Другая страна - Джеймс Болдуин

нужной ей информации, и не спросить ли дорогу, но мешал некий необъяснимый, мистический страх – она почему-то боялась этих людей, этих улиц, церквушки, куда должна вернуться. Кэсс с трудом заставила себя пойти медленнее. Тут она увидела нужный магазин и вошла в него.

Навстречу ей устремилась одетая в ядовито-зеленое платье негритянская девушка, с кожей цвета подернутой пылью меди, рыжие кудри свободно падали ей на плечи.

– Чем могу служить?

Девушка улыбалась – стандартная улыбка, убеждала себя Кэсс, во всем мире именно так улыбаются продавщицы. Эта улыбка всегда заставляла Кэсс чувствовать себя жалкой оборванкой, но сейчас она подействовала на нее просто убийственно, и хотя Кэсс непонятно почему почти тряслась от гнева, она понимала, что здесь не пройдет та аристократическая сухость, которая так безотказно срабатывала в центральных магазинах.

– Я хотела бы подобрать шляпку, – сказала Кэсс, запинаясь.

Но тут она вспомнила, что никогда не носила шляп и вообще терпеть их не может. Девушка, которую хозяева научили так лучезарно улыбаться, держалась совершенно естественно, словно каждое субботнее утро продавала по крайней мере одну шляпку странным запыхавшимся белым женщинам.

– Пройдемте со мной, – пригласила она Кэсс.

– Нет, – вырвалось у Кэсс. Девушка обернулась, выученно подняв брови. – Я хочу сказать, что шляпа мне не очень нужна. – Кэсс силилась улыбнуться, хотя на самом деле ей хотелось бежать отсюда со всех ног. В магазине вдруг стало очень тихо. – Лучше я возьму косынку. Черную… – каждое ее слово, казалось, гулко падало в тишину. – На голову, – прибавила она, чувствуя, что еще минута – и хозяева позовут полицию. А у нее даже документов с собой нет.

– О! – сухо произнесла девушка. Старания Кэсс увенчались успехом: стандартная улыбка исчезла с лица продавщицы. – Мэри! – раздраженно позвала она. – Обслужи эту даму.

Продавщица удалилась, а к Кэсс вышла другая девушка, постарше и попроще, но тоже тщательно одетая и накрашенная. На губах ее играла совершенно другая улыбка: почти непристойная, развязная ухмылка, полная панибратства и презрения к клиенту. Кэсс почувствовала, что заливается краской. Девушка вытащила коробки с шарфиками и косынками. Все они были слишком тонкие и очень дорогие, но у Кэсс не оставалось выбора. Она заплатила за одну косынку, повязала ее на голову и покинула магазин. На углу ей удалось поймать такси; выдержав небольшую борьбу с собой, Кэсс назвала адрес церкви, хотя больше всего ей хотелось поскорее попасть домой.

В небольшой церквушке было немного народу. Кэсс постаралась войти как можно незаметнее, но несколько человек все же обернулись на шум. Пожилой мужчина, вероятнее всего распорядитель, безмолвно поспешил к ней, но она уже села на первое попавшееся свободное место в последнем ряду, рядом с выходом. Вивальдо находился ближе к середине – единственный белый, насколько она успела разглядеть. Люди сидели вразброд, на значительном расстоянии друг от друга – так же хаотично была разбросана и жизнь Руфуса, – и оттого церковь казалась еще более пустой. Среди пришедших проститься с покойником преобладали молодые люди. Кэсс решила, что это, видимо, друзья Руфуса – юноши и девушки, которые росли вместе с ним. В первом ряду сидели родные, шесть человек, – даже траур не смог согнуть гордую спину Иды. Прямо перед ними, у алтаря, стоял на возвышении закрытый, отделанный перламутром гроб.

Когда Кэсс входила в церковь, кто-то говорил, теперь этот человек сел на свое место. Это был юноша в черном одеянии евангелиста. Кэсс засомневалась, мог ли он быть евангелистом – он казался совсем мальчиком. Но юноша держался с большим достоинством, как человек, нашедший свое место в жизни и обретший в душе мир. Тем временем поднялась и вышла в проход худенькая девушка, и тогда юноша в черном направился к фортепиано у края алтаря.

– Я помню Руфуса, – начала девушка, – еще с того времени, когда была всего лишь маленькой девочкой, да и он был мальчишкой, правда, постарше, – и она сделала отчаянную попытку улыбнуться тем, кто сидел в глубоком трауре в первом ряду. Кэсс видела, как мужественно борется с собой девушка, изо всех сил стараясь не расплакаться. – Нам с его сестрой оставалось только утешать друг друга, когда Руфус бросал нас и уходил с большими ребятами, они не принимали нас в свою игру. – Послышался оживленный горестный шепот, головы в первом ряду дружно закивали. – Мы жили по соседству, и он мне был как брат. – Девушка опустила голову, сжимая в темных руках ослепительно-белый платок – ничего белее Кэсс, казалось, никогда не видела. Несколько секунд девушка молчала, а по церкви вновь прошелестел, словно легкий ветерок, шепот, подтверждая, что присутствующим дороги ее воспоминания, что они разделяют ее скорбь и хотят, чтобы у нее хватило сил справиться с горем. Юноша взял на рояле аккорд. – Руфусу нравилось, когда я пела эту песню, – отрывисто произнесла девушка. – Сейчас я спою ее для него.

Юноша проиграл вступление. Девушка запела непоставленным, но удивительно сильным голосом:

Не гони меня, странника, прочь,Не гони меня, странника, прочь,Когда-нибудь ты пожалеешь об этом,Не гони меня, странника, прочь.

Закончив петь, девушка подошла к гробу и, коснувшись его руками, немного постояла рядом. Затем вернулась на свое место. С первого ряда донеслось рыдание. Кэсс видела, как Ида успокаивала, покачивая, как ребенка, пожилую грузную женщину. Один мужчина громко высморкался. Было очень душно. Кэсс хотелось, чтобы все поскорей кончилось.

Вивальдо неподвижно и одиноко сидел в стороне от других, глядя прямо перед собой.

Теперь из алтаря выступил вперед седой мужчина. Он постоял минуту, всматриваясь в присутствующих, пока юноша в черном играл траурный гимн.

– Некоторые из вас знают меня, – проговорил он наконец, – другие – нет. Я священник Фостер. – Он помолчал. – Мне тоже не все здесь знакомы. – Он сделал легкий поклон в сторону Кэсс, затем – Вивальдо. – И все же среди нас нет чужих. Мы собрались по одной и той же причине. Умер тот, кого мы любили. – Священник вновь замолк и посмотрел на гроб. – Умер тот, кого мы любили, с кем смеялись, говорили, тот, на кого мы сердились и о ком молились. Его нет больше с нами. Он ушел туда, где нет тревог и забот. – Он вновь взглянул на гроб. – Мы больше никогда не увидим его лица. Ему было тяжело жить в этом мире и нелегко уходить из него. И по его облику, когда он предстанет перед Создателем, тот поймет, как тяжко дался ему переход – такой узкий – из одного мира в другой; мы тоже выглядели не лучше, когда впервые открыли глаза на земле. – Священник откашлялся и высморкался. – Я не собираюсь плести здесь перед вами всякие небылицы о Руфусе. Я в них не верю. У него была светлая голова, энергия била ключом, но со злом он