Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

— Бей гада, убей!..

— На тебе, на, на!

— Стойте! — орал Стефан. — Назад, говорю! Да остановитесь же, вы его убьете! Ронда, назад! Люди вы или нет?

— Еще какие люди, — огрызнулся через плечо Илья, обрабатывая Дэйва ногами.

— Наза-а-а-ад!

Врезавшись в толпу с тыла, Стефан расшвыривал их. Убьют, если не остановить. Попраздновали… Стадо дикое, неуправляемое. Так их… Лопнул под мышками китель. Взвыл Илья, схваченный за штаны и воротник и брошенный плашмя на стол. Под ним хрустнули чудом уцелевшие тарелки. Отшвырнув следующего, Стефан зарычал, как Дэйв. Он был старше и сильнее любого из них, исключая сгинувшего Питера и, может быть, Людвига, но как раз последний в орущую и беснующуюся толпу не лез, а, сделав свое дело, скромно стоял в сторонке, предоставив остальным отлетать от Стефана, как кеглям. Кое-кто успел отскочить сам. Визжала схваченная поперек туловища Инга, пытаясь укусить за руку. Со страшным усилием он швырнул ею в подбегающего Илью и цапнул кобуру. «Махера» не было. Черт, он же не там…

Стефан возвышался над избитым, тяжело ворочающимся на полу и харкающим кровью Дэйвом, один против всех, и понимал, что у него осталась самое большее секунда. Опомнившись, они набросятся — уже не на Дэйва, что им Дэйв… И эту оставшуюся секунду Стефан использовал вдумчиво и не торопясь. Секунда — даже слишком много для настоящего капитана, чтобы решить, какой язык избрать для разговора с подчиненными. Потому-то Людвигу никогда не стать главным, что он подолгу думает там, где должны работать простейшие рефлексы…

— Всем стоять на местах! Стрелять буду.

Даже Юта перестала хныкать. Разинув рты, все молча смотрели вдуло «махера», лишь немногие растерянно переглядывались. Слышались только безутешные рыдания Петры да хриплое дыхание и харканье Дэйва, пытающегося подняться на четвереньки. Да уж, попраздновали…

Он продержал их под дулом с полминуты — ровно столько, чтобы они пришли в себя — и небрежно сунул бластер в кобуру. Он знал, как с ними обращаться. Не в первый раз и, видно, не в последний…

— Можно я займусь Дэйвом? — спросила Маргарет.

Он благодарно кивнул.

— Займись. Киро, помоги ей.

— Я? — взвизгнул Киро. — Сам помогай!

— Поговори еще у меня, — сказал Стефан. — Марш!

Он обвел их взглядом и подумал, что рано убрал оружие. Ни тени смущения, ни капли раскаяния, и только потому, что Дэйв еще жив. Не волки — шакалы голодные, лающие. Стая.

— Петра, — сказал он, — ты извини, что так вышло. Это и моя вина. Дэйва я накажу, обещаю. Ну хочешь, мое возьми пирожное, только не плачь… Я только чуть откусил. На вот.

Рыдающая Петра затрясла головой.

— Не хочу-у… Пусть он мое отдаст… мое-е-е…

— Да как он тебе его отдаст!..

Галдеж поднялся как-то сразу:

— Мы-то люди, а вот он…

— Вонючка! Гад, гад, гад, гад…

— Эй, Киро, дай ему от моего имени. За маму, за папу… Дай, говорю!

— Кто мое пирожное раздавил? Ты?!

— Завянь, я не давил. Не реви, Петра, он наш. Уйди, Стефан, не мешай! Все равно до него доберемся, только хуже будет.

— Уйди-и-и…

— Нет, правда, чего об него пачкаться. Пускай Лоренц наказывает, — это уже сказал Уве.

Первый разумный голос. И — незамедлительно — ответ:

— Чистоплюй, свинья чухонская!

— Сам чухно, а я норвежец! По роже захотел? Ну иди сюда, иди…

— Бей его!

— Молчать! — гаркнул Стефан во всю мощь легких. — Скоты! Сволочи! Кончено, погуляли, вашу маму! Всем спать сейчас же! Вон отсюда! Вон!..

Кто-то нечаянно толкнул его под руку. Надкушенное пирожное упало на пол и покатилось под стол, в пыль.

Глава 26

Ужас.

Подстерег. Навалился — липкий, текучий.

Проверь себя, если что-то не так. Пусть другие выясняют отношения, а твое дело сторона, достаточно лишь помешать им поубивать друг друга, образумить же их никогда не удастся. Никогда и никому. Казалось бы, проще всего наплевать, а я не могу. Слюны на них у меня нет и не было.

Течет холодная жуть — кап, кап! Я боюсь. За себя. За них. Пожалуй, за себя все-таки больше, потому что мне только пятьдесят три и очень хочется жить. Я так мало сделал — почему я не берег каждую минуту?! Поздно… Уж не исправить.

Что они будут делать, когда я умру? Неужели сумеют выжить одни, без меня? Это нечестно!

Волосы. Вот он — ужас. Растут. Везде, где они должны расти у взрослых, а это — смерть. Иветт начинала умирать именно так; Маргарет рассказывала, что у нее тоже появились волосы, а через месяц ее засыпали щебнем. Я же старший, с меня и должно было начаться. Спасите. Я слаб, меня шатает от стены к стене… Не верю своим рукам, пальцы одеревенели, не слушаются, не может у меня там быть никаких волос! Господи, не оставь! Бывает же на свете невероятное… неужели мы настолько окостенели здесь, что самое завалящее чудо шарахается от нас, как черт от ладана?..

Я умру. Я знаю.

Стефан с трудом отклеился от стены. Как оказался здесь — не помнил. Воздуха не хватало. Куда же он подевался — воздух, такой привычный, пахнущий металлом, пищевой пастой, пылью и запущенностью корабля, только что был, и — нет его. Всё выдышали, подлецы. Мало им… Отдайте мою долю, я еще жив. Только мою. Я не прошу большего.

Стефан рванул ворот. Треснула ткань, заскакали по полу застежки. Дышать! Он двинулся вдоль стены боком, как краб, приставляя ногу к ноге, чувствуя пальцами тонкое рифление переборки. Коридор качался, вилял, как собачий хвост, изменял размеры и геометрию. Два коридора. Четыре. Почему в отсеках туман? A-а, где-то лопнул бак и потек жидкий кислород. Бак. Нет у нас такого бака. Лопнул, лопасть, Лопиталь, лопатонос, лопотать, лопарь, лопух, лопать, Лопес… Перес… и… и Родригес! Дышать!.. Кислород — это хорошо, пусть жидкий. Жидкий — жизнь.

Я знаю, кто это сделал. Питер. Он где-то здесь, прячется за углом. Он никуда не уходил, все время оставался среди нас на корабле, разве можно было этого не заметить? Чего ты тянешь, нападай. Я убью тебя голыми руками, потому что ты жаден, Питер.

Нет тумана. Нет коридора. Вообще ничего нет. Как коршун на испуганную мышь, рушится потолок… А, это лестница. Питер наверняка уже у стреломета, ждет, когда из люка покажется голова. Вверх! Стефан карабкался по трапам, срывался, скользил, упрямо цеплялся за поручни. Откатить крышку. Поршень в стволе уже пошел, станина гасит отдачу. Стрела вонзается в лоб, тупой наконечник дробит черепные кости, тело опрокидывается навзничь и летит вниз, считая ступени… A-а! Ты боишься, Питер? Дрожишь? Что ты корчишься? Танцуешь… Этого я от тебя не ожидал, признаться, это ново. Дай-ка я погляжу. Вся твоя сила в том, что ты до поры до времени не боишься показаться смешным. Пока еще. А хочешь я стану тобой? Нет ничего проще: танцуй, капитан, разучивай движения, старательно повторяй за учителями, их у тебя много, и не вздумай остаться в стороне. Вся жизнь — пляска святого Витта, а ты думал — менуэт.