Топор правосудия - Вячеслав Денисов

Окончательно выспавшись, Антон Павлович посмотрел на себя в зеркало и убедился в том, что выглядит, мягко говоря, неважно. Но сказывалась спортивная закалка: на том месте, где под глазами должны были висеть темные мешки, наблюдались лишь едва видимые припухлости. Но и их уничтожит холодный душ, который Антон обязательно примет.

«Интересно, как себя чувствует Пащенко?» – думал судья, когда его подвозил к дому убоповец.

В квартиру Антон вошел в тот момент, когда он обычно просыпался. Семь утра. В доме все, как обычно: пахнет яичницей с колбасой и свежим ароматом Сашиного шампуня. Сама хозяйка собирала на работу сумку и мужа встретила с доброй усмешкой.

– Ого-го, – заметила она. – Почти здоровый муж вернулся с диверсионного задания. Примочки из пакетиков чая приготовить?

Струге отказался и сразу отправился в ванную. Единственное, что сейчас занимало его мысли, – что говорить и как поступить, если, придя на работу, он снова выслушает просьбу Николаева предоставить дело Цебы, а в кресле будет опять сидеть Балыбин. Кажется, все возможные, даже невозможные уловки уже исчерпаны.

Николаева он встретил, одновременно с ним прибыв в суд. Разница состояла лишь в том, что Антон приехал на автобусе, а Николаева привезла «Волга». Казалось, нет приметы на день хуже, однако спустя три часа судья убедился в том, что скоро обед, а Балыбина нет. Тот явно запаздывал. Ломая голову над тем, как можно пресечь его столь частые посещения суда, Струге снял с телефона трубку. Пащенко был в отпуске, но это не означало, что он не мог руководить своими опричниками из домашнего кресла.

– Вадик, как настроение?

– Заявление об отставке уже написал?

– Да ладно. – Струге поморщился. – Я не настолько богат, чтобы делать такие подарки. Твои орлы по-прежнему «РОСТЕК» шерстят?

– А как ты думал? – удивился прокурор. – Это наша зона действия. Таможня, конфискаты, скромные аудиты… Пермяков у меня сейчас законность какой-то конфискации проверяет. Я в тонкости не углублялся. Мужик заявление в мою прокуратуру написал – о незаконности отправления на склад временного хранения его двух джипов. Мол, документы в порядке, а таможня беспредельничает. Дескать, все законно, а таможенники уже хотят джипы на продажу «сливать». Пермяков, конечно, притормозил ход этих действий, а сейчас разбирается. А почему ты интересуешься?

– Это хорошо. – Антон потер мочку уха, думая, как начать разговор, тему которого вынашивал все предыдущие два часа. – Хорошо, что у наших граждан есть такая защита, как прокуратура… Прокурор, ты можешь сделать так, чтобы Пермяков вытянул на конкретный, плотный разговор всех главных действующих лиц этой драмы? Хозяина, таможню, «РОСТЕК»?

Пащенко понял.

– Балыбин опять в суде?

– Сейчас – нет. Но через час может и объявиться. А я все козыри уже спустил. Может статься так, что мне осталось не семь дней, а несколько часов. Пойми, Пащенко, если бы я успел провести хоть один процесс по делу Цебы, я изыскал бы необходимость отправить дело на какую-нибудь экспертизу. Заключения по таким экспертизам, как вменяемость, могут тянуться от месяца до нескольких… Я зачем тебе это объясняю?

– Не знаю, – обиженно прохрипел Пащенко. – Не знаю, зачем ты мне рассказываешь, что такое экспертиза и сколько месяцев она путешествует по городу от инстанции к инстанции. Ладно, сейчас что-нибудь придумаем…

Когда Пащенко произносил слово «придумаем», он лукавил. Придумывать было нечего, сам ход событий наталкивал на одну-единственную, верную мысль. Сняв трубку, он позвонил Пермякову, распорядился вызвать Балыбина и потребовать от него подтверждения законности последних, проведенных после изъятия таможней, торгов. Теперь Балыбину некогда будет заниматься делом попавшего в беду племянника. Выходило так, что Вольдемар Андреевич будет делать все возможное для того, чтобы следующие торги не проводились под контролем другого человека. В противном случае он будет ездить к Лукину и просить уже не за родственника, а за себя.

Те два процесса, что провел за этот день Струге, окончательно выбили его из сил. Он сидел в своем кресле опустошенный, как выдавленный до отказа тюбик зубной пасты. Алиса управлялась у сейфа с делами, пряча их поглубже и закрывая замок на все обороты. Последний случай ее многому научил. Антон обратил внимание на то, что девушка целый день считала в сейфе дела и что-то помечала на листке бумаги. По всей видимости, она решила устроить маленькую ревизорскую проверку. По тому, как удовлетворенно она захлопнула сейф, Струге понял, что дело Цебы – единственное, которое он успел потерять в марте. Но и его одного могло оказаться вполне достаточно, чтобы направить Антона Павловича по совершенно иному жизненному пути.

Пащенко позвонил уже в конце рабочего дня. Как раз в ту минуту, когда Алиса, готовясь уйти, красила перед маленьким зеркалом губы.

«Lipfinity» от «Max Factor», – машинально отметил про себя Струге. – Неплохо, если вспомнить размер зарплаты секретаря суда. Девочка потратила на губную помаду пятую часть своей зарплаты…»

Впрочем, почему потратила? Струге тут же согласился с тем, что такой импозантной девушке, как Алисе, помаду мог подарить кто угодно. Везет Антону Павловичу на секретарей. После ухода Аллы Струге был уверен в том, что пальму первенства по неотразимости снова заняла его секретарь. Теперь уже новая. Везет Антону Павловичу на секретарей. Не везет с подсудимыми. У одного дядя – финансовый воротила, второй бегает по городу, сжимая под мышкой украденное уголовное дело…

На крыльце Струге вновь встретил председателя. Правда, утром Николаев выходил из машины, чтобы войти в суд, а Антон подходил к зданию. Теперь, наоборот: Виктор Аркадьевич усаживался в машину, чтобы отъехать, а судья спускался по ступеням, чтобы направиться к автобусной остановке.

– Антон Павлович! – окликнул Струге Николаев. – В понедельник проверка из областного суда приезжает. До обеда будет работать комиссия по уголовным делам, после – по гражданским. Так что подготовьте все, чтобы они уехали без вопросов. Всех уже предупредил, а вас все некогда было: то вы в «совещательной», то – я.

– А у меня всегда все готово к проверке, – улыбнулся Антон. – Что-то Вольдемара Андреевича сегодня не было видно…

По тому, как Николаев пожал плечами и, позабыв попрощаться, быстро сел на переднее сиденье рядом с зевающим водителем, Струге догадался, что президенту филиала сегодня не до экскурсий.

Понедельник… Если учесть, что сегодня четверг, то на водворение уголовного дела Цебы на место – в сейф – остается чуть менее четырех дней. Срок, который Антон Павлович определил себе в семь дней, сократился почти вдвое. Коллеги из областного суда – не лохи. С ними в салочки не поиграешь. Дядя по фамилии Моргунов или тетя по фамилии Вишнякова ткнет пальцем в стол и скажет: «Дело за нумером таким-то по факту обвинения Цебы, Смуглова и Перченкова – вот сюда, пожалуйста». После этого у тебя дома пусть хоть всю водопроводную систему выстрелом вырвет… Вынь дело и положи на стол перед дядей по фамилии Моргунов или тетей по фамилии Вишнякова. В противном случае всю водопроводную систему вырвут из тебя.

Дойдя до остановки, Антон вынул из кармана трубку. Он мог сказать об этом прокурору через двадцать минут, сразу после того, как приедет к нему, но чувства переполняли его.

– Вадик, кажется, я пропал. Местные онкологи сообщают, что жить мне не семь дней, как я предполагал, а всего четыре.

– Давай быстрее ко мне, – вместо предполагаемого вопроса услышал в трубке судья. – Твой Перец засветился в больнице. Так засветился, что у докторов до сих пор в глазах блики играют.

«Я пропал», – думал минуту назад Антон. Приблизительно та же мысль ослепила Перченкова этой ночью. Заведя милицейский «уазик» во двор одного из домов, он, как офлажкованный волк, стал пробираться затененной стороной улиц к дому у планетария. На сегодняшний момент это было единственное место, гарантирующее относительную безопасность.

Словно на листе белой фотобумаги, опущенной в проявитель, перед его глазами стало проявляться его будущее. Убивая офицера и старшину милиции, он действовал автоматически, не думая о том, к каким чудовищным последствиям могут привести два его последних выстрела из обреза.

Прав ли он был тогда, нажимая на спусковой крючок? Сидя на чердаке дома, Перец прижимал к груди воспаленную руку и размышлял над этим очень простым вопросом.

Он был прав. Не убей он, убили бы его. Убили бы не выстрелами из табельного оружия. Это было бы слишком просто. Его убили бы последствия: одиночная камера на зоне особого режима и невозможность помилования даже после четверти века отсиженного срока из всего времени пожизненного заключения. В этой стране убийц ментов не милуют.

– Господи, воля твоя… – твердил, обливаясь потом, Витя Перченков. – Почему все так? Где справедливость?..