Другая страна - Джеймс Болдуин

в то же время глаза ее светились чисто женским лукавством. Вивальдо не спускал с нее глаз, легкая улыбка играла на его губах.

Снег, который синоптики обещали на канун праздника Благодарения, пошел только поздно вечером, он медленно и как-то робко кружил в воздухе, слабо поблескивая на лету, и таял, едва коснувшись земли.

Весь день над Манхэттеном стояло холодное зимнее солнце, про которое говорят: светит, да не греет.

Кэсс поднялась раньше обычного, накормила детей и проводила их в школу. Ричард, позавтракав, уединился в кабинете – он уже с утра был не в духе. Кэсс убрала квартиру, прикидывая в уме меню завтрашнего праздничного обеда, а потом отправилась за покупками и вообще немного проветриться.

Отсутствовала она больше, чем предполагала, – ей нравилось бродить по городу. И лишь изрядно продрогнув, поспешила домой.

Они жили в районе Уэст-Сайда, в конце 23-й улицы, здесь в последнее время селились пуэрториканцы. Поговаривали, что район пришел в упадок из-за них, хотя никто не помнил, чтобы он и раньше высоко котировался. Кэсс считала, что район давно уже был захудалым – в нем всегда жил простой люд. Что касается пуэрториканцев, то они ей даже нравились. Они не казались ей грубыми, напротив, она находила этих людей, учитывая условия их жизни, скорее мягкими, дружелюбными. Ей нравилось, как тепло и шутливо они общаются, как ссорятся – импульсивно и открыто, нравился живой блеск в глазах и то, как они держат себя с детьми, не разделяя тех на своих и чужих, – любой ребенок мог всегда рассчитывать на помощь окружающих. Даже когда мужчины свистели ей вслед или, дружно хохоча, кричали вдогонку разные непристойности, Кэсс не испытывала раздражения или страха – в их словах не было враждебности, разлитой в самом воздухе Нью-Йорка. Они не проклинали то, чего безумно жаждали и одновременно страшились, они просто подшучивали над тем, что хотели и умели любить.

И сейчас, когда Кэсс поднималась по ступеням своего дома, пуэрториканский юноша, который вечно околачивался по соседству, радушно улыбаясь, распахнул перед ней входную дверь. Она подарила ему в ответ улыбку и, поблагодарив как можно теплее, вошла в лифт.

В квартире было необычно тихо, а на лице Ричарда, закрывшего за ней дверь, застыло какое-то странное выражение. Кэсс открыла было рот, чтобы спросить про детей, но тут услышала их приглушенные голоса в соседней комнате. Ричард проследовал за ней на кухню, где она разгрузила сумку, вынув покупки. Недоумевая, Кэсс подняла на мужа глаза.

– Что стряслось? – Но уже через секунду, мгновенно отметя другие предположения… – Руфус, – вдруг проговорила она, – что-то случилось с Руфусом.

– Да. – Она видела, как на его виске пульсирует жилка. – Руфуса нет в живых, Кэсс. Его тело нашли в реке.

Она тяжело опустилась на стул.

– Когда?

– Сегодня утром.

– Когда это случилось?

– Несколько дней назад. Видимо, он бросился с моста Джорджа Вашингтона.

– Боже мой, – проговорила она. И еще: – От кого ты узнал?

– От Вивальдо. Он позвонил сразу, как ты ушла. Ему сообщила Ида.

– Боже мой, – повторила она, – это убьет бедняжку.

Ричард помолчал.

– Голос у Вивальдо был такой, словно его обухом по голове стукнули.

– Где он сейчас?

– Я уговаривал его прийти к нам. Но он поехал в Гарлем – к этой девушке… Иде. Не знаю, право, какой от него прок.

– Как сказать. Он был ближе к Руфусу, чем мы.

– Хочешь выпить?

– Да, – ответила она. – Думаю, хочу. – Она сидела, уставившись неподвижным взглядом в стол. – Как ты считаешь, мы… кто-нибудь мог это предотвратить?

– Нет, – решительно заявил Ричард, наливая виски и ставя перед ней стаканчик, – никто ничего сделать не мог. Слишком далеко все зашло. Он не хотел жить.

Кэсс молча отхлебнула виски, глядя, как крадется по столу солнечный лучик.

Ричард положил руку ей на плечо.

– Не казни себя, Кэсс. В конце концов…

Кэсс вспомнила лицо юноши при их последнем разговоре, особое выражение его глаз и улыбку, когда он спросил: «Можно как-нибудь на днях зайти к вам?» Теперь она многое бы отдала, чтобы вернуть тот вечер и поговорить с ним подольше, может быть, тогда… Она потягивала виски, удивляясь, что дети ведут себя так примерно. Глаза ее наполнились слезами, слезы текли по лицу и капали на стол.

– Как стыдно, как ужасно стыдно… – прошептала она. – Какое страшное, страшное, страшное горе!

– Он так решил, – мягко проговорил Ричард, – и ничто на свете не могло остановить его.

– Откуда мы можем знать? – сказала Кэсс.

– Тебе ведь известно, милая, что вытворял он последние месяцы. Сами мы его почти не видели, но все об этом знали.

Что знали? – хотелось ей спросить. Разве можно что-нибудь знать? Но она только утерла слезы и поднялась со стула.

– Вивальдо из кожи вон лез, пытаясь заставить Руфуса прекратить издевательства над Леоной. Если бы ему это удалось, что ж, тогда, пожалуй, удалось бы и другое.

А вот это верно, подумала Кэсс, с уважением взглянув на мужа, который всегда в критических обстоятельствах удивлял ее тем, что проявлял необычайную крепость духа.

– Мне он очень нравился, – беспомощно произнесла она. – В нем было что-то очень славное.

Ричард слегка улыбнулся ей.

– Ты, наверное, лучше меня. Мне так не казалось. Я считал его, если говорить правду, большим эгоистом.

– Эгоистом! А кто не эгоист? – запротестовала она.

– Например, ты, – сказал он. – Ты всегда думаешь о других людях и стараешься обращаться с ними по справедливости. И вкладываешь всю свою душу в заботы о детях… и обо мне…

– Но вы и есть моя жизнь – ты и дети. Что бы я делала, кем была бы – без вас? Я такая же эгоистка, как и остальные. Разве ты не понимаешь?

Он усмехнулся и неловко погладил ее по голове.

– Нет. Но спорить с тобой не буду. – Однако через минуту снова заговорил: – Не то чтобы я не любил Руфуса, просто не любил его так, как ты, как вы все. Мне всегда казалось, что во многом с ним так носятся, потому что он черный. А разве это, черт побери, повод для любви? Я же видел в нем просто другого человека. И потому никогда не мог простить ему того, что он сделал с Леоной. Ты, кстати, тоже говорила, что не можешь.

– У меня с тех пор было время поразмыслить. И я воспользовалась этой возможностью.

– И что же ты надумала? Как-то сумела это оправдать?

– Нет. Я и не пыталась. Это нельзя оправдать. Но мне пришло в голову… я не знаю всего, чтобы судить его. Он наверняка страшно мучился. Должно быть, он очень любил ее. – Кэсс повернулась к мужу и заглянула ему в глаза. – Не сомневаюсь, что он любил ее.

– Ничего себе любовь, – пробормотал муж.

– Ричард, – сказала она, – мы с тобой часто причиняли друг другу боль. Иногда невольно, но бывало и нарочно. И разве это не происходит потому… именно потому… что мы любим… любим… друг