, не привыкшей ни отказывать, ни получать отказы, – если вы не шутите, то докажите справедливость этих слов тем, что позволите мне упросить вас.

Выражение «мне упросить вас» вызвало досаду у прочих абдериток.

– Не будем навязчивыми, – произнесла одна из них, закусив губу и метнув взгляд в сторону.

– Нельзя требовать от человека невозможного, – прибавила другая.

– Чтобы доставить вам удовольствие, мои прекрасные дамы, – сказал поэт, – я готов сделать невозможное возможным.

И так как это была бессмыслица, то она всем понравилась. Онобул мгновенно вытащил свою записную книжку, дабы записать эту мысль. Женщины и девушки поглядели на Триаллиду, словно желая сказать: Ах! Ведь он и нас назвал прекрасными! Мадам не следует слишком кичиться своей фигурой Аталанты[248]3. Он остается не только ради мадам, но и ради нас.

Дело закончилось тем, что Салабанда попросила Еврипида о любезности пожертвовать только одним завтрашним днем для нее и ее друзей – больших почитателей его таланта.

Так как Еврипиду в сущности не было нужды торопиться, а в Абдере он развлекался отлично, то он не заставил себя долго упрашивать и принял приглашение, сулившее ему хороший материал для фарсов в Пелле. Итак, около полуночи компания разошлась, взаимно вполне удовлетворенная, с надеждой увидеться завтра у госпожи Салабанды.

Глава девятая

Еврипид осматривает город, знакомится со жрецом Стробилом и узнает от него историю лягушек Латоны. Примечательный разговор, произошедший при этом между Демокритом, жрецом и поэтом

Тем временем Онобул вместе с несколькими молодыми людьми такого же сорта, как и он, водил гостя по городу, чтобы показать ему все достопримечательности. По пути им встретился Демокрит, с которым Еврипид был знаком уже давно. Они пошли вместе. И так как город Абдера был довольно обширный, то молодые люди имели немало возможности поучать двух пожилых людей, болтая без умолку и с решительностью судя обо всем. Им даже не приходило в голову, что в присутствии таких мужей было бы уместней помолчать и побольше внимать их речам. Итак, Еврипид вынужден был в то утро достаточно наслушаться о многом и многое перевидать. Молодые абдериты, не бывавшие нигде дальше заставы своего родного города, рассказывали обо всем, что они ему показывали, как о великих чудесах. Онобул же, напротив, совершивший однажды большое путешествие, сравнивал все с подобными же вещами, какие он видел в Афинах, Коринфе и Сиракузах и, глупо извиняясь, находил каждый раз массу нелепых причин, почему то или иное было в Афинах, Коринфе и Сиракузах красивей и великолепней, чем в Абдере.

– Молодой человек, – обратился к нему Демокрит, – это прекрасно, что вы стремитесь воздать хвалу родному городу. Но если вы хотите рассказать нам о нем, то оставим в покое Афины, Коринф и Сиракузы. Будем принимать вещи такими, каковы они есть, без всякого сравнения, тогда и не будет нужды извиняться!

Еврипид находил все, что ему показывали, весьма примечательным. И это было действительно так! Ибо ему показали библиотеку со множеством бесполезных и ни разу не читанных книг; коллекцию монет, среди которых было немало стертых и утративших всякую ценность; большой госпиталь, полный бедняков, которых плохо лечили; арсенал, где было мало оружия, и фонтан, где еще меньше было воды. Ему показали также городской совет, отлично правивший Абдерой; храм Ясона и позолоченную баранью шкуру, выдаваемую ими за знаменитое золотое руно, хотя там золотом почти и не пахло. Они осмотрели старый закопченный храм Латоны и гробницу Абдера, основателя города, картинную галерею, где находились портреты всех архонтов Абдеры в натуральную величину, настолько похожие друг на друга, что последующий архонт казался лишь копией предыдущего. Наконец, когда они со всем познакомились, их повели также и к священному пруду, где за счет казны города откармливались самые большие и самые жирные лягушки на свете. Как со всей важностью заверил их жрец Стробил, лягушки эти происходят но прямой линии от ликийских крестьян, которые не хотели дать напиться из пруда, принадлежавшего им, томимой жаждой Латоне, не находившей нигде покоя в своих скитаниях. За это Юпитер и превратил их в лягушек.[249]

– О, господин верховный жрец, – сказал Демокрит, – расскажите же, пожалуйста, чужестранцу историю этих лягушек, и как случилось, что священный пруд из Ликии перенесся через Ионическое море сюда, в Абдеру, что, как известно, составляет немалый путь по воде и по суше. Это, вероятно, еще большее чудо, чем лягушачья метаморфоза ликийских крестьян.

Стробил взглянул подозрительно в глаза Демокриту и чужестранцу. Но не найдя в них ничего, что позволило бы счесть их за насмешников, не заслуживающих быть посвященными в столь почтенные таинства, он пригласил их сесть под большим фиговым деревом, осенявшим одну из сторон храма Латоны, и рассказал им со всей искренностью, с какой повествуют обычно о самом повседневном событии, все то, что ему было известно.

– История культа Латоны в Абдере, – начал он, – теряется в туманной дали седой древности. Наши предки, теосцы, овладевшие почти за 140 лет до этого Абдерой, уже застали его укоренившимся с незапамятных времен. И наш храм, по-видимому, один из стариннейших в мире, как вы это можете заключить по типу его постройки и по другим древним признакам. Общеизвестно, что под страхом сурового наказания не положено из любопытства приподымать священную завесу, наброшенную временем, над происхождением богов и их культов. Все теряется в той туманной дали веков, когда искусство письма было еще не ведомо людям. Однако устная традиция, передаваемая от отца к сыну столетиями, восполняет более чем достаточно письменные свидетельства и создает, так сказать, живое свидетельство, которое даже следует предпочесть мертвой букве письменного документа. Предание рассказывает следующее. Когда ликийские крестьяне превратились в лягушек, их соседи, свидетели произошедшего чуда, и некоторые из ликийских же крестьян, непричастные к жестокости своих земляков, признали Латону и ее близнецов Аполлона и Диану, покоившихся у груди матери, за божества и поставили им у пруда, где произошло превращение, алтарь, а местность и кустарник, окружавшие пруд, объявили священной рощей. Страна называлась тогда еще Милией, а превращенные в лягушек крестьяне собственно были милийцы. Но когда, спустя много времени после того, Ликий,[250] второй сын Пандиона, завоевал страну вместе с выходцами из Аттики, она стала называться по его имени Линией, а старое ее название совсем забылось. Обитатели этой области, где находились алтарь и роща Латоны, не желая подчиниться Линию, покинули свою родину, сели на корабли и после некоторого странствия по Эгейскому морю обосновались в Абдере, почти опустошенной незадолго до этого чумой. Ни о чем они так не скорбели при отплытии, как о том, что вынуждены покинуть священную рощу и пруд Латоны. Они всячески раздумывали об этом и решили, в конце концов, что самое лучшее – взять с собой из священной рощи несколько молодых деревьев с корнями и землей, а в бочке со святой водой из пруда некоторое количество лягушек. Прибыв в Абдеру, они первым долгом вырыли новый пруд. Оп и есть тот, который вы перед собой видите. В пруд они отвели один из рукавов реки Неста[251] и заселили его потомками превращенных в лягушек ликийцев или милийцев, привезенных ими в святой воде. Вокруг пруда, которому ликийцы тщательным образом придали форму и величину древнего, посадили они привезенные ими священные деревья, заново освятили рощу Латоны, построили ей этот храм и учредили должность жреца. На нем лежит обязанность исполнять службу и наблюдать за рощей и прудом, вот таким-то образом они без особого чуда, как полагал господин Демокрит, и были перенесены из Ликии в Абдеру. Храм, вода и пруд сохранились благодаря благоговению, которое питали к ним даже соседние дикие фракийцы, несмотря на все перевороты и бедствия, пережитые впоследствии Абдерой. Наконец город был восстановлен теосцами, нашими предками, во времена великого Кира и достиг такой славы, что – можно сказать без хвастовства – у него нет никаких причин завидовать какому-либо другому городу в мире.