Ночное солнце - Александр Кулешов

И хотя парень или девушка по-прежнему ходят в школу, носят пионерские галстуки, занимаются в автомодельном или кружке кройки и шитья, по-прежнему смеются, шутят, и все детское свойственно им и близко, они все же многое мерят теперь иными мерками, они прошли — прошли, но не всегда выдержали — испытание на взрослость. Так случилось с Петром.

Однажды воскресным днем с двумя, как и он, оставшимися в городе одноклассниками они решили покататься на лодке. Отправиться с утра куда-нибудь вверх по реке, к сосновым лесам, к песчаным откосам, покупаться, пособирать ягоды, поваляться на траве.

День выдался чудесный. Солнце мягко светило с безоблачного голубого неба. Они еще не доплыли до цели, а уже уловили долетавший до них терпкий запах разогретой хвои. Иногда им встречались такие же любители лодочных прогулок, иногда их обгоняли моторки, парусные лодки, прогулочные теплоходы.

Город, хоть и большой, сумел сохранить в первозданном виде великолепные окрестности: вековые боры, сосновые леса, богатые луга, лесные озера. И горожане, особенно летом, любили уезжать, или уходить пешком, или плыть по реке в эти цветущие дали, ловить рыбу, собирать грибы, ягоды, купаться, гулять. Иные разбивали палатки и проводили за городом субботу и воскресенье. В сезон разрешалась даже охота. При этом горожане любили свои леса и поля, берегли их. Не мусорили, не вырубали, не жгли, да и лесная охрана была на высоте.

Петр и его товарищи Пеунов и Сусликов, по прозвищу Суслик, неторопливо, но энергично гребли против течения, которое здесь было довольно сильным. Они так и рассчитали, что обратно будет грести куда легче, течение само понесет их. Они любовались берегами; Суслик прихватил гитару и порой, бросив весла, пел тихим, ломающимся голосом, перебирая струны.

— Что ж ты, Композитор, играть-то не умеешь. Не поешь. А еще Чайковский! — упрекнул он Петра.

— Нельзя всем все уметь, — назидательно заметил Петр. — Ты вот поешь, а грести не умеешь. Или сачкуешь. Я смотрю, ты больше не на весла, а на гитару налегаешь.

— Да ладно… Вам же труд облегчаю.

— А поет у нас в семье отец, — продолжал Петр. — Ох, ребята, как поет! Заслушаешься. Честное слово, здорово поет. Бывало, с матерью дуэтом пели. Так весь дом к окнам подходил…

Он замолчал и погрустнел, как всегда, когда вспоминал мать. Ребята тоже молчали. Они понимали.

— Кончу десятый класс, пойду в музыкальное училище, — сказал Суслик.

— Да кто тебя возьмет? — фыркнул Пеунов. — Ты же музыкальной школы не кончал.

— Ну и что? — возразил Суслик. — Зато играю, слух есть. Буду контрабасистом, да и гитаристом можно. Вообще на щипковых…

— Сам ты «щипковый»! — презрительно сказал Пеунов. — В наше время, имей в виду, хочешь по профессии работать — начинай с детского сада…

— Да уж…

— Вот тебе и «да уж»! Смотри, Композитор, еще ходить не научившись, небось со стола с зонтиком прыгал. Потому как в десантники идет. В аэроклуб записался…

— Еще не записался, — поправил не любивший грешить против истины Петр.

— Не важно, запишешься. Я же хочу, между прочим, водителем стать. Международных перевозок. Есть такие. По всей Европе буду мотаться, грузы возить.

— Ну и как же ты готовишься? — насмешливо спросил Суслик. — Мешки на спине таскаешь? Грузчик!

— Сам ты «грузчик»! — парировал не обладавший большой фантазией на обидные слова Пеунов. — Я, между прочим, старше вас на год. Меня после школы в армию заберут. Вот там я водительское дело и освою. Верно, Композитор?

— Верно, — поддержал его Петр. — В армии миллион специальностей можно освоить. А уж водительскую тем более.

— Пока двигатель изучаю, — солидно сообщил Пеунов. — Про машины разные читаю. Словом, готовлюсь. В наше время надо к будущей специальности заранее…

— Заладил, как попугай, — недовольно перебил Суслик, — «заранее», «заранее»! Про автомобили он читает. Смех, да и только. Двигатели изучает. Фултон!

— Сам ты «Фултон»! — слабо возразил Пеунов.

— Ну и что, — продолжал Суслик. — Ну не кончу консерваторию. Беда большая! Пойду в ансамбль, в ресторанах буду петь, а может, по телевизору покажут. В солисты выбьюсь. Теперь этих ансамблей — как собак нерезаных. Я знаешь какой солист буду? Перший класс. Вы гребите, мальчики, гребите, а я вам сейчас такой концерт сыграю, заслушаетесь! — И он ударил по струнам.

Так, болтая, споря, слушая нехитрый сусликовский гитарный концерт, плыли трое друзей по реке, не ведая, какое страшное испытание выпадет в тот день на их долю.

Наконец они приглядели на берегу хороший уголок — белый песок щедро высыпался к воде. Пляж был укрыт с двух сторон крутыми сбросами, и между ними наверх поднималась узкая тропинка. Наверху шумел под ветром густой сосновый лес. Здесь же было тихо, уютно и тепло.

Правда, на пляж была вытащена чья-то лодка, а чуть подальше, привязанная к кустам, покачивалась на воде старая моторка, но, в конце концов, здесь хватало места не на три, а на дюжину компаний. Те, наверное, уже искупались и пошли гулять в лес, так что весь пляж пока в их распоряжении.

Они причалили, подтянули лодку. Выгрузили нехитрые пожитки и, раздевшись, бросились в воду. Она сразу же заласкала разгоряченные тела, услужливо расступаясь перед ними. Хотя с Петром его товарищи сравниться и не могли, но тоже неплохо плавали. Поплавав, поплескавшись и поваляв дурака, бросились на песок.

— Ну, ты прямо супермен! — с завистью говорил Суслик, разглядывая Петра. — Хоть в «хрэческом зале» выставляй. Не руки, а прямо столбы телеграфные!

— Лучше бы уж не были такими, — вздохнул Петр, — накачал себе бугры этим чертовым атлетизмом, а толку чуть. Только скорость потерял.

— Зато внушительно! Даром, что ли, на физкультуре все девчонки на тебя глазеют. Геркулес — Чайковский, Чайковский — Аполлон Бельведерский.

— Уж скорее Поддубный, — заметил Пеунов. — А не опасно этим твоим дзюдо заниматься? Руки-ноги там не переломают?

— Там же по правилам борются, — начал серьезно разъяснять Петр. — Нельзя, например, проводить болевые приемы на ноги. Или, скажем, взял ты противника на болевой, он пошлепает по полу рукою — сдаюсь, мол, — ты его отпускаешь.

— А если не пошлепает? — полюбопытствовал Суслик. — Тогда как?

— Не бывает такого, — пожал плечами Петр. — Это спорт, соревнование. Правила есть.

— Ну а если нападут на тебя бандиты или шпана какая, — продолжал выяснять Суслик, — на улице, например, они же не знают правил, шлепать не будут, ты можешь им тогда руку сломать? А?

— Нас специально предупреждают, — пояснил Петр, — дзюдоисты, самбисты, боксеры, между прочим, никогда в драки не ввязываются. Именно потому, что имеют преимущество над любым другим. Я бы никогда не позволил себе даже самому злостному хулигану руку или ногу повредить. Взял бы его на прием, отвел в милицию, но сам нет. Ни в коем случае.

— Тогда зачем вся эта наука твоя?

— Как зачем? Это же спорт. Чудак ты, если человек, например, в теннис играет, это не значит, что он должен людей ракеткой по башке стукать, — Петр старался объяснять понятнее, — или метатель копья не в соперника же копье метает? Так и мы. Мы спортом занимаемся, соревнуемся. Не головы сворачиваем.

— А десантники, они тоже это дело изучают, как ножи метать, и всякое другое? Да? — спросил Суслик. Он был дотошный.

— Ну что ты сравниваешь! Это же солдат готовят. Они должны знать приемы штыкового боя, рукопашного, как снимать часовых, брать «языков». Это на случай войны.

— Вот во время войны наши разведчики фашистов — будь здоров — брали! Я в кино видел…

— Так, говорю, это другое дело, — горячился Петр, — уж про разведчиков ты у меня спроси! То же война была. Фашисту бы и я руку ломал, совестью не мучился. И голову свернул. Уж тут я б не нежничал. Но ведь это же фашисты!

— Бывают и люди хуже фашистов, — заметил Пеунов.

— Эх, мало ли что бывает! — вскочил на ноги Суслик. — Пеун, Композитор! Быстро! Жрать охота, сил нет. Сейчас наемся, как удав, и тебя, Композитор, на лопатки раз, раз — и уложу. Действуйте!

Они вытащили из лодки мешок, расстелили на песке припасенную клеенку, разложили бутерброды с колбасой и сыром, булки, консервы, помидоры и огурцы. Они привезли лимонад, чай в термосе, конфеты, яблоки.

— Ну, ребята, навались! — воскликнул Суслик и первый схватился за бутерброд.

Вот тогда они и услышали тот отчаянный крик. Все трое вскочили, прислушались. Крик повторился. Как были босиком, в одних плавках, они бросились по крутой тропинке вверх, к лесу.

Слегка запыхавшись, выбежали к соснам и опять прислушались. Крик раздался снова. Это был уже не крик, а отчаянный вопль, внезапно захлебнувшийся на высокой ноте. Кричала женщина. Где-то недалеко. До них донеслись приглушенные расстоянием неясные мужские голоса, опять женский стон, но уже тише, какая-то возня, звуки ударов…