Цепная лисица - Кира Иствуд

взрывается, обрушиваясь на землю смоляным дождём. Капли оборачиваются пауками — чёрная россыпь глаз, волосистые брюшки — перебирая острыми лапами, волна пауков несётся… и вовсе не на Павла и Тину. А на кошку и девочку в красном платьице.

Кошка в испуге прикусывает спутницу за ногу, и та бежит за животным. Тьма уже рядом, уже поглотила почти весь окружающий свет, когда девочка с разбегу прыгает в лужу, да там и исчезает. Вслед за ней прыгает кошка.

***

Мгновение темноты, мёртвый океан у самых ног, и вот беглецы оказываются под чистым звёздным небом, пересечённом линиями электропередач. В десяти шагах у края крыши разворачивается драма. Тина здесь ещё подросток, она застыла с перекошенным от гнева лицом. У её белоснежной лисицы три хвоста. В груди по прежнему чернеет дыра, но в этот раз она вдвое меньше, а жуткие жилы, расходящиеся от краёв, едва заметны. А вот клякса тени за спиной никуда не делась, она мельче чем в прошлом воспоминании, но быстро растёт, набухая с каждым брошенным подростками оскорблением, словно питаясь ненавистью.

Алек и Тина связаны тонкой, как паутина, сетью — первым ростком любви. Она соединяет их губы, их руки, их сердца. Гнев, зародившись в Тине, горячей искрой ранит Алека, и наоборот. Хрупкая связь звенит от напряжения, готовая порваться от любого неосторожного слова.

“Действительно, три хвоста”, — по-деловому хмыкает кошка. Кажется, её совсем не волнует ни чужеродная тень, ни откровенная сцена ссоры. — “Никогда бы не подумала, что это возможно при таком молодом ядре. Ты не перестаёшь меня удивлять. Судя по тому, что тут хвосты при тебе, а рана всё равно имеется — потеря хвостов не была их первопричиной, а только расширила края. Но всё равно интересно, как ты хвостики потеряла… Посмотрим?”

Кора остервенело мотает головой и пятится, едва не спотыкаясь о спутницу, обхватывает себя руками. Призрачные уши до предела прижаты к голове, лицо становится звериным — призрачная настороженная лисья морда. В груди у девочки невыносимо давит и ноет, точно разболелся старый шрам. Кисло-горький привкус заполняет рот — это вкус вины и скорби. Кошка вьётся у её ног, уговаривая:

“Да прекрати ты шарахаться от каждого шороха! Посмотрим ещё немного. Метка проклятия не способна нам навредить. Так, напугает немножко. Ко мне многие обращаются с подобными. Твоя, конечно, выглядит немного больше обычной, но снять — минутное дело. Вернёмся — так и быть, почищу тебя. Была бы ты покрепче — и сама бы смогла изгнать”, — в голос кошки пробиваются беспокойные нотки. Что-то не в порядке и она это чувствует, но разобраться “что именно” пока не получается.

Кора часто дышит, как загнанный в угол зверёныш, зажмуривается, не в силах смотреть на то, что произойдёт дальше.

Тем временем Алек, не глядя под ноги, бежит по краю. За ним, оставляя на бетоне чёрные кляксы следов, гигантским пауком крадётся тень. Она переползает за спину рыжему Псу, нависает и… взрывается вспышкой тьмы, толкая подростка ударной волной, хоть и слабой, но достаточной, чтобы изменить судьбу одного мальчишки.

Алек, взмахнув руками по широкой дуге, заваливается за край крыши.

Кошка едва не подпрыгивает от удивления. Тина из воспоминания испуганно вскрикивает, и вместе с ней, подняв лисью морду к небу, взвывает раненым зверем Кора. Прежде слабая паутина чувств между подростками вспыхивает, точно от электрического разряда, и наполняется силой, затвердевая, как остывший металл. Алек зависает в воздухе, словно подвешенная на верёвочках марионетка.

Тина-подросток бежит, она уже рядом, но вес Алека слишком велик, нити трещат и начинают рваться. Одна. Вторая. Осталась только самая яркая нить — та, что связывает сердца подростков. Эта последняя нить берёт начало в паре сантиметров от раны, что зияет в груди Эмона.

Тина прошлого напряженно протягивает руку. Не достать! Её Эмон скулит. Призрачная пятипалая лапа Лисицы тянется за границы тела, хватает Пса за ворот куртки и с рычанием дёргает вверх, на крышу. В тот же момент с треском, с какой рвётся изношенная ткань, лопается последняя нить.

Алек уже в безопасности — лежит на спине, а рядом катается по бетону и корчится, точно в припадке, Тина. Её глаза выпучены, пальцы скрёбут грудину, впиваясь в свитер и кожу под ним, челюсти стиснуты так, что можно расслышать, как скрипят зубы. Дыра в груди её Эмона разрастается. Границы раны крошатся, как сухое печенье, и проваливаются внутрь, исчезая в черноте. А из центра дыры вместе с ударами сердца мощными толчками вытекает нечто похожее на ртуть, образуя на бетоне аккуратную серебряную лужицу.

Хвосты Тины прошлого бледнеют, точно теряя краску. Воронка ширится. В небо вырывается истошный крик — это Тина запоздало вопит от боли. Тень, медленно, но неотвратимо подбирается к разлитому свету. Она ослабла от прикосновения к физическому миру, но с каждым новым криком Тины движения Тени становятся резче, а очертания — чётче.

Алек замер, не смея даже дышать, его глаза широко раскрыты, в них плещется ужас, губы перекошены страхом. Тьма уже рядом, ещё миг и … Вдруг Алек, с рычанием подтягивается ближе к Тине и порывисто протягивает руку к разлитой энергии. Та, точно её коснулись сухой губкой, мгновенно впитывается в душу Пса, вплетаясь в неё серебряным узором. На кончике хвоста, рядом с рыжей пушистой кисточкой, наливаются светом две белые кисточки поменьше.

Тьма ревёт, теряя форму, обрушиваясь на бетон сотнями пауков. Она снова не получила того, что хотела. Смоляные твари набрасываются на Алека, впиваясь в его Эмона чёрными жалами, словно пытаясь вырвать то, что он забрал. Подросток крепко прижимает локти к груди, пряча испуганное лицо в ладонях. По его щекам черчат дорожки беззвучные слёзы.

Кошка тихонько тянет Кору за платье, показывая на разбитые бутылки в паре шагов. Прежде чем тьме удаётся их заметить, кошка с девочкой бесшумно исчезают, провалившись в осколки, как в зыбучие пески.

***

Миг перехода и они уже выходят из настенного зеркала, ступают на линялый ковёр, оказываясь в тёмной комнате спящего дома. Через окно в помещение едва проникают тусклые отблески фонарей, освещая узкую пустую кровать, огромный, до потолка, платяной шкаф с массивными резными дверцами и девочку восьми лет, стоящую в паре шагов от Коры и кошки. Босые ноги девочки выглядывают из-под длинной в пол ночнушки, волосы — гладкие и тёмные, как горький шоколад, почти достают до поясницы, в руках — свёрнутый в рулон маленький красный плед в белый горошек, который Тина выпросила у мамы на блошином рынке пару дней назад.