Клад Наполеона - Наталья Александрова

– Сам ты крыса! – обиженно отозвался пасечник. – Тут он, прежде чем мотоцикл взять, что-то закопал.

Василий и сам уже увидел пятачок рыхлой, темной свежевскопанной земли. Он сбегал к машине за саперной лопаткой и принялся торопливо копать. Дядя Петя с интересом наблюдал за его работой, Джулька постоянно лезла под руку, так что пару раз ей досталось лопатой, но Василий больше на нее не ругался.

Рыхлая земля легко поддавалась, и яма росла на глазах.

Вскоре лопата звякнула о металл.

Участковый начал копать осторожнее, и вскоре они с дядей Петей увидели небольшой зеленый металлический ящик.

– А ты говорил – крыса! – удовлетворенно проговорил пасечник и ласково потрепал свою собачку. – Я же тебе говорил – у нее чутье редкостное!

Василий еще немного поработал лопатой, освобождая ящик, потом подхватил его за ручки, вытащил из ямы и поставил на траву.

Это был такой же ящик, как те два, которые они с Матвеем нашли в затопленной машине. Металлический ящик, с плотно пригнанной крышкой, выкрашенный водостойкой темно-зеленой краской. Только этот ящик был раза в четыре меньше тех, но самое главное – по его весу Василий понял, что он пустой.

Чтобы проверить свою догадку, он подцепил замки и откинул крышку ящика.

Как он и думал, ящик оказался почти пуст.

– Видно, этот ящик на мотоцикл не помещался, – проговорил дядя Петя, который из-за Васиного плеча наблюдал за его работой. – Он что-то достал из ящика, а сам ящик закопал…

– Что же такое хранилось в этом ящике? – протянул Василий, глядя перед собой. – Что же в нем лежало такое, если преступник ради этого убил четверых, притом бросив в болоте груду золотых и серебряных окладов, дорогих крестов, церковной утвари? Что же такое особенное спрятали немцы больше полувека назад на дне озера?

Драгоценности, более дорогие и компактные, чем тяжелая церковная утварь?

Но откуда в их глухом углу, в их захолустье взяться таким драгоценностям? Здесь никогда не строилось дворцов или богатых имений. Бедные деревни, сельские церкви да нищие погосты… так что вряд ли в здешних местах можно было найти что-то более дорогое, чем оклады икон и церковные чаши.

Тогда, наверное, какие-то важные документы?

Но что это за документы, которые не устарели за шестьдесят с лишним лет? Кого сейчас могут интересовать секреты такой давности?

Дядя Петя только молча покачал головой, у него уж и вовсе в голове не укладывалось такое происшествие.

– Ты, Василий, над этим голову не ломай, – посоветовал он, – что уж тут сделаешь.

– Да на мне четыре убийства висят! – вспылил Уточкин и подумал в глубине души, что это не совсем правда. Дело-то громкое, поэтому трудится над ним целая бригада из Веснянска.

– Один в поле не воин, – сказал дядя Петя и поглядел искоса, – а ты чегой-то бобылем живешь? Жена у тебя где?

«В Караганде!» – захотелось рявкнуть Василию, он еле сдержался.

– В Ейск они уехали с сыном, к теще, – буркнул он, – море там, солнце… ребенку полезно.

Снова накатило раздражение на Ирку – вот каждое лето норовит к мамаше своей слинять! И еще посмеивается, тебе, говорит, Васенька, с женой крупно повезло, а особенно с тещей. Другие, мол, жены с мужей деньги требуют, чтобы на курорты ездить, а я у мамы живу на всем готовом, тебе и заботы никакой нету… А сама огород насадит, огурцов этих, будь они неладны, целый парник, а он поливай! Только ему и дел за те огурцы переживать! Вот они уж переросли, как кабачки стали. А Ирка приедет – начнет причитать. Ничего, кричит, тебе поручить нельзя, такую малость – за огурцами ухаживать – и то не можешь!

– Ладно, дядя Петя, поеду я. А тебе спасибо за находку, – и Василий решительно взялся за ящик.

Что-то брякнуло, и на траву выкатилась блестящая штучка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась бронзовой лапкой. Витая когтистая лапка, тусклая от времени.

– Дядь Петь, глянь, это от какого же зверя?

– Не знаю, – старик повертел лапку заскорузлыми пальцами, – ни на птичью, ни на звериную не похожа… Не водится в наших лесах такой зверь…

– Разберемся, – сказал участковый, пряча лапку в карман, но в словах его не было уверенности.

Возвращаясь домой, Василий вспомнил, что приехавший посмотреть на содержимое ящиков священник очень советовал ему побеседовать с отцом Тимофеем, настоятелем церкви в селе Узковатом. Похоже, что настал момент это сделать.

Отец Тимофей был худенький старичок небольшого роста с выцветшими бледно-голубыми глазами и розовым детским личиком, обрамленным тонкими прядями легких седых волос и редкой бородкой. Он как раз закончил службу и разговаривал о чем-то с рослой старухой в белом платочке.

Подойдя к нему, участковый замялся: он в церковь не ходил и не знал толком, как здесь следует себя вести. Хорошо хоть, что сообразил при входе снять фуражку.

Старый священник сам заметил его и сказал своей пожилой собеседнице:

– Что ж, иди с Богом, сестрица, да помни – только добротой, только добротой, по другому не выйдет… а ты с чем пришел, братец? Прежде-то никогда не заходил!

– Простите, батюшка, – забормотал участковый. – Я вообще-то не очень… как-то так уж… я тут участковым служу…

– Так я же тебя знаю, – священник улыбнулся, голубые глаза засветились добротой, – ты ведь Вася Уточкин, Марьяны Степановны внучок! Достойная была женщина!

– Ну да, бабушка у меня была серьезная… помню, раз выпорола за то, что яблоки у соседей воровал… с тех пор я к чужому не прикасаюсь. Но я, батюшка, вообще-то по делу. Тут в озере ящики нашли с окладами, чашами церковными и тому подобным барахлом. Так вот, мне сказали, что вы можете что-то помнить про то, как это все собирали. Только я думаю, что зря я приехал, уж больно давно это все было, тех уже людей нету, кто мог помнить…

– Это ты зря, – старый священник слегка насупился, но затем его лицо снова посветлело. – Зря ты те вещи барахлом называешь. Люди за них жизнью своей рисковали, сперва от большевиков по домам прятали, потом от немцев. И насчет того, что тех людей нету, кто это помнит, ты тоже, братец, зря. Я вот, например, помню…

– А сколько же вам лет? – искренне удивился Василий.

– На Макарья девяносто будет, – с невольной гордостью ответил старик. – И я сейчас лучше помню то, что тогда было, чем то, что сейчас случается. Например, каждое слово отца Иннокентия помню, который во время войны здесь служил, а куда свои очки положил – никак не могу вспомнить!..

– Никогда бы не подумал, что вам уже девяносто! И что, вы правда помните, как немцы церковные ценности собирали? – спросил Василий с легким недоверием.

– Помню, – кивнул старый священник. – Особенно один офицер старался. По всем деревням ездил, во все дома заглядывал. Он по-русски немного говорил, так все пытался у людей что-то выведать. Церковную утварь и прочие ценности – это уж он так, попутно к рукам прибирал, а искал что-то другое…

– Штурмбаннфюрер Отто фон Армист! – задумчиво проговорил Василий.

– Во-во! – Отец Тимофей с уважительным интересом взглянул на участкового. – Именно так его и звали – Отто фон Армист! И вот что я тебе, братец, скажу – этот самый штурмбаннфюрер не иначе как родственников своих здесь нашел.

– Родственников? – удивленно переспросил Василий. – Какие здесь у него могли быть родственники? Здесь же одни русские люди испокон веку живут!

– А вот не скажи, братец! – Священник хитро улыбнулся, и его голубые глаза еще больше посветлели. – И в других-то местах всякого намешано, кто русский, кто не русский, с микроскопом не разберешь, а уж в наших краях и говорить не о чем! Мы ведь почти что на краю России живем, любые завоеватели непременно через наши места проходят. И немцы, и французы, и шведы, и поляки, и до того неизвестно какие племена и народы. И многие здесь оставались, оседали, оставляли потомство. Так что вполне мог тот немец родню свою здесь найти. И нашел.

– Нашел? Вы точно знаете?

– Точно не точно, а только жила здесь еще до революции одна семья богатая, фамилия их была Армистовы. Жили они как раз в этом селе, в Узковатом. Держали кузницу, и мельницу, и еще кое-какие мастерские. В общем, хорошо жили, безбедно. Конечно, и работали много, с самого детства приучались.

Только после революции, сам понимаешь, тем, кто хорошо жил, пришлось несладко. Эти Армистовы не стали дожидаться, пока их раскулачат, и перебрались в город. Кто на завод пошел, кто на стройку, кто еще куда. А в дом их вселилась большая семья из бедноты. Сенька Шушарин с женой и восемью детишками. Все про него говорили, что пустой, нестоящий человек был, пил сильно, а работать с детства не приучился. Правда, при большевиках большим человеком Сенька стал – председателем комбеда, комитета деревенской бедноты. Тогда в деревнях у нас так и говорили – пришла комбеда, отворяй ворота.

Однако работать Сенька так и не научился, гвоздя вбить толком не умел, непременно криво выходило. Так что вскоре дом Армистовых пришел в убогое состояние – крыша прохудилась, стекла в окнах повыбили да заменили фанерками… ну, я вообще-то не о том. Короче, тот немец, фон Армист, долго по окрестным деревням что-то разыскивал, а потом как узнал, в каком доме раньше Армистовы жили, так в этот старый дом прямо каждый день приезжал, перебирал его чуть не по бревнышку. Причем все самолично, солдатам своим не доверял. Старуха одна видела, как он печь по кирпичику разбирал!