Куколка - Генри Олди

Фасетчатолицые опешили.

– Возьмите меня! Я все знаю! О детях, о профессоре Штильнере… Я такое умею! Вам понравится! Вы не пожалеете! Возьмите…

Обвив руками колени ближайшего похитителя, Юлия принялась целовать ему ботинок. Лючано передернуло. К горлу подступила тошнота. Неужели после уникального воздействия на толпу помпилианка сошла с ума?

– Берем! – после секундного колебания решил старший. – Может, и впрямь что-то знает. А нет – позабавимся. Сучка фигуристая… Гоните этих!

Когда Тарталья оказался в двух шагах от «Хамелеона», сквозь туманный абрис всестихийника проступило зеркальное антилазерное покрытие борта и проем входной мембраны. Сейчас «Хамелеон» функционировал в режиме «призрака», но при необходимости мог принимать облик десятков моделей аэромобов и наземных мобилей. Свернул за угол, сменил «окрас» – ищи-свищи ветра в поле, а фага – в пылевой туманности…

– Шевелись!

Со стороны дома треснул выстрел. Один из захватчиков рухнул лицом вперед.

– Охрана! Быстрее!

– Забери его!

Увидеть, что происходит, Лючано не дали. Его пинком втолкнули в грузовой отсек. Сверху упала, взвизгнув, Джессика, сбоку привалился Давид.

– Взлетаем!

Компенсаторы инерции сработали идеально: взлета никто не ощутил.

– Вы целы, ребята?! Не бойтесь! Мы им нужны живыми.

– Мы знаем.

– Странно… – в голосе девочки сквозила растерянность, впервые за все время их знакомства. – Вероятность падает. Было 76%. А сейчас – 43…

Жало инъектора вонзилось в левое плечо.

«Спи, малыш, – заботливо шепнул маэстро Карл. – Спи…»

КОНТРАПУНКТ

ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ

(от трех лет до трех месяцев тому назад)

Хорошая штука – скорость нервных реакций. Полезная. Торопясь и успевая, мы выигрываем время. А что проигрываем?

Жизнь?

Мудрость?

Ничего?

Зато, медля, колеблясь и опаздывая, мы чувствуем себя значительными. Пусть самообман, но какой приятный…

– Я на связи, – сказал молодой человек.

От созерцания каюты звездолета, где он обосновался, захватывало дух. Если апартаменты Тумидуса на «Этне» приводили в трепет своей роскошью, то в данном случае роскошь уступала место строгому, функциональному, продуманному до мелочей комфорту. Помпезность против рациональности. Если угодно, деньги против денег.

По финансовым затратам оба соперника не уступали друг другу.

А если задуматься, комфорт стоил дороже.

– Я на связи, – сухо повторил молодой человек, откидываясь на спинку гелевого кресла. Назойливый полиморф в баре космопорта Террафимы, на котором однажды имел счастье восседать некий Лючано Борготта, сдох бы от зависти при виде этого родича – ловкого и изобретательного, от ножек до подлокотников напичканного датчиками контроля. – Жду.

Перед молодым человеком в воздухе, подерживаемая компенсатором тяготения, висела деревянная рамочка. Багет из вощеного кипариса, тускло блестя, ограничивал собой квадрат воздуха с измененными свойствами. В принципе, можно было бы свободно обойтись и без багета, но тогда изображение, проецируемое на эфирный экран, делалось объемным. Это давало помехи на навигационный блок корабля, и строго запрещалось инструкцией.

Молодой человек имел тайное пристрастие к натуральным материалам. Кипарис, воск… Одна из немногих его слабостей. Такие недостатки позволительны тем, кому они по карману. Айзек Шармаль, выпускник гематрийского университета на Элуле, ныне – аспирант кафедры межрасовой социализации, с детства привык не считаться с расходами.

«Я пойду веселиться, – вспомнил Лючано. – Я очень хочу веселиться.»

И повторил, как тогда, в первый раз:

«Бедняга.»

В рамочке возникло лицо. Знакомое смуглое лицо с острыми чертами. Рот по-вехденски закрыт белой повязкой, хотя на космическом расстоянии дыхание вышедшего на связь не могло оскорбить в каюте что-то священное. Запреты вехденов – самодостаточны; они не считаются ни с какой логикой или целесообразностью, кроме законов их собственной эволюции.

«Здравствуй, Фаруд, – беззвучно произнес Лючано. Он хорошо помнил это лицо, искаженное прикосновением Королевы Боли. – Не забыл, как я тебя пытал?»

Фаруд Сагзи, в прошлом – сиделец тюрьмы Мей-Гиле, позже – энергетик студии арт-транса «Zen-Tai», кивнул, словно услышал немой вопрос экзекутора.

– Канал защищен? – спросил он.

– Да, – подтвердил Шармаль-младший.

– Надежно?

– Да.

– Капсула с модифицированной плесенью скоро будет у меня. Период распада – двадцать четыре часа. Вы уверены, что ваши теоретические выкладки сработают на практике? Куим-сё – материал нервный, непредсказуемый…

– Да, – в третий раз сказал Айзек Шармаль. – Я уверен.

– Хорошо. Ваша теория, ваша ответственность. Я связался с Юниусом, с лабораторией Юлии Руф. Она обеспечила тестовое пси-сканирование роботов. И дала обещание помочь мне сделать необходимую запись. Дальнейшую акцию я беру на себя.

Сегодня лже-сон снимал с гвоздиков одну знакомую марионетку за другой. Гематр Шармаль-младший, вехден Фаруд Сагзи, теперь вот – помпилианка Юлия Руф. Значит, ее фамилия – Руф? Хорошо…

Что здесь хорошего, Лючано не понял.

Он вообще не понимал ничего, кроме известных лиц и имен.

– Вы знаете, чем рискуете? – с холодным интересом осведомился Айзек. Так задал бы вопрос автопилот, уведомляя о смене курса. – И я, и госпожа Руф в случае чего спишем все на научные изыскания. Вам же уйти от ответственности не удастся. Вы – не теоретик. Вы – боевик. На вашем месте любой бы кипел от волнения. В случае провала вы станете для соотечественников символом измены. На века. Символ – тяжелое будущее, господин Сагзи. Невыносимое.

Красивое лицо Фаруда изуродовала болезненная гримаса. Казалось, вернулись времена, когда он сидел в кресле для экзекуций, а скучающий агент задавал ему дурацкие вопросы. С повязкой, закрывающей рот, вехден напоминал еще и хирурга за миг до начала судьбоносной операции.

– Я все знаю. Все! Я не знаю лишь, почему это интересует вас!

– Я слежу за вашими реакциями, – сохраняя ледяное спокойствие, ответил молодой гематр. Медно-красные волосы обрамляли лицо Шармаля-младшего красивыми локонами, будто резная рама – портрет. – Влияние эмоций на поступки. Динамика мимических реакций. Внешние признаки потрясения. Это ценный материал. Не сомневайтесь, он будет оплачен по соответствующим расценкам. И риск, и действия, и ответы на мои вопросы.

– Деньги не являются мерилом чести, – Фаруд колоссальным усилием вернул себе хладнокровие. – Вы правы: в случае успеха я стану предателем. Инициатором страшных потрясений социума. Даже если о моем участии в заговоре не узнает никто и никогда. Но что значит судьба одного человека – сотни! тысячи! миллиона людей! – когда речь идет о судьбе державы? Если измена – жертвовать любимым ради великого, тогда я изменник…

– Меня вызывают по второму каналу, – оборвал речь вехдена Айзек. – Желаю удачи. Я выйду на связь с госпожой Руф, когда известная нам обоим запись куим-сё состоится.

Лицо Фаруда заколебалось. Миг, и вместо него в рамочке проявилась сперва заставка с изображением знакомой спирали со звездой, а следом – кабинет Луки Шармаля-старшего. Банкир сидел в кресле, спиной к окну.

– Прибытие по расписанию? – спросил отец.

– Да, – ответил сын.

– Тебя встретят. Ты делаешь комплексы профессора Мваунгве?

– Редко.

– Это может скверно кончиться.

– Может. Но комплексы меня отвлекают.

– В Галактике есть мало людей, кого я не смог бы заставить. Ты – один из них. Иногда я об этом жалею.

– Напрасно.

Было странно и чуточку страшно подслушивать разговор двух гематров, отца и сына. Лючано вспомнил слова банкира, что его дочь Эмилия родилась со слабым гематрическим потенциалом. Должно быть, это взаимосвязано: Эмилия совсем иначе разговаривала хоть с отцом, хоть с профессором Штильнером. Здесь же в душу заползало чувство нереальности происходящего. Воображение буксовало, пытаясь наполнить речь интонациями, достроить, раскрасить, выяснить, что, наконец, происходит между двумя людьми – беседа, ссора, скандал, обсуждение…

– Я познакомлю тебя с племянниками, – сказал Шармаль-старший. – Давид очень похож на тебя. А Джессика – на мать. Ты долго не был дома, Айзек…

Что ответил Айзек, осталось загадкой. Каюта смялась, скомкалась – клочок бумаги в кулаке; чернота космоса сомкнулась вокруг, и миг спустя Лючано ощутил себя солнцем. Не пылинкой, сгорающей в бешеном пламени светила, а звездой во плоти. Сложные взаимодействия плазмы с магнитными полями венчали его на царство короной протуберанцев. Зубцы короны вздымались на десятки тысяч километров, извиваясь над хромосферой. Конвективное ядро вскипало энергией, перемешивая материю, как повариха шумовкой – суп. Водород, сгорая, превращался в гелий, гелий – в углерод; сердце сжималось, генерируя процессы на кварковом уровне, будто разящий кулак, грозя ударить, вспыхнуть и стать огненной чумой, прожорливым хаосом…