Райская сделка - Бетина Крэн

Уитни пробралась в их маленький амбар, держась руками за живот, где болели все мускулы, и моля Бога, чтобы никто не увидел ее в таком постыдном состоянии. Каждый шаг по лестнице был сущим мучением для ее избитых ребер и мускулов. Но, дотащившись до чердака и без сил рухнув на душистое сено, она еще острее осознала случившееся с ней несчастье.

Уитни чувствовала себя разбитой не только физически; каждое движение и ее реакция на него волновали и тревожили девушку. Так, когда она убирала с лица прядь волос, ей почудилось, будто это его рука снова нежно коснулась ее щеки. По щекам потекли слезы, грудь стиснуло от боли, не давая ей свободно дышать.

Она плачет, Боже всевышний! Последний раз она плакала, когда ей было десять лет. А сейчас он так страстно и нежно целовал ее, а потом вдруг стал в чем-то обвинять и вызвал эти горькие слезы. Подлец! Он заставил ее испытывать чувства, которые нарушили безмятежное течение ее жизни. Это было и страшно, и невероятно унизительно.

Внезапно в ее грудях возникло ощущение покалывания, как будто его горячие руки все еще ласкали их, и ей показалось, что она снова слышит его приглушенные стоны, которые вызывали в ней там, в лесу, ответное возбуждение.

Его руки… его стоны… Одна мысль внезапно поразила ее. Этот надменный, самоуверенный майор вел себя так же непристойно, как и она, он делал с ней ужасные вещи! Он целовал и касался ее обнаженных…

Нет, не может быть! Она закрыла глаза, но мысль не уходила. Это его пылающее лицо, горячий блеск его глаз… его откровенные, интимные поцелуи, его страстные объятия, все эти ласки… Невероятно! Все это время ее люди следили за ним, пытаясь узнать, что же ему нужно.

И оказывается, единственное, что было нужно в Рэпчер-Вэлли Железному майору, была она сама.

На полдороге к поселку Гарнер Таунсенд сдержал лошадь и дальше двинулся шагом, стараясь не думать о соблазнительных формах Уитни, о ее сверкающих, словно изумруды, глазах.

Милостивый Боже! Эта девушка — самое немыслимое и неслыханное создание на свете…

И необычайное, а также чрезвычайно привлекательное, вмешался его внутренний голос. Да, неохотно признал он, чертовски привлекательное!

И, опять послав лошадь в галоп, он на бешеной скорости влетел в поселок. У кузницы он бросил поводья дядюшке Рэднору без обыкновенного напоминания, чтобы он как следует ее вытер и вычистил, и сразу устремился в таверну, даже не заметив двоих своих людей и тетушку Харриет Делани, которые шли к ней на ферму и при его появлении бросились врассыпную. Он ворвался в таверну и взлетел в свою комнату на втором этаже, на ходу стаскивая с себя китель и весь кипя от бури чувств.

Эта неотразимая бестия была то дерзкой, то невинной, то вызывающей, то нежной, но всегда непредсказуемой. Она умела подольститься и бессовестно торговалась, как будто это доставляло ей удовольствие, а своей речью одновременно напоминала и проповедника, и ловкого коммерсанта. Она была смелой и отчаянной, как мужчина, носила кожаные штаны и пила виски. Ее бедра плавно покачивались во время ходьбы, и она всю ночь шлялась по лесу в обществе мужчин.

Скольких мужчин, хотел бы он знать. Каких мужчин? Кто они? Неужели она тоже отвечала на их поцелуи своими нежными и податливыми губами, заманивая их своим теплым острым ароматом, который сохранялся у них после того, как она уходила?

Он застонал и лег лицом на колючий матрац, набитый сеном, упершись ногами в спинку короткой для него кровати. Перед его глазами мелькали яркие пятна… прозрачный цвет зеленоватого моря, цвет спелой вишни, золотисто-коричневое сияние… как порочное сияние вокруг ее головы. Порочное сияние — отличный образ для ее описания. Она шла навстречу его объятиям отважно и трепетно, и в этом, а также в ее честной открытости ощущался привкус ее добродетели, невинности и полное отсутствие женского кокетства.

Уиски Дэниелс была полной противоположностью его представлению о женщине, и вместе с тем его неудержимо влекло приникнуть к этому теплому и противоречивому существу. Она возбуждала в нем мужское начало, как это не удавалось до сих пор ни одной женщине — ни Аманде, ни Хлое…

Аманда… Хлоя… У Гарнера вдруг замерло сердце. Достаточно было произнести в уме эти имена, и это всегда заставляло его опомниться, вернуться в рамки жестко установленных нравственных норм. Вот и сейчас его словно толчком выбило из состояния крайнего возбуждения, и он сразу осознал, что он натворил, и ужаснулся. Господи милостивый!

Он притащился в эту глушь для исполнения воинского долга, в надежде добиться почестей. А вместо этого скитается по лесу с какой-то дерзкой полудикой плутовкой?! Позволил ей отвлечь себя от ясно поставленной цели! Он беспокойно повернулся на спину, смятенным взглядом уставился в потолок. Снова весь содрогнулся от растерянности перед своей роковой слабостью.

Уже два раза женщины переворачивали его жизнь. Дважды они искушали его и предавали. Дважды он повергал в ужас свою семью, позорил ее имя и честь… и все из-за этих проклятых женщин, противостоять которым он был не в силах и которые вовлекали его в страшный водоворот своей коварной стихии. И только сейчас, после долгих лет жесткого воздержания и строжайшей самодисциплины, ему наконец-то представилась возможность завоевать прежнее уважение своей семьи и занять принадлежащее ему по праву место главы преуспевающей компании Таунсендов. И ничто, с угрюмой решительностью поклялся он себе, ничто этому не помешает!

Глава 8

— Если у вас возникнут трудности с реквизированием продуктов у местного населения, — сказал Таунсенд, имея в виду содержание документа, который он вручил лейтенанту, как только тот вошел в комнату, — тогда тащите этого Данбера к таверне и привяжите его к их проклятому «шесту свободы». И оставьте его там под охраной на всю ночь! Скоро до них дойдет, что я не намерен шутить с ними. — Он раздраженно натянул вторую перчатку и решительно одернул китель. — И пока этим занимаетесь, можете согнать этих олухов Делбертонов и допросить их, откуда появился этот шест. Это публичное оскорбление нации… призыв к мятежу!

Он умолк и стал поглаживать виски, успокаивая мучительную головную боль, и ему сразу же представилось видение шеста свободы высотой в двадцать футов, который появился на поляне в прошедшую ночь. Это был свежеошкуренный ствол сосны, врытый на несколько футов в землю и украшенный грубо вырезанной надписью: СВОБОДА. Таунсенд был уже знаком с этой формой протеста против «акта», против налогов и против присутствия в Рэпчер-Вэлли федеральных войск. Во время своего продвижения на запад они видели десятки таких шестов, которые таинственным образом за одну ночь появлялись на общественной земле. И казалось, никто из местных жителей понятия не имел, как он здесь оказался.