Секреты Вознесения. Раскрытие космической битвы между добром и злом (ЛП) - Дэвид Уилкок

Также я находил нечто очень странное в его родителях. Они не могли рассказывать ему ничего, чем занимались на работе. Они всегда прислушивались, не рядом ли он, и при его приближении всегда прекращали разговор. Им запрещалось брать сына с собой на работу. Родители Кевина были одержимы продвинутой физикой и научно-фантастическими фильмами, особенно если ленты были связаны с инопланетянами. Они явно верили в НЛО и подсовывали сыну разные книги о них. Также им хотелось, чтобы Кевин изучал нечто, что Альберт Эйнштейн называл “пространственно-временным континуумом”, и подкидывали ему идею о возможности создания “червоточины” в “полотне” и путешествия сквозь нее. Родители думали, что инопланетяне чрезвычайно опасны и угрожают всем нам. Через много лет я узнал, что многие так называемые инженеры-ядерщики используют название своей работы как прикрытие, а на самом деле заняты в засекреченных программах, включающих реверсивную инженерию технологии с НЛО. Им внушают, что убьют всю семью, если они скажут хоть слово постороннему человеку. Так я обрел свой первый опыт наблюдения, насколько такие люди странные, скованные и параноидальные.

В то время мамина группа репетировала в подвале нашего дома, а это значит, что там находилась вся ударная установка. Я снова начал играть на барабанах и быстро научился основным ритмам рока. В сентябре Родительский Центр Музыкальных Ресурсов создал группу жен сенаторов, которая пыталась наложить запрет на любую музыку, которая не совпадала с их строгими христианскими ценностями. Мы с братом очень рассердились. Когда ведущий солист Twisted Sister выступил на слушаниях, мы зауважали его еще больше. Мы пообещали себе, что в следующий раз обязательно встретимся с ним за сценой. Я решил, что мне следует научиться лучше играть на барабане, и стал брать регулярные уроки у Хьюго, барабанщика маминой группы. Он брал меня на чердак, где располагалась еще одна ударная установка, усилители и колонки. Там пахло пивом и сигаретами, а стены обклеены картонными упаковками из-под яиц. Я взял у него много уроков, и они были намного более продвинутыми, чем хотела от меня школа. Я шел своим путем.

Следующим новым сверхврагом оказался Джош, он следовал за мной из школы домой каждый день и пытался меня избить. Я снова начал ходить с Эриком нашим давнишним другом Дэйвом. Мы держались друг друга в целях защиты от Джоша, но это не приносило никакой пользы. Каждый день мы пытались сбежать из школы как можно быстрее, а Джош мчался за нами со сверхчеловеческой скоростью. Эрик намеревался подраться с ним и попытаться ударить своим ранцем, я же пытался мирно отговорить Джоша от нападения на нас. Я говорил, что знаю, что для него значат его родители, он испытывал колоссальную боль, и я понимал это, поскольку находился в таком же положении. Каждый день я был вынужден искать способ, как не оказаться избитым. Чтобы пользоваться моими советами, Джош преследовал нас каждый день, и это становилось ужасной проблемой, длящейся месяцами.

Весь конец осени и всю морозную и холодную зиму, на уроках физкультуры, учитель м-р Эмпи заставлял нас делать нечто, что называлось Рысь индейки (Turkey Trot). От нас требовалось весь урок бегать мимо военной базы. Смысл заключался в том, что наша скорость будет увеличиваться с каждым днем. Было очень холодно, и я ненавидел этот урок больше всего. Я начинал бесконтрольно кашлять и всегда прибегал последним, жадно хватая воздух. Учеником, всегда приходившим к финишу первым, всегда был быстроногий качок, которого дети звали Москитом. Также он был последним, кого выбивали из игры в вышибалы. Для многих детей он был настоящим героем вплоть до старших классов средней школы, одним из лучших спортсменов, и это при росте чуть больше 1,5 м.

Я быстро научился избегать ударов в игре в вышибалы, постоянно держа в фокусе внимания свое окружение. Каждый ребенок, получавший удар в голову, не обращал внимания, как это происходило, и качки специально наблюдали за этим. Я же зорко, как ястреб, следил за каждый игроком на другой стороне, чтобы убедиться, что в меня никто не попадет. С самого начала игры Эрик намеренно позволял ударять себя медленно летящему мячу, поворачивался спиной или вовсе уклонялся в сторону, я же отказывался это делать. Почти каждый раз, когда мы играли, я становился последним на одной стороне, а Москит – на другой. Один мяч он держал в руке для защиты, а остальные мячи бросал в меня, а дети сходили с ума потому, что я держался так долго. Я просто не мог “убивать” его мячом. Все смеялись и хлопали, когда Москит, наконец, “убивал” меня, а затем весь уродливый цикл начинался заново.

М-р Эмпи тоже заставлял нас играть в подобную игру под названием Мяч врача, в которой мы должны были представлять, что воюем на поле боя, а красные мячи – это пули и артиллерийские снаряды. Я решил, что, должно быть, м-р Эмпи был ветераном войны во Вьетнаме и пользовался нами для избавления от ужасных воспоминаний. Как только мяч ударял по ребенку, он должен был падать и кричать: “Врача! Врача!” до тех пор, пока не появлялись дети в желтых свитерах и не “спасали” его. Единственным способом выиграть было “убить” врачей, а затем всех остальных. Когда Эмпи начинал скучать, он свистел в свисток и наставлял два указательный пальца друг на друга, что называлось “противоположными сторонами”, иногда он произносил эти слова вслух. Это означало, что игроки обеих команд могли собираться на середине между двумя линиями, что давало проигрывавшей стороне всего треть пространства. Это порождало опустошающий эффект и скашивало выживших в считанные секунды, как огромный серп валит стебли пшеницы. Так обычно Эмпи помогал Москиту “убивать” меня, чтобы можно было начать новую игру. Как же мало я знал тогда, что в течение многих лет Москит будет охотиться за мной в моих снах.

Поведение Эрика становилось все хуже и хуже. Запугивание превратило его в настоящее ничтожество. Когда мы пересекали авеню Мохок, он начал бросать камни в кузова проезжающих восьмиколесных грузовиков и заставил Дэйва делать то же самое, а я отказался подчиниться давлению. Также Эрик думал, что было бы забавно начинать игры в снежки, чего я определенно не хотел. Одним из темных и несчастливых полдней, когда падал ледяной дождь, и дороги засыпало слоем снега толщиной 7,5 см, он затеял игру в снежки со случайным ребенком. У него были заостренные черные волосы, веснушчатое лицо и насмешливая ухмылка. Ребенок оказался опасным и к тому же старше нас. Как выяснилось, несмотря на то, что ребенок был ниже ростом, он оказался великолепным подающим в бейсболе… и психопатом. Он нашел кусок твердого льда, величиной в бейсбольный мяч, обсыпал его небольшим слоем снега и изо всех сил метнул его прямо мне в лицо. Лед ударил мне в лоб прямо над левым глазом так, что сломал кость, оставив видимую вмятину, которую я обнаружил через несколько лет. Никогда в жизни меня не били так сильно, я почти потерял сознание. Я упал на землю, крича и плача в агонии. Во рту ощущался вкус металла. Ребенок хихикал как гиена и победоносно исчез в кустах. Эрика даже не взволновало мое ранение.

Однажды, 28 января 196 года, после школы мне позвонил старый друг Билли, хотя мы редко общались. Он сказал, что взорвался космический челнок. Я бросился к телевизору и в ужасе смотрел съемки того, как в воздухе распадается на части Челленджер. Все было еще ужаснее, поскольку это была особая миссия для детей и на борту находилась учительница Криста Маколифф. Почти сразу же после произошедшего, появились глупые шутки, такие, как та, в которой прогноз погоды для Флориды включал “разлетевшийся челнок”. Я быстро понял, что люди пользуются жестоким саркастическим юмором как средством справиться с почти невообразимой болью. Научные исследования пришли к выводу, что юмор – это механизм эволюции. Мы постоянно сканируем окружение и ищем ошибки, слабости, проблемы и неудачи. Выявление проблем вызывает смех, вознаграждающий нас огромным приливом эндорфинов и энкефалинов, значительно уменьшающих боль и вызывающих естественный подъем. Это способствует дальнейшему поиску слабости вокруг нас, которую можно устранить. Очевидная проблема в том, что получение удовольствия от несчастий других существенно понижает нашу готовность к вознесению.

Бесконечные насмешки вынудили меня впасть в глубокую депрессию, что означало дальнейшее ухудшение оценок. Школа продолжала слать домой отпечатанные на компьютере “сообщения об успеваемости”, в которых в уничижительных и издевательских предложениях учителя рассказывали родителям, какой вы лузер. Каждый день у меня были проблемы с обоими родителями, что делало мою жизнь еще больше похожей на ад. Сообщения приходили и приходили, а мои оценки были недостаточно хороши, чтобы удовлетворить родителей – сплошные четверки и тройки, и лишь изредка пятерки. Тогда же я начал проходить через половую зрелость, что еще больше усиливало депрессию. Каждый раз при встрече с отцом он начинал упрекать меня в плохих оценках, порой доходя до крика.