Дом Павлова - Лев Савельев

Людей из пулеметного расчета комбат помнил еще с тех пор, как стояли в заволжском резерве, а кое-кого и еще с более ранних времен — с боев под Харьковом. Особенно хорошо запомнился бравый пулеметчик Илья Воронов.

Осмотрев дровяничок, слазив в тоннель, комбат похвалил ребят, Дронову понравился «водопровод» — сооружение Алексея Иващенко и того же Воронова. У «водопровода» была своя история. Все началось с того, что Михаил Бондаренко — а он отвечал за то, чтоб всегда была вода для охлаждения пулемета, — собираясь однажды с ведрами, громко вздохнул:

— Вода вон, рядом, а ты, как дурень, к Волге тащись…

Она и в самом деле рядом: теперь, когда начались осенние дожди, глубокая воронка на (площади, как раз напротив пулеметного гнезда, постоянно полна.

— Близок локоть… — кивнул в сторону амбразуры Свирин. — Лучше пять раз к Волге сходить…

Действительно, соваться на простреливаемую площадь — радости мало.

Бондаренко еще раз вздохнул и с двумя пустыми ведрами в руках поплелся к выходу.

— А ведь парень дело говорит!.. Как медные котелки, дело… — вмешался Воронов. — А ну-ка, Алексей, тащи трубу, да потолще!

Иващенко мигом понял замысел командира отделения и ринулся наверх. Вскоре он вернулся с несколькими кусками водопроводной трубы — он отодрал их от системы центрального отопления. Весь день Иващенко с Вороновым слесарили, а ночью вдвоем полезли наружу. Провозились немало — мешали вспышки ракет, мешал минометный обстрел, то и дело приходилось работу прерывать. Наконец, промокшие и измазанные, они вернулись в свой дровяничок. Все готово! К трубе приладили кран, и вода из воронки поступает, как по заправскому водопроводу.

Весть об этом быстро разнеслась по дому.

Воронов не скупился:

— Воды всем хватит. А лужа кончится — дождик новую нальет… Так что заходите, не стесняйтесь, — приглашал он.

Потом притащили бочонок, баки, и теперь уже запас воды не зависел от дождя.

К пулеметчикам повадились и обитатели подвалов.

— Пошли к городской водоразборной колонке! — шутили теперь Янина с Наташей, берясь за пустые ведра… И надо ли говорить, что с тех пор как девушки сюда зачастили, прибавилось работы и у Иващенко — ведь он был и за парикмахера…

Но шутки шутками, а дождевая вода из самодеятельного водопровода оказалась куда лучше, чем то гнилье, что с риском для жизни доставали из заброшенного водоема у мельницы.

Комбат задержался в дровяничке подольше. Как и бронебойщики там, наверху, так и здесь лежавший за пулеметом первый номер Хаит нащупывал вражеские огневые точки. В кромешной тьме это было не легким делом. Но все равно пулемет строчил без устали, благо воды для охлаждения вдоволь.

Уходя, капитан еще раз похвалил Афанасьева:

— С головой воюете, молодцы!

Напоследок Дронов направился в подвал, где обитали жильцы. Тревожная мысль о беспомощных людях, застрявших в осажденном доме, не покидала его все это время.

— Как вы тут с ними? — спросил комбат, пробираясь по узенькому коридорчику вслед за уверенно шагавшим в темноте Павловым.

— Не ссоримся, товарищ капитан, живем в мире…

Приглушенный шум боя доносился и сюда, но теперь никто уже не обращал внимания на стрельбу. За долгие недели с нею свыклись. А с каждым днем росла и вера в наших солдат. Сумели же они остановить врага, дошедшего до самой Волги! Такие в обиду не дадут…

В этот ночной час здесь спали. Только страдающий бессонницей Матвеич сидел над книгой возле помигивающего каганца. Старик не заметил, как приоткрылась дверь. Отгородив ладонью заплясавший огонек, а другой рукой придерживая сползающие очки, он продолжал читать.

Дронов не стал тревожить измученных людей и в помещение не зашел.

— А все же придется их за Волгу отправить, — словно раздумывая вслух, сказал комбат, плотно закрывая дверь.

— Мы бы рады, товарищ капитан, — ответил Павлов, — да ведь не пойдут…

— Пожалуй, верно… Не пойдут. А если припугнуть? Мол, уходим?

— Срамиться неохота, товарищ капитан… Да и не поверят!!

— И правда, срам… А ты скажи им — дом взрывать будем. Так, мол, требует боевая обстановка. И действуй.

Командир батальона принял решение:

— Даю сутки. Чтоб завтра ночью никого из гражданских тут не оставалось!

Тяжело, конечно, идти на такое. Но приказ есть приказ.

— Что ж это ты, сынок? Столько продержались, а все-таки выходит, ирод одолел? — с горечью спросил Матвеич, услышав, что дом будут взрывать.

— Не горюй, папаша! Новый отстроим не хуже, — утешил его Павлов.

Черноголов, Мосияшвили, Сабгайда, Шкуратов и еще кто мог отлучиться помогали собираться в путь.

Павлов сам обходил помещение, заглядывал под кровати, в шкафы.

— Это чьи там валенки? Скоро зима, понадобятся. Не твои, Андреевна? — спросил он жену Матвеича, суетившуюся вместе с внучкой возле узла.

— Мои, сынок, мои… Спасибо, что напомнил, дай тебе бог здоровья…

Она, как и все здесь в подвале, привыкла, что всякий раз после обстрела этот худощавый, с неласковыми серыми глазами человек хоть на минуту да появится в их убежище. Войдет, по-хозяйски оглядит подвал и всякий раз скажет ободряющее слово. И всем, кто хоронится здесь — в сырости, в полутьме, — становилось от этого скупого слова теплей на душе.

Каждый брал с собой посильный скарб. Готовилась и Ольга Николаевна. Она связала увесистую пачку книг. Это было первое, что старая женщина бросилась спасать из горящего дома во время воздушного налета в то августовское воскресенье. Не могла она расстаться с книгами и сейчас. Наташа решительно запротестовала. Вещей и так немало, а тут еще нелепый груз.

— Куда ты, мама, с такой тяжестью!..

— Вы не слушайте ее, мамаша, — поддержал Ольгу Николаевну Мосияшвили. — Тряпки всякие побросать не грех. Тряпки — дело десятое. А книга хорошая, когда она полюбилась…

И он легко взвалил на плечо тяжелую пачку.

Зина Макарова и тетя Груша, хлопотавшие над своими узлами, зашушукались. Потом Зина подошла к Черноголову и решительно накинула ему на шею шерстяной шарф.

— Возьмите, Никита Яковлевич! Это вам наше спасибо… От всего сердца.

Словно подан сигнал. Вслед за ней и другие стали упрашивать солдат, чтоб те приняли от них подарки. Шкуратову преподнесли варежки, Мосияшвили — теплые носки, еще кому-то — свитер…

Когда раздавали подарки, в подвале появился командир роты Наумов. Он поискал глазами и остановил свой выбор на Зинаиде Макаровой.

— А теперь примите небольшой подарок от нас, — и он вложил ей в руки пачку денег.

— Нам они не нужны, а там, за Волгой, пригодятся, — добавил он, не слушая ее возражения.

Темной ночью бойцы провожали жильцов по ходу сообщения в тыл. Детишек снабдили на дорогу сахаром. Раны у Маргариты и Леньки заживали, и теперь оба они могли идти без посторонней помощи.

Отправляли небольшими группами, под охраной автоматчиков. И даже злосчастную стенку удалось преодолеть благополучно. Здесь устроили нечто вроде живого конвейера. Шкуратов и Мурзаев подхватывали на руки, быстро перекидывали на ту сторону — прямо в железные объятия могучего Рамазанова. Тут и происходило окончательное прощание с полюбившемся Сашей — его называли именно так. Фейзерахман — не всем было легко выговаривать.

Автоматчики провожали людей на мельницу и дальше, до самого берега — все обитатели Дома Павлова достигли его благополучно. А потом их катерами и лодками переправляли через Волгу.

За сорок тревожных дней бойцы привыкли к ворчанию Матвеича про ирода, к теплым ласковым словам его жены Андреевны, к звонкому смеху девушек-хохотушек Янины и Наташи.

А как весело отпраздновали пулеметчики день рождения Янины! Бойцы как раз получили продукты. Именинница напекла блинов, наварила галушек, затмив шкуратовское мастерство… В дровяник пригласили Наташу и Леню Чернушенко — румянец на его гладко-выбритых щеках играл в тот вечер еще ярче. Правда, милых гостей пришлось очень скоро выпроваживать из тесного дровяника. Поскольку о себе заявили другие «гости» — незваные и нежеланные, те, что засели в домиках по другую сторону площади Девятого января.

И вот дом опустел. Лишь теперь все почувствовали, насколько присутствие мирных людей и особенно детворы, скрашивало суровый солдатский быт.

А все же после того как посторонние ушли, защитники дома с облегчением вздохнули. Не надо больше тревожиться за этих людей, уже ставших такими близкими, — ведь здесь их жизнь подвергалась смертельной опасности.

Было это в начале ноября. Советский народ готовился встретить двадцать пятую годовщину существования своего государства. В эти дни воины приносили клятву — отстоять Сталинград. Ее подписали все, кто держал оружие в руках. И солдат, и генерал.

В своей клятве фронтовики говорили, что, сражаясь под Сталинградом, они знают: битва идет не только за этот город.