Об Екатерине Медичи - Оноре де Бальзак

– Он еще ставит условия… Фи! – воскликнула г-жа Фьеско.

– Вы же не знаете, чего я прошу, – ответил Граммон.

– О, это нетрудно угадать! – сказала ла Лимейль.

Итальянский обычай называть светских дам так, как крестьяне называют своих жен, lа такая-то, был в те времена в моде при французском дворе.

– Вы ошибаетесь, – решительно возразил граф, – речь идет о том, чтобы передать мадемуазель де Мата, одной из фрейлин того стана, письмо моего двоюродного брата де Жарнака.

– Пожалуйста, не компрометируйте моих фрейлин, – сказала графиня Фьеско, – я передам это письмо сама. А вы знаете, что сейчас происходит во Фландрии?[108] – спросила она у кардинала Турнонского. – Похоже на то, что граф Эгмонт что-то затевает.

– Вместе с принцем Оранским, – ответил Сипьер, многозначительно пожав плечами.

– Герцог Альба и кардинал Гранвелла едут туда, не так ли, монсеньор? – спросил Амио кардинала Турнонского, который после разговора с канцлером встревожился и нахмурился.

– По счастью, нам нечего беспокоиться: с ересью мы будем бороться только на сцене, – сказал юный герцог Орлеанский, намекая тем самым на роль, которую он исполнял накануне: он изображал рыцаря, укрощающего гидру, на лбу которой было написано «Реформация».

Екатерина Медичи и ее невестка разрешили занять под сцену огромный зал, где впоследствии заседали Генеральные штаты, созванные в Блуа; зал этот, как мы уже говорили, находился на стыке замка Франциска I и замка Людовика XII.

Кардинал ничего не ответил и продолжал расхаживать посреди зала, разговаривая вполголоса то с г-ном Роберте, то с канцлером. Мало кто знает, с какими трудностями было сопряжено учреждение государственных секретариатов, впоследствии преобразованных в министерства, и каких усилий это стоило французским королям. В эту эпоху государственный секретарь, вроде г-на Роберте, был всего-навсего писцом: принцы и вельможи, решавшие государственные дела, не очень-то с ним считались.

В те времена было только три министерских должности: главный интендант, канцлер и хранитель печати. Короли особыми указами предоставляли места в Совете тем из своих подданных, с чьим мнением в государственных делах они особенно считались. Право заседать в Совете мог получить президент парламента, епископ, наконец, просто человек без всякого звания, если он был любимцем короля. Сделавшись членом Совета, этот человек укреплял свое положение в нем, занимая какую-нибудь из освободившихся должностей, на которую назначал король, – например, губернатора, коннетабля, главного инспектора артиллерии, маршала; становился начальником какого-либо рода войск, адмиралом, капитаном галер или нередко получал какую-нибудь должность при дворе, например, гофмаршала, как герцог Гиз.

– Как, по-вашему, герцог Немурский женится на Франсуазе? – спросила герцогина Гиз у наставника герцога Орлеанского.

– Сударыня, – ответил тот, – я ничего не знаю, кроме латыни.

Этот ответ вызвал улыбку на лицах тех, кто его слышал. Тогда у всех только и разговору было о том, что герцог Немурский соблазнил Франсуазу де Роан. Но так как герцог Немурский приходился кузеном Франциску II и был связан двойным родством по материнской линии с домом Валуа, Гизы смотрели на него скорее не как на соблазнителя, а как на соблазненного. Но тем не менее дом Роанов был настолько силен, что после смерти Франциска II герцог Немурский вынужден был покинуть пределы Франции: Роаны затеяли против него процесс. Гизам пришлось пустить в ход все свое влияние, чтобы замять дело. Женитьба герцога Немурского на герцогине Гиз после того, как Польтро убил Франсуа де Гиза, делает понятным вопрос, который герцогиня задала Амио: она и м-ль Роан были соперницами.

– Поглядите-ка на эту кучку недовольных, – сказал граф Граммон, указывая на Колиньи, кардинала Шатильонского, Данвиля, Торе, Море и еще нескольких вельмож, которых подозревали в сочувствии реформатам и которые в эту минуту все собрались между окнами возле противоположного камина.

– Гугеноты зашевелились, – сказал Сипьер. – Известно, что Теодор де Без отправился в Нерак добиваться, чтобы королева Наваррская открыто стала на сторону реформатов, – добавил он, поглядывая на Бальи города Орлеана, который одновременно был канцлером королевы Наваррской; тот стоял и посматривал на придворных.

– Так оно и будет! – сухо сказал Орлеанский Бальи.

Этот человек, орлеанский Жак Кер, был одним из самых богатых купцов того времени. Он носил фамилию Гроло и ведал делами Жанны д’Альбре при французском дворе.

– Вы так думаете? – спросил канцлер Франции канцлера Наваррского, по достоинству оценив утверждение Гроло.

– Разве вы не знаете, – продолжал богатый орлеанец, – что королева – женщина только с виду? В действительности она занята мужскими делами. У нее хватает мужества на большие решения, и никаким врагам не сломить силы ее духа.

– Господин кардинал, – обратился канцлер Оливье к кардиналу Турнонскому, слышавшему все, что сказал Гроло, – какого вы мнения об этой дерзости?

– Королева Наваррская хорошо сделала, избрав себе в канцлеры человека, у которого Лотарингскому дому приходится брать взаймы деньги и который предлагает королю свое гостеприимство, когда тот едет в Орлеан, – ответил кардинал.

Канцлер и кардинал посмотрели друг на друга, не решаясь выразить вслух своих мнений. Роберте сделал это за них: он считал необходимым показать, что он более предан Гизам, чем все эти вельможи, хотя он и менее значительное лицо, чем они.

– Какое горе, что Наваррский дом готов отречься от религии своих отцов и вместе с тем не хочет отказаться от духа мщения и мятежа, который вселил в него коннетабль Бурбонский! Мы будем свидетелями нового столкновения арманьяков и бургиньонов.

– Нет, – ответил Гроло, – потому что в кардинале Лотарингском есть нечто от Людовика Одиннадцатого.

– И в королеве Екатерине тоже, – добавил Роберте.

В эту минуту Дайель, любимая камеристка Марии Стюарт, прошла по залу, направляясь в комнату королевы. Увидев это, все оживились.

– Мы скоро сможем войти, – сказала г-жа Фьеско.

– Не думаю, – возразила герцогиня де Гиз. – Их величество должны сейчас выйти: будет важное совещание.

Дайель проскользнула в королевские покои, но сначала тихонько поскреблась в дверь: это был придуманный Екатериной Медичи вежливый способ стучаться, который потом был принят при французском дворе.

VII. Влюбленные

– Какая сегодня погода, милая Дайель? – спросила королева Мария, высунув из кровати свое молоденькое личико и отдернув занавески.

– Ах, ваше величество…

– Что с тобою, моя Дайель? Можно подумать, что за тобой гонятся стражники!

– Ваше величество, король еще спит?

– Да.

– Мы сейчас должны уехать отсюда, и господин кардинал велел сказать, чтобы вы предупредили короля.

– Послушай, милая Дайель, а что же такое случилось?

– Реформаты хотят вас похитить.

– Ах, эта новая религия не дает мне покоя! Сегодня я видела во сне, что меня посадили в тюрьму, а ведь именно мне должна принадлежать корона трех величайших держав.

– Но это же сон,