Z — значит Зельда - Тереза Фаулер

Продолжать беспокоиться было некогда — дворецкий проводил нас в парадный холл, где нам навстречу вышла красивая женщина:

— Я Сара, а вы, должно быть, те самые негодяи, прогремевшие на весь Манхэттен и Лонг-Айленд. Но конечно, не ты, — обратилась она к Скотти и сжала ее крошечную ладошку.

Я переглянулась со Скоттом, одними губами повторив «те самые негодяи». Он подмигнул.

Скотти, давно привыкшая знакомиться с друзьями мамочки и папочки, обняла Сару за шею.

— Мама велела сказать «бонсуяр».

— И ты замечательно справилась, — похвалила Сара.

Дом оказался просторным и роскошным, полным отличной мебели, драпировок и самых разнообразных картин в тяжелых рамах — от классической обнаженной натуры и натюрмортов до непостижимых модернистских композиций из цветных линий, пятен и фигур. По гостиной уже бродили несколько модно одетых людей с бокалами в руках, хотя я заметила, что ни на ком не было ничего похожего на мое парижское платье из Нью-Йорка. Я быстро поняла, что для него случай неподходящий, и порадовалась, что выбрала черное платье с зеленовато-металлическим узором, с шифоновыми рукавами и поясом с пряжкой на левом бедре. Оно надевалось с запасом и оставляло открытыми только лодыжки. Худой человек в приталенном смокинге наигрывал на пианино веселые мелодии для двух темноволосых женщин лет тридцати. В комнате пахло деньгами и утонченностью.

Мое первое впечатление от Сары: умелая, элегантная, красивая неброской красотой. Копна каштановых волос обрамляла изящное круглое лицо, бледное, как фарфор, и аккуратно напудренное. На ней было серое платье из шелка и шифона с белой оторочкой, серые туфли на высоком каблуке и две длинные нитки жемчуга на шее. Наверное, ей было чуть меньше сорока, как моей сестре Марджори. Она убрала непослушный локон со щеки Скотти, а потом распрямилась и, повернувшись к дверям в гостиную, объявила;

— Позвольте представить всем Скотта и Зельду.

Среди «всех» тем вечером были Джеральд Мерфи (естественно), певец и композитор Коул Портер и его бывшая жена светская львица Линда, художник Пабло Пикассо и его жена, балерина Ольга Хохлова, художник, поэт и писатель Жан Кокто, подающий надежды музыкант Дик Майерс и его жена Элис Ли, а также несколько женщин, которых, видимо, добавили для красоты. До того вечера эти имена нам ни о чем не говорили — либо потому, что мы не сталкивались раньше с их работами, либо потому, что их величайшие шедевры были еще впереди.

Джеральд — высокий, широкоплечий, с квадратным лицом и добрыми глазами — подошел к нам, чтобы пожать Скотту руку.

— Эстер выслала нам телеграмму, назвала вас «золотым мальчиком» и сказала, что в Принстоне вы писали тексты для песен. Наш Коул начинал так же, только в Йеле.

— Это правда, — откликнулся Коул. Он развернулся на стуле, оказавшись спиной к клавишам. — «Бульдог, бульдог» — знаете эту боевую песенку? — Голос у него был такой же тонкий, как и он сам. — Десять минут работы, и дурная слава на всю жизнь.

Скотт кивнул.

— «Фай-фай, фи-фи» — я знаю только слова. Осмелюсь предположить, что вы пишете и музыку.

Последовал изумительный вечер, наполненный легкими разговорами, музыкой и смехом и не омраченный привычными нам неумеренными возлияниями. Создавалось впечатление, что чета Мерфи не только сама не уподобляется пьяным грубиянам, но и не подозревает, что такое поведение вообще возможно.

Русская, Ольга, которая танцевала в несравненных «Русских балетах» Дягилева, меня заинтриговала. Она познакомилась с Пабло, когда он создавал костюмы и декорации для балета «Парад», в написании сюжета которого участвовал Жан.

— Наш Джеральд тоже творил для Сергея, — сообщил Жан с мелодичным французским акцентом.

— Это у них, так сказать, клуб, — произнесла Ольга печально.

— Вы все еще танцуете для Дягилева?

— Нет, я танцую пять лет, но перестала, когда встретила Пабло. Я не так хороша, чтобы им меня не хватало.

— Наверное, это было что-то невероятное — танцевать в такой труппе. — Я тщательно выговаривала слова, чтобы всем было понятно. — В Нью-Йорке я то и дело слышала о «Русских балетах». Там балета нет, так что приходится ехать в Европу, чтобы посмотреть на настоящие танцы или стать настоящим танцором. Нелепость, правда? Я обожаю балет.

Нас со Скоттом заворожила культурность этой компании, их цельность. Скотт в несвойственной для себя манере больше слушал, чем говорил. Они обсуждали живопись, музыку и танцы — собственные работы и творения других — искренне, страстно и с пониманием. Соперничество выливалось не в зависть, а в стремление стать лучше. Это была не вечеринка студенческого братства, не ночь в кабаре и не безвкусное кичение богатством, и мое беспокойство поутихло. Трое детей Мерфи и дочь Майерсов приняли Скотти в свою компанию, будто она их любимая кузина, а мне самой Джеральд и Сара казались старшими братом и сестрой, о которых я каким-то образом позабыла до сегодняшнего дня.

На следующий день мы обедали с Мерфи в залитом солнцем дворике-патио, окруженном увитыми плющом стенами.

— Коул убедил нас попробовать выбраться на Ривьеру этим летом, — сказал Джеральд. — Мы подумываем об Антибе, обязательно навестите нас там.

Мы со Скоттом переглянулись, и я увидела в его глазах отражение своих мыслей: мы прошли первое серьезное испытание. Может, для нас еще не все потеряно?

После нескольких собеседований с нянями в агентстве, которое посоветовала Сара, мы снова наняли ту из них, что лучше всего вписывалась в представления Скотта об идеальной няне. Уладив все формальности с наймом Лиллиан, мы отправились в Йер в поисках кого-нибудь, кто поможет нам найти домик.

Лиллиан, невзрачная молодая британка, воспитанная в монастыре, тут же вступила в свои права и сполна проявила авторитарность и страсть к дисциплине, за которые мы ей и платили. Это слегка нас огорчило, но жизнь снова пришла в движение. Если я хотела, чтобы хоть что-то вышло по-моему, нужно было принимать деятельное участие в поисках дома и всевозможных приготовлениях, а с этим мне было бы не справиться, уделяй я Скотти все внимание, которого она заслуживала.

Как и четыре года назад, мы со Скоттом объехали все возможные города и осмотрели все дома, прежде чем принять решение. Мы побывали в Ницце, в Монте-Карло, в Антибе, Каннах и Сен-Рафаэле. Сен-Рафаэль показался нам «нашим» городом — по крайней мере, на время. Я больше не тешила себя иллюзиями, что мы осядем где-то насовсем. Вопрос был только в том, как долго продержимся на новом месте.

Живописный и уютно-старомодный Сен-Рафаэль раскинулся на средиземноморском побережье Франции, недалеко от Канн. Там у нас не было знакомых. Именно поэтому мы его и выбрали, чтобы дать Скотту возможность угомониться и засесть за работу. Этот городок не считался модным местом, по крайней мере в 1924 году. Зато он был тихим, скалистым, утопающим в зелени, и его медленно разрушающаяся красота снова разбудила во мне желание взяться за кисть. После званого ужина, где я поговорила с Пабло о его творчестве (мы в шутку попросили Джеральда переводить нам) и где посмотрела на живопись самого Джеральда, я неожиданно осознала, сколько еще не знаю, и как сильно мне хочется научиться, и как здорово было бы самой попробовать и посмотреть, что получится.

Агент по недвижимости показал нам виллу «Мари» в старом, но очаровательном поселке на холме высоко над морем, и мы сняли этот большой каменный дом, окруженный садом, полным розовых цветущих бугенвиллей, всего за семьдесят девять долларов в месяц!

После того как Скотт написал для «Пост» очерк о деньгах, мне удалось выведать у него, как обстоят дела с нашим бюджетом: у нас имелось семь тысяч долларов и не было долгов. Вилла, няня, кухарка и экономка обойдутся нам в сто пятьдесят долларов в месяц. Мы купим машину. Скотт не будет пить, и немало денег мы сэкономим на алкоголе. На семь тысяч без проблем протянем до того дня, как роман Скотта превратится из подробного плана в готовую, напечатанную и переплетенную книгу. Таков был наш план.

Мы наняли прислугу, и я создала на вилле подобие домашнего уюта. Первым в списке дел у нас значилось исследовать социальную жизнь в городке, разузнать про кафе и рестораны. Как всегда, Скотт расспрашивал об этом каждого встречного, делал множество заметок, пробовал все блюда и коктейли и делился мнением со всеми барменами. Мы облюбовали небольшое казино на пляже, где в радостной толпе посетителей можно было встретить нескольких французских авиаторов, которые служили на авиабазе в близлежащем Фрежюсе. Тогда мои познания во французском ограничивались пониманием фразы «Je souhaite à danser avec vous, si votre man ne sera pas l’esprit» («Я хотел бы потанцевать с вами, если ваш муж не против») и ответом «Mais oui, dansons!»

Скотт отрастил усы и читал Байрона, Шелли, Китса, утверждая, что так он готовится к предстоящей работе. Я понятия не имела, чем могут помочь усы, и подозреваю, Скотт и сам не знал. И хотя стремительного старта не получилось — было уже начало июня, а он еще не начал писать и не закончил пить, возможно, так и было нужно. Нам надо было приспособиться к новому месту.